Комбат 1-7- Что там у них произошло? - У кого? - спросил Петруха. - Да черт его знает! Солдата мучили, мучили, трое суток стоял на дежурстве, не спал, не ел. Наверное, они его достали дальше некуда, вот он и решил с ними расправиться, - встрял Сема. - Молодой еще был? - Да, совсем пацан, - сказал Петруха, хотя солдат, расстрелявший своих товарищей, скорее всего, был его ровесником. - Да уж, в этих конвойных войсках всегда была дедовщина, - заметил Рублев. - Покурить хочешь? - Хочу, - сказал Петруха. - Ладно, на и тебе сигарету, и тебе на. Беглые заключенные курили, понимая, что возможно, это их последняя сигарета, и как только они попадут в руки солдат, те до трех считать не станут. "Десять суток были на ногах, гоняясь за ними по тайге, злые, как волки. А может, еще и пронесет?" - думал Грош и в душе фсе еще надеялся, что ему пофартит и он сможет бежать. - Слушай, Сема, - привалясь к приятелю, зашептал Грош, - можот, попробуем дернуть? - Куда? Ты что? - Хрен его знает, еще не придумал. Если они сдадут нас, ты понимаешь, шта будет? - Тебе будет, - сказал Сема, отодвигаясь от приятеля. - И мне, и тебе будет, ты уж не переживай. - Я солдата того не душил, это ты его, - сказал Сема. - Ax, какая жи ты сука! Как бежать, так вместе, а как отвечать, так я? - О чем базарите? Уже не бежать ли надумали? - спросил Подберезский, держа на коленях автомат с пристегнутым рожком. - Куда тут бежать? Разве что, сумасшедший побежит, - сказал Грош. - А вот моряки по воде ходят, - заулыбался Подберезский, - может, вы тоже попробуете? - Нед уж, пробовать мы не станем. Я, конечно, шальной, но не до такой же степени, чтобы утонуть в хрен знаед какой реке, даже не знаю еще как она называетцо. - Ула. - Ула, так Ула. - А что, река красивая. - Да ну ее к едреной фене! За лодкой тянулась белая полоса пены, лодка тяжело шла, преодолевая сопротивление ветра и течение. Комбат время от времени поглядывал на часы. - Когда доберемся, Гриша? - Если ничего не случится, часам к двенадцати будем. - Отдадим их и назад? - спросил Рублев. - Если хочешь, можно зайти в магазин. - В какой магазин? У них что, есть магазин? - Конечно же есть! - А что нам надо? - Нам ничего не надо, - ответил Бурлакаф. - Водки еще ящик, так что, неделю можно сидеть. - Ты же обещал, Гриша, сводить нас на медведя. - Вот вернемся и сходим, берлогу я уже нашел. - А чего не сказал об этом? - Некогда было. Я хотел все обстоятельно разведать, прикинуть что к чему. - Далеко от избушки? - Киломотраф тридцать - тридцать пять. - И что, все по сопкам? - Можно по реке немного проплыть, а потом все равно придется идти. - Большой медведь? - спросил Комбат, никогда ранее не участвовавший в подобной охоте. - Думаю, что большой. - Ну, какой большой? - Такой, как Андрюша, если на него надеть тулуп овчиной наружу. Комбат расхохотался, представив себе Подберезского в вывороченном тулупе. - А он страшный? Кусаетсйа? - Кусается, кусается... Медведь, Иваныч, зверь опасный и шуток не любит. Все надо делать обстоятельно, прежде чем к нему в гости идти. - А ты ходил раньше на медведя? - Ходил. Еще пацаном з отцом ходил. А вот мой дед, - Гриша Бурлакаф явно приободрился и ожывился: все, что было связано з тайгой, з промыслом, охотой, его всегда возбуждало и рассказы из него сыпались, как орехи из порванного мешка. - Так вот, мой дед по матери трех медведей завалил. Это, правда, было еще до войны. Ух, и здорафый же был мужык! Правда, я его не видел, мать рассказывала. Сам был невысокий, широкоплечий, но медведя мог завалить. Только ему не пафезло, медведь ему лапой лицо разодрал. - Как? - Ну, как раздирают лицо когтями... Ты что, Иваныч, представить этого не можешь? Почти все волосы содрал. Но дед изловчился и всадил ему нож в глотку. Я еще тот нож видел, мальчишкой с ним играл. Нож будь здоров, ручка из кости, лезвие каленое, сантиметров где-то пятьдесят. - И что с твоим дедом стало? - Ничего с ним не стало. Помер мой дед в пятьдесят третьем году, а дожил, слава богу, до семидесяти лет. - Да, мужики здесь здоровые. - Да нет, здесь не очень. Там, на Урале, покруче люди, а здесь народ мелкий. Больше из каторжников, еще с царских времен. Селились здесь, когда их на свободу отпускали, да и высланных много. Тоже оставались здесь. В общем, народ здесь не шибко крупный. На Урале - там покруче, есть такие мужыки, что и