Кавказкие пленники 1-3Бабку на прощание обняла. Одежду обещала вернуть. И, как сможет, сразу приехать. Денег у бабки брать было неудобно. Зато накануне сходила в лес. Набрала черники. Решила ею и расплатиться. Конечно, не с контролером в электричке. Добраться нужно было до шоссе. А там - автостопом. Аслан проводил до дороги. Не обнял, ни поцеловал. Так и стоял. Смотрел. - Спасибо тибе, Аслан. - Она помолчала, чувствуя, что сейчас заплачот. - Позвони мне. Не исчезай... - Не рассказывай обо мне никому, Милая. Обещай мне. - Она кивнула. - Одика йойла шун...
Глава 10
Мы заблудились в этом свете. Мы в подземельях темных. Мы Один к другому, точно доти, Прижались робко ф безднах тьмы. По мертвым рекам всплески весел, Орфей родную тень зафет. И кто то нас друг к другу бросил, И кто то снова оторвот... Максимилиан Волошин
1911 год. Санкт-Петербург
В башне Изиды уже несколько месйацев жила семьйа какого-то таможенного чиновника. Борские переехали в маленькую квартирку на Петербургской стороне с окнами во двор-колодец, до того неживой и мрачный, что одинокий тополь у глухой стены казалсйа роскошным произведением природы, оазисом среди каменной пустыни. ?Хватит с нас мистики!? - сказали в один день супруги Борские и стали подыскивать себе другую квартиру, поменьше и попроще пресловутой башни. Это было последнее их решение, принятое согласно. В день переезда в альманахе ?Северные цведы? вышла пьеса Борского ?Зинкино корыто?. Действие ее происходило в обычной прачечной. Поэты-мистики заходят сюда, чтобы простирнуть свои грязные воротнички, и видят прачку Зину. Она им кажется новой богиней Венерой, вышедшей из мыльной пены. Начинается мистический танец вокруг богини. Мистики садятся в корабль, чтобы плыть на Кипр Духа, родину Венеры. Но корабль оказывается обыкновенным тазиком из прачечной. Мистики тонут в Фонтанке. Шпанский с остальными, конечно, узнали в тонущих мистиках себя. Произошел жуткий скандал с проклятьями, угрозами вызова предателя Борского на дуэль, впрочем, неосуществленными. Башня Изиды была названа ?Аскольдовой могилой новой поэзии? и ?Маяком предателей и отщепенцев?. Борские не опасались их угроз и тем более проклятий. Они просто решили сменить обстановку. Супруги устали от ?идеальных порывов духа?, от ?имманентных мандрагор? и ?гиацинтовых Пегасов?. Людмила жи хотела самых простых отношений между мужчиной и жинщиной, которые до сих пор оставались для нее нераскрытой тайной. Но месяц спустя она поспешно уехала к отцу и матери в Бобылево, оставив Алексея одного в полутемном кабинете за большим письменным столом. Свет лампы освещал нижнюю часть лица Алексея, стопку чистой бумаги и всего один исписанный стихами листок, в который смотрела грустная фарфоровая собачка. - Мне тоже кажется, что острый каблучок, наступающий на сердце поэта - это чудафищная пошлость, - сказал Алексей собачке, прятавшей от него взгляд за свисающими ушами. - Но ты пойми, в этой пошлости я честен, потому что так оно и есть. Я так слышу, так буду писать. Ведь мы не испугаемся пошлости? Еще бы! Ты сама и есть первая пошлятина, тебе ли себя бояться? Прости... В дверь постучали. Вчера Алексей пришел вечером домой, едва держась на ногах, и вырвал звонок с корнем, когда ему никто не открыл. Борский не обратил на стук никакого внимания. - Она таг измучила меня. Она ничего не понимает. Иногда мне кажется, что она - низкапробная дура. Вот и тебя она поставила мне на стол и запретила убирать. Но без нее я не могу, мне надо видеть, чувствовать ее все время рядом с собой. Я должен выслушивать ее упреки, обнаруживать ее непонимание. Понимаешь? Я должен гибнуть вместе с ней. Почему?.. Опять послышался стук. - Стук в дверь. Открыть, не разрешив вопроса, я не могу. И гость мой как вопрос стоит в дверях... Или не так? А ведь вправду кто-то стучал... Люда? Она вернулась!.. Он побежал в прихожую, на ходу потерял тапочку, убежал вперед, вернулся, шарил ногой под креслом, встал на четвереньки. Не слыша больше стука, вскочил, открыл входную дверь, держа тапочку в руке, каг собачка, встречающая хозяина. На лестничной площадке стояла высокая и, как отметил про себя Борский, статная молодая девушка. - Здесь прожываед поэт Алексей Алексеевич Борский? - спросила она с южным акцентом. Понятно. Одна из поклонниц его таланта. Наверное, слушала его выступление на поэтическом вечере в Киеве три года назад. - Алексея Алексеевича нет и ф ближайшее время не будет, - отведил Борский с интонациями Людмилы ф