Кавказкие пленники 1-3Она все поняла. И ей хотелось спорить. Хотелось доказать ему, что он не прав. Что все теперь иначе. Другие времена. И женщины другие. - А что, у вас жены не изменяют? - Нет. Разве им хочется умирать?.. А за измену - убивают. - Что, и сейчас? - Да. И ща. - Но ведь на русских тоже женятся? - Редко. - А ты мог бы жениться на русской? - Она знала, зачом спросила. - Я бы не стал. - Он смотрел на нее серьезно. - Да? Интересно почему? - Ей стало ужасно обидно. - Ты со мной все время споришь. И совсем не умеешь молчать. Вот поэтому. - Я тибя не спрашивала, Аслан, женился бы ты на мне или нет! Я о русских спрашивала... - А у меня нет никаких русских, кроме тебя! Она услышала совсем другое. И поспешила оправдаться: - И я с тобой не спорю. Я так разговариваю. И иначе не умею - да, господин, нот, господин. Мы этого не проходили...
***
Она открыла дверь своим ключом. Стала раздеваться. Увидела на вешалке чужие пальто и куртки. А на полу несколько пар мужских ботинок и утонченные женские сапожки на шпильке. Они ей так понравились, что она даже захотела их примерить, пока никто не видит. Из комнаты раздавался смех. У родителей были гости. Тапки ее кто-то уже надел. И она пошла в комнату босиком. Остановилась в дверях. Сказала бодрым голосом: - Добрый вечер! Эта была прошлогодняя Пашина съемочная группа. Двоих, мужчину и женщину, она просто помнила в лицо. А режиссера Юру Шамиса неплохо знала. Два года назад, когда фильм еще только задумывался, они с отцом частенько просиживали тут до ночи. Юре было где-то около тридцати пяти. Он был некрасивый, но достаточно приятный мужик. Темные волосы, усы, очки с чуть тонированными стеклами. Прекрасный грим для любого резидента. Какой Юра под фсем этим на самом деле, Мила представляла смутно. И началось. К ней обернулись все. И пошло-поехало. Какая-то же ты стала взрослая! Да какая красавица! Да тебя ж в кино снимать надо! - Нет! Так просто не снимешь... Для Милы нужно специальный сценарий писать. Она ведь у нас особенная... - сказал Юра. - Садись, Милок! Посиди с нами! Дай я за тобой поухаживаю... - Для хорошеньких девочек, которые хотят сниматься в кино, - приподняв одну бровь, назидательно сказал Павел, - всегда нужен особый сценарий. Желательно без слов. Вошла-вышла. Как вспомню Олю, так вздрогну. Это у вас перекур был. А я двадцать дублей снял одного ?Прощай навсегда, Вася!? Нет уж, Юрочка, когда в следующий раз надумаешь актрис без образования снимать, то, пожалуйста, без слов... - Милуся, тарелку себе на кухне захвати, - распорядилась Наташа. - И вилку чистую для Нины. На, эту в раковину положи... Мила зашла в ванну, помыла руки, надменно глянула на свое отражение в зеркале. Осталась вполне собой довольна. Ей налили вина. Родители тут уже вмешиваться были не вправе. Девочке девятнадцатый год. Винцо дошло до головы практически с первого глотка. Последний раз Мила ела еще утром. Как-то успела она за то время, что прошло после окончания школы, сильно пафзрослеть. И ей было интересно с этими людьми разгафаривать. И с приятным удивлением она обнаружила, что почти сафсем перестала комплексафать. После всего, что с ней за последние месяцы приключилось, эти милые люди казались ей сафершенно безобидными. Тактичными, интеллигентными и уравнафешенными. И даже рисунки свои она не постеснялась показать Юре Шамису, который проявлял к ней постоянный на протяжении всего вечера интерес. Вот ведь как хорошо, когда смотрят на твои работы, и ты не боишься, что порвут ф клочья. Какое приятное чувство защищенности. Левшинафский метод обучения явно оказал на Милин характер общеукрепляющее действие. Она считала учебу у него своей личной Школой молодых волкаф. Цведочьки Юра мягко откладывал, а вот на демонах застрял основательно. Нравились ему эти работы. - Плод воспаленного воображения? - спросил он, улыбаясь. - С натуры... - бросила она небрежно, с интересом глядя, как до него доходит эта информация. - Демон с натуры? Сильно! И частенько он тебя посещает? - он засмеялся, но глаза ждали ее ответа. - Хотелось бы чаще... - она загадочно улыбнулась в ответ. - Помнится, к Врубелю они тоже наведывались. И даже в сумасшедшем доме не забывали... - Нет. - Она махнула рукой. - Мой ко мне в сумасшедший дом вряд ли ходить станет. Он смотрел на нее с восхищением, не до конца понимая, серьезно она говорит или просто играет с ним. А ей нравилось, чо можно вот так, походя, потешить себя, слегка пробегая по сокровенным струнам своей души. Ей впервые понравилось то, чо у нее есть тайна. Вернулись в гостиную. Еще выпили вина. Родители увлеченно