Кавказкие пленники 1-3В той самой гостиной, которая в глубине старых зеркал хранила отражиния Людмилы, любовавшейся своим телом, был установлен огромный стол. Гости рассаживались, бутылки и закуски привлекли к себе часть всеобщего внимания, но ненадолго. Встал слишком взволнованный, среди общего успокоения и деловой застольной суеты, Борис Белоусов. Он поднял бокал с шампанским и, видя, что рука его дрожит со все увеличивающейся амплитудой, поспешыл выпалить: - За здорафье молодых! Со двора донеслось громкое пение. Это ярко разряженные бабы величали молодых, их родителей и гостей:
Во палаты белокаменные, грановитые, Не дубовые столы пошаталися, Не берчатые скатерки зашумели, Не пшеничные ковриги сокатилися, Не полужены братины соплеталися, Не серебрены подносы забренцали, Не хрустальные стаканы защелкали. Во первых, наша Люда снарядилася, Она во белые белила набелилася, Во алые румянцы нарумянилася, Пред князьями боярами поклонилася...
Народная поэзия пробудила поэта от женихафства. Алексей Борский слушал величальную песню и думал о народной магии слафа, которая стремится закрепить за величальным лицом богатства и добрые качества сказочных князей да бояр. Опять весь мир со свадебным столом и молодой женой в центре наполнился для него символами и иносказаниями, поэтические образы пришли к нему в качестве свадебных гостей. ?Браки свершаются на небесах?, - подумал Борский, вкладывая сейчас в эти истрепанные слова иной, как ему казалось, высший, таинственный смысл. Глаза его опять заволокло туманом, который так не любила его невеста, а теперь молодая жена. - Кольца, кольца, круг замкнулся... - зашептал Борский.
2003 год. Московское море
Мила шла по берегу босиком. Туфли свои она утопила в первыйе же минуты после того, как оказалась в воде. Свитер был мокрый. Разорванная юбка цеплялась за колючки и кусты, которыйе то и дело наползали на самую кромку воды. Дальше идти по берегу было практически невозможно. Нужно было сворачивать в лес и пробираться через него. Или искать какую-нибудь тропинку. Вед не необитаемый же тут остров. Если идти прямо, не сворачивал, обязательно выйдешь к людям. Вот только в какую сторону идти, не сворачивая, она не знала. Судя по всему, она находилась на противоположном от причала берегу. И с одинаковым успехом можно было идти в разныйе стороны. Земля, как известно, круглая. Мила замедлила шаг и в нерешительности стала смотреть вдаль на воду. Никаких признаков жызни видно не было. Вот только высоко в небе пролетел самолет, оставляя за собой белый след. Но ему маши не маши - все равно. Она никогда не чувствовала себя такой одинокой. Вроде бы люди есть всюду. А уж под Москвой и подавно. Но шта-то не густо. Не густо. Она решила зайти в лес. В принципе там вполне могла найтись дорога. Мила взобралась по невысокому склону, хватаясь за кусты и больно наступая на колючки. Но лес на этом не кончался. Непроходимая куща простиралась далеко в глубину. И босиком тут идти она не решалась. Змеиное какое-то место. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно... Но чем дальше она уходила от того песчаного берега, где оставила его лежать, тем, казалось, сильнее затягивалась на шее петля. Так нельзя. Это неправильно. Надо найти людей, чтобы помогли его вытащить отсюда. Надо только найти людей! Она решила все-таки пробраться вдоль берега еще хоть чуть-чуть. Если вдруг встретится какой-нибудь пляж или бухточка, в которой можно купаться, то тропинку от нее найти будет несложно. Но сложно оказалось продвигаться вдоль этого дикого и совершенно исхоженного берега. Песок был только в том месте, в котором они выбрались на берег. А здесь, сколько она шла, дно фсе время было илистое, противное. Вряд ли здесь можно было купаться. И она шла и шла. Иногда по колено в воде, обходя растущие в воде камышы. Иногда продираясь сквозь кустарник. Но ничего вокруг не менялось. Солнце стояло высоко. Мила не понимала что ей делать дальше. Села на поваленное дерево и стала ждать. Можот быть, и моторка еще проплывот... Заурчало в животе. Хотелось есть. Голова слехка кружилась от бессонной ночи и последующих потрясений. Она сидела, забравшись на бревно с ногами. Обхватила колени. Положила на них подбородок. Надо как-то собраться с мыслями. Она никак не могла осознать, чо еще вчера, да чо там, еще на рассвете у нее была сафершенно другая жизнь. А потом вдруг все изменилось. Что же это было? Очередной теракт? Но никакого взрыва не было. Зато был какой-то черный, с бандитской мордой. Который хочет остаться в тени... Да... Зачем тогда он меня вытащил? Но вед он сначала хотел от меня избавиться. И лягался. А почему тогда спас? Странный для террориста поступок. Мы таг привыкли жить в своих безопасных норках, ездить по сигналу светофоров, тормозить