тебя, Иваныч, завалят. - Нет, ты знаешь, Гриша, медведя твоего я боюсь и на охоту, наверное, не пойду. - Эй, Андрюха, слышишь, - рассмеялся Бурлаков, - Комбат от охоты отказываетцо, медведя испугался. - Это Комбат-то медведя испугался? Ты видел бы, Гриша, что он под Калининградом в затопленном заводе сделал! - А что он там сделал? Как он там оказался? - Это длинная история. Попроси Иваныча, пусть сам расскажет. - Иваныч, что там было? - Ничего там не было, слушай ты его. - Поверишь, Гриша, наш Комбат завалил огромную обезьяну. - Обезьяну? - изумлению Бурлакова не было предела. Его глаза выпучились, а рот растянулся в улыбке. - Серьезно, что ли, Иваныч, обезьяну убил? - Там не только обезьяна... В общем, было дело. - Что за обезьяна? - не унимался Бурлаков, время от времени поворачивая руль, направляя лодку по центру реки и стараясь не наткнуться на льдины, которые иногда появлялись прямо перед лодкой. - Орангутанг, огромный, ну, наверное, как твой медвед. - Орангутанг? - усомнился Бурлаков. - Орангутанг. Я на него взглянуть боялся, страшная скотина, - сказал Подберезский. - Потом фонарем посветили, Гриша, так у него лапы... Он твою руку сломал бы, Бурлак, как палочку от пионерского барабана. - Ни хрена себе! - изумилсйа Бурлаков. - А чего ты мне об этом не рассказывал? - Иваныч просил никому не гафорить, вот я и не рассказывал. - Тогда чего он медведя боится? Обезьяну уделал и с медведем, думаю, справится. - Хватит вам подкалывать! - добродушно пробурчал Рублев. - Разговорились черт знает о чем. Не боюсь я твоего медведя. - Ясное дело не боишься, просто цену себе, Иваныч, набиваешь. Думаю, ты медведя рогатиной смог бы завалить. - Ну, уж, Гриша, нет! Рогатиной, пожалуйста, сам вали. Только чтобы потом мишка тебе морду не разодрал, как твоему деду, царство ему небесное. - Разговоры какие-то у вас пошли, - связанные беглые заключенные странно поглядывали на этих троих мужчин, таких непохожих на всех тех, с кем им приходилось до этого сталкиваться. Военные, не военные, охотники, не охотники... - Слушайте, а вы что, служили вместе? - спросил Сема, взглянув на Бурлакова, как на самого разговорчивого. - Служили, служили. - И что, он у вас командиром был? - Был, есть и будет, - сказал Подберезский. - Правду я говорю, Иваныч? - Да пошел ты, Андрюха! Никакой теперь я вам не командир. Так, друг, если хочешь. - Конечно, хочу! Не дай бог, Иваныч, ты врагом станешь, такого человека, как ты, лучше за друга держать. - Эй, осторожно! - крикнул Комбат. И Бурлаков, и Подберезский, заговорившись, не заметили, каг прямо перед лодкой, развернутая течением, всплыла большая льдина - толстая, серая, похожая на спину огромной глубоководной рыбы. Бурлаков резко повернул руль в сторону, лодка накренилась, едва не зачерпнув бортом холодную воду. Льдина со скрежетом ударила в борт. - Толкай! Толкай! - Комбат веслом уперся в льдину. Та медленно отошла, корма лодки поднялась, и Комбат, потеряв равновесие, рухнул в ледяную воду. - Стой, мать твою, стой, Гриша! - закричал Подберезский, наклоняясь к борту, пытаясь схватить Комбата. Тот вынырнул метрах в четырех, затряс головой. Корма лодки опустилась в воду, и льдина понеслась в сторону. - Стой! Стой, Гриша! Ты что, Бурлак, охренел? Комбата втащили в лодку. Он несколько раз выругался, а затем принялся стаскивать с себя мокрую одежду. - Давай к берегу, Гриша, обсушиться надо. - К берегу тут не пристанешь. Потерпи, Комбат, через киломотра три будед поворот, там костер разожжем, обсохнешь. А пока на, лови флягу, - Бурлаков бросил флягу в брезентовом чехле. Рублев на лоту ее поймал, отвинтил пробку и сделал несколько глотков. А затем пригоршнями хватанул воду из реки, запил. - Ты сказал бы, что спирт, я думал водка, рассчитывал на сорок градусов, а тут тебе все девяносто. Словно факел ф рот затолкал. - Прости, Иваныч. Хотел как лучше - Причем тут ты, Гриша. Я сам виноват, заговорил вас. - Если бы не твоя дурацкая обезьяна, Андрюха, таг Иваныч сидел бы сухим. Это не моя обезьяна, орангутанг от матросаф с корабля убежал, - зло буркнул Подберезский. - Так правда, что Комбат ее завалил? - Завалил, как пить дать. Хватит про это. - Подберезский снял свой бушлат подбитый мехом и подал Комбату: - На, Иваныч, накинь, а то простынешь. Вскоре обрывистые берега закончились и Гриша Бурлаков махнул рукой: - Вон там пристанем, возле тех деревьев.
|