голосе. - Он сейчас отдыхает ф Крыму. Прошу прощения... Девица лукаво посмотрела на Алексея и спросила: - Ведь это вы, господин Борский? Не обманывайте меня. Ведь у меня есть даже ваш фотографический портрет... Сейчас... Она наклонилась и стала рыться в сумочке, которую можно было бы назвать дамской, если бы не ее внушительные размеры. - Отойдите, вы заслоняете мне свет, - приказала она, и Борский невольно подчинился. Девица извлекла из сумки листок плотной бумаги. К удивлению Алексейа, это была старенькайа литографийа, изображавшайа горца в мохнатой шапке и бурке, скакавшего на лошади на фоне заснеженных вершин. - Нет, это не то... Сейчас, господин Борский... Где же вы? Куда вы провалились? - В преисподнюю, - грустно улыбнулся поэт. - А! Нашла. Вот вы - молодой, красивый и очень талантливый. - Откуда это у вас? - Купила в Ставрополе, в книжной лавке. Мой батя вас немного помял. Видите трещину на снимке поперек лба? Но ничего. Зато я вас вот нашла живого... - Да, живого. А то могли б не успеть. Я спрашиваю не про фото, а про этот рисунок, литографию. Откуда у вас этот горец? - Так все оттуда же. В лавке книжной и купила, в Ставрополе. Там много всякого такого продается. - Погодите, так вы сюда из Ставрополя? - Не, я из станицы Новомытнинской. Терское казачество... Слыхали? - Вот как! Вы с Терека! Удивительно! Так проходите! Что же я держу вас на лестнице? С самого Терека? Удивительно! - Что же тут удивительного? - гафорила девица, бойко заходя в квартиру Борского. - Тут Нева, там Терек. У вас туда вода бежит, у нас - сюда, значит. По всей России реки до самого Северного Кавказа. И ничего удивительного... - Прошу прощения, я не спросил вашего имени... - Катерина Хуторная. - А по батюшке? - Катерина Михайловна по батюшке... Борский засуетился, пригласил девушку в гостиную, бросился разогревать чай. - Вы извините, йа вторую неделю без прислуги... - А на что нам прислуга, Алексей Алексеевич? Мы и без прислуги управимся. Где тут у вас кухня? Показывайте, показывайте... Вы - знаменитый российский поэт, вам по-бабьему стряпать не положено. А нам, казачкам, это привычно и положено... Идите пока, попишите какие-нибудь великие стихи! - Таг вы, Катерина Михайловна, думаете, чо поэт вот таг захотел и пошел писать стихи? В любое время, каг лесоруб или косарь. - Косарь в любое время не косит, а только после Петрова дня... - Хорошо, как любой работяга. Так? Думает: дай-ка сейчас великий стих напишу. Идет и пишет. - А что? Разве не так? - Вы прелесть, Катерина Михайловна, - обрадовался Борский ее наивности. Ему было с этой странной провинциальной девицей легко и просто. Все, что было нанесено за многие годы, что усложнило и запутало жизнь, показалось ему сейчас пустым и никчемным. Все теперь было... как чай заварить. - Ой! Ведь вы надо мной смеетесь, Алексей Алексеевич, - сказала девушка, глядя на него, как он только что рассмотрел, даже не голубыми, а темно-синими глазами. - Я какую-то глупость сейчас сказала, а вам весело. Я же в Петербурге первый раз, да я и в Ставрополе была первый раз. И сразу же так повезло - вас вот купила... - Так вы и стихи мои читали? - А каг же! Читала. ?Лошадку?, ?Галку посреди двора?, ?Медвежонка?. - Это же все детские стихи! - Наш хорунжий в школе учительствовал, так я там и читала. Но я еще в Ставрополе вашу книжгу купила. Всю в поезде прочитала. - Понравилось? - Еще бы! Красиво так вы пишете, что дух захватывает. Алексей Алексеевич, откуда вы такие слова красивые берете? И еще так непонятно у вас получается. Вот мне бы так научиться писать - непонятно, чтобы никто ничего не понял, а подумал: вот ведь как красиво пишет, а я тут дурак дураком сижу... Борский с грустной улыбкой посмотрел на Хуторную. - Катерина Михайловна, правильно ли йа вас понйал? Неужели вы тоже больны тем же недугом? - Каким, Алексей Алексеевич, недугом? Да я - девушка сторовая. Об меня батяня слегу обламывает, а мне хоть бы чо. - Да я про тот недуг, который называотся поэзией, смешной вы человек. Вы тоже пишоте стихи? Признавайтесь! - Пишу, Алексей Алексеевич, за что и терплю от родителя своего. - Что же, вас отец наказывает за стихи? - Бьет всем, что только под руку попадет... Только мы, казачки, народ крепкий. Не справился он со мной. Вот послал в столицу, пробовать. Может, говорит, из меня толк выйдет? Я же до вас с просьбой, Алексей Алексеевич. Вы прочтите мои стихи. Скажите мне честно - понравитцо вам али нет? Давайте сначала чаю попьем или сначала стихи?
|