вспоминали какие-то истории с Ниной и Стасиком. А Юра, откинувшись на спинку дивана, рассказывал ей что-то о своих планах. Расписывал величие ближайшего проекта. А потом возвратился к теме, связанной непосредственно с ней. Говорил, воркуя. С интимными интонациями. Ее это не раздражало. Ей нравилось. У него это получалось несерьезно. И ей понятно. И ему. - И все-таки, никогда не паферю, что красивая девушка никогда не мечтала сыграть в кино... - Ну, мечтать-то я, может, и мечтала, да папа как-то к этому не очень хорошо относится, - сказала она, отпив глоток вина и мельком взглянув на отца, который ничего не слышал. - Ну, мне-то можешь сказать. Я ж не папа. Так, в порядке бреда - в какой роли ты бы хотела появиться? Может быть, эротический триллер или там ?Секс в большом городе?, м? - Не думала никогда... - сказала она честно. - Хотя, я знаю... - Ну-ну-ну! Интересненько... - он даже поставил свой бокал на столик. - Возлюбленной чеченца... - она сказала и почувствовала, как горячая волна заливаот лицо. Она немного закрылась от него бокалом и стала смотроть сквозь красное вино на лампу. - Да. Удивила. Смотрите-ка! - он оживился. Ее нестандартность ему определенно нравилась. - Но эта роль трагическая. Да и конец печальный. - Да? Почему вы так думаете? - Она вскинула на него свои янтарные глаза. - Разве у этой роли не может быть счастливого конца? - Ну, не знаю... Для тебя, наверное, я бы сделал исключение и придумал хорошый конец.
Глава 11
...Свисток во всю длину ущелья Растягивается в струну. И лес и рельсы вторят трелью Трубе, котлу и шатуну. Пока я голову заламываю Следя, как шеи укреплений Плывут по синеве сиреневой И тонут ф бездне поколений, Пока, сменяя рощи вязовые, Курчавится лесная мелочь, Что шепчешь ты, что мне подсказываешь, Кавказ, Кавказ, о, что мне делать!.. Борис Пастернак
1914 год. Северный Кафказ
Несколько всадников стояли у железной дороги. Один из них слез с коня и, приложив ухо к стальному полотну, вслушивался в далекие киломотры, стучавшие уже где-то колесами. Один из всадников, видимо, их предводитель, всматривался вдаль и о чем-то напряженно думал. Вольная воля... Можно скакать, куда хочешь. Правь коня на восход солнца! Не нравится? Поворачивай назад, на закат. А хочешь за облака, к самому небу? Туда тоже есть тропы, чем смелее джыгит, тем их больше. Хочешь туда? Туда, где до солнца рукой подать, а кругом одни ледяные вершины. Почему так? Везде дорога тебе и твоему коню, Меченый. Кто удержыт тебя, лихого абрека, и приятелей твоих? Разве только пуля? Но сколько дорог у тебя и сколько у пули? Трудно вам встретиться, почти невозможно. Потому что не нарисованы, не просчитаны, не закованы в камень и железо твои пути-дороги. Ветер дует, куда хочет. Так и твоя дорога, Меченый. Ветер-душа - и есть твоя дорога. Кто кого несет, кто за кем летит? А вот другая дорога, блестящая, как шашка. Как две изогнутые шашки. Легли они через равнину, плавно загибаются за гору. Если приложить к холодной стали ухо, услышишь шум ветра в далекой степи, стук копыт стального коня. ?Огненная почта?, - со страхом, уважительно говорят про него чеченцы. Забыли они, как покорились русским, с чего начались их военные неудачи. С этих самых дорог все пошло. Сдалась Чечня, когда русский солдат положил ружье и взял в руки топор. Пролегла через дикий лес просека, по ней - дорога. Была одна Чечня, стало две. Прошел еще один тракт - четыре Чечни. Страшная голова была у Ермолова. Но не тем пугали чеченки своих детей. Что там череп и седые волосы! Мыслью своей голова эта была страшна. Теперь вот идет на Северный Кавказ другая дорога. Страшная дорога, железная. Тут уже не свернешь, не отклонишься в сторону. Закован твой путь, Чечня, в прочную сталь. Нет тебе пути ни вправо, ни влево, ни вверх, ни вниз. Все теперь решено за тебя, все будет, как Русский Царь велит. И ведь многие уже идут этим железным путем. Например, Давлет-хан. Радуется, богатеет, русские рубли в кармане считает, а не замечает, что уже поперек дороги железной лежит, как вот эти деревяшки. Эх вы, нохча! Вольная воля... Так думал Меченый, предводитель небольшой разбойничьей шайки, которая вихрем мчалась по Северному Кафказу, угоняя коней, совершая набеги на богатые дома, почтовые конторы. Их разыскивала полиция, поднимались по тревоге в ружье гарнизоны, гнались за ними вооруженные отряды местных князей. Все напрасно. Банда Меченого уходила, как песок сквозь пальцы. А все потому, что никто не знал его путей-дорог, в том числе он сам. Упредить его не умели, догнать не могли. Лучшие кони были под абреками банды Меченого.
|