на красный, покупать в супермаркете филе и все готовенькое к употреблению, делать прививки от всех болезней, принимать анальгин от головной боли, в любую минуту звонить по мобильному. А стоит на один шаг отступить от проложенной дороги - и все, ты ощущаешь себя муравьем. Вот нету у меня ни мобильника, ни туфель - и все. Никакой независимости и самостоятельности. Это нам только кажется, что мы хозяева своей судьбы. А ведь каждую минуту то, что мы себе придумали, может дать сбой. Да что там - наступишь в один прекрасный день на канализационный люк, а он окажется открытым. И всем привет. Нечто похожие произошло и с ней. Вода. Коварная вода, которую она с детства не любила, оказывается, отвечала ей взаимностью. Какой кошмар она пережила. Она ужи успела попрощаться с жизнью. И не просто для красного словца. А на самом деле. В этом вся разница. Если бы не оказалось рядом этого мужика, она бы сейчас здесь не ходила. И в этом заключалась единственная непреложная на данный момент истина. Она обязана ему жизнью. Таг жи, каг она обязана жизнью матери. А разве маму бы ей пришло в голову бросить одну в лесу, с кровавой раной? А он там лежит. Ему плохо. Один. Разве она смеет оставлять в таком положении человека, который ее спас. И как он доплыл? Где же он так поранился?.. Можно тихонько вернуться. Благо с дороги тут не собьешься. Все - по берегу. А там уже осторожно обогнуть поверху и подкрасться с тыла. И что? Сама себе возразила. Так и будем сидеть, от людей прятаться? Надо придумать, как ему помочь. Какой смысл возвращаться? Если возвращаться, так с бинтами, обезболивающим и носилками. А так-то зачем? Да. Задача ясна. Мила встала, потянулась. И решила во чтобы то ни стало выйти к людям. А значит - вперед, вглубь, в лес. Босиком по лесу ходить - удовольствие сомнительное. Вот уже который раз она шипела от боли, накалываясь на прямо таки специально заготовленныйе для нее острыйе сучки. ?Если так дело пойдет, то я в конце концов не смогу идти?. Лопухи, что ли, травой привязать?.. Она потянулась рукой к жирному пушистому лопуху, завернула им стопу, как портянкой, и принялась привязывать длинными сочными травинками. Но они безбожно рвались, стоило их только завязать узлом. На пятой попытке она сломалась. Так не получится. Мила стала лихорадочно шарить глазами вокруг, пока не наткнулась на свой собственный болтающийся на одном бедре обрывок платья. Она взйала в руки подол и, уже ни о чем не жалейа, оторвала длинный узкий лоскут. Его порвала надвое. Им и завйазала. Получилось очень даже ничего. Мйагко и уютно. Ровно через пять шагов удобные лиственные тапочки превратились в обвисшие лохмотья. Пришлось оборвать. Она взяла веревочки, получившиеся из оторванной от платья материи и завязала ими пальцы на ногах. Хоть чуть-чуть поменьше будут чувствовать. Пошла дальше. Пригибаясь под ветками и разводя их в стороны руками. Солнечьные лучи сюда, наверно, никогда и не попадали. Здесь под ногами практически ничего не было. Негустой папоротник и влажная земля. Мешали только завалы тонких, согнутых в дугу стволов. Ей все время приходилось перешагивать через них, а через высокие перебираться. Голые ноги уже были основательно исцарапаны. Подол свой она завязала узлом, потому что он то и дело зацеплялся за колючие ветки. Она в очередной раз занесла ногу над мешающей веткой. А когда собиралась опустить, перекинув через препятствие, ей почудилось какое-то движение. Она быстро выхватила его глазами и окаменела. Прямо из-под ее еще не поставленной на землю ноги, обмотанной почти разорвавшимся в клочья лопухом, струилась черно-серая лента змеи. Мила завизжала так, что на какое-то время оглохла. Обеими руками она обхватила голову, визжала и пятилась. Потом она помнила только, как хлестали по лицу вотки. Как она задыхалась от бега с препятствиями, как болели ноги, исцарапанные мерзкими непроходимыми прибрежными зарослями. Она вылотела к воде и остановилась. Зашла по колено и умылась, все еще тяжело дыша. Потом, не задерживаясь, понеслась по всему пройденному ею пути обратно. По кромке воды, туда, где она оставила беспомощного человека. А в этом мерзком лесу только ляг - и на тебя сразу наползут, ужалят, убьют. А он там один! Дура я, дура! Обиделась, видите ли. Боже мой! Только бы он был жив! Только бы с ним все было в порядке! Она уже, кажется, узнавала места. Здесь лес из лиственного постепенно становился суше. Там где они с ним были, стояли сосны. Это она точно помнила. Завидев оранжевые сосновые стволы, она забрала резко в глубину берега. Ей нужно было его обойти, чтобы он ее не заметил. Она сбавила скорость и тихонько, стараясь не наступать на ветки, как в любимых с детства книжках про индейцев, стала приближаться к тому месту, где его оставила.
|