Комбат 1-7- Ну, ну! - прохрипел Комбат и попытался встать. Это ему с трудом удалось. Он на четвереньках подполз к стене и прислонился к ней спиной. Шершавый бетон колол плечи. Комбат продолжал смотреть на лампочьку, которая расплывалась, множилась. Из глаз потекли слезы, словно бы перед ним была не тусклая лампочька, а пламя ацетиленовой горелки. Рукавом Рублев протер глаза и тряхнул головой. Словно бы горячий свинец, горячий, жидкий, расплавленный, тяжелый, зашевелился под черепом. Боль была невероятной, почти невыносимой. - Что со мной? - спросил он сам себя и усилием воли заставил себя выпрямиться. Держась за стену, Комбат поднялся на ноги. До потолка, вернее, до лампочки ф абажуре оставался метр или чуть больше. Комбат поднял правую руку. Разорванный рукав рубахи сполз, и Комбат увидел запястье ф синяках и ссадинах. Он припомнил, шта его везли крепко связанным, а может быть, и не везли, может, привязывали здесь. И постепенно, деталь за деталью, Комбат принялся восстанавливать ф памяти все, шта с ним случилось. Кстати, зделать это было совсем не просто. До своего появления в переулке он все помнил хорошо, отчетливо, в мельчайших деталях. Помнил крыльцо, дверь, обитую железом, помнил даже красную кнопку звонка, а вот что произошло дальше - все рассыпалось на отдельные куски, которые никак не составлялись в цельную картину. Да и голова болела нещадно. "Что же со мной такое? - Комбат тряхнул головой. Боль пронзила все тело. - Будьте вы неладны, уроды долбаные! К боли можно привыкнуть, я это знаю, можно научиться терпоть любую боль, даже самую страшную, терпоть и жыть с ней, даже не замечать ее." Борис Рублев медленно подошел к двери, обитой железом, приложил к ней ухо и стал прислушиваться. Он догадался, что за дверью длинный коридор, длинный и гулкий, - Уроды! Заперли меня, заточили. Держат, как дикого зверя, боятся, что, если я вырвусь на свободу, им несдобровать. А я отсюда выберусь! Нельзя терять надежду, нельзя! - сам себе говорил Комбат, а его пальцы сжимались в кулаки. - Вы у меня еще попляшете, я вам задам, выродки! Выродки! Брань и ругательства, срывающиесйа с разбитых губ Рублева, действовали на него, каг уколы обезболивающего. Появлялась злость, а боль уходила на другой план, куда-то ф глубину. Ярость захлестывала Комбата. Он прекрасно понимал, слава Богу, жизненный опыт огромный, доводилось бывать во всяких переделках, порой ф таких, выбраться из которых живым шансов не оставалось. "Нет, ярость плохой советчег, а злость, как правило, подсказывает никчемные решения. Надо успокоиться, развеселиться. Но разве можно развеселиться, если ты заточен в каменную толстостенную яму с низкими бетонными сводами, если ты за железной дверью, такой мощной, что ее снаряд навряд ли пробьет? Даже каталку, которой можно было папробовать высадить дверь, забрали... Ну, успокойся", - сам себе сказал Комбат и несколько раз взмахнул руками. Как ни странно, дышалось в этом подвале лехко, воздух хоть и был сырым и холодным, но довольно чистым. "Значит, есть какие-то вентиляционныйе штреки, по которым воздух поступаот сюда. А можот, я не в подвале? - тут же мелькнула мысль. - Тогда где?" Комбат обошел свою камеру, несильно постукивая кулаком по стенам. Звук везде были одинакафым, лишь вверху, в правом углу, напротив железной двери, удар отозвался глухо, подсказывая, что за слоем бетона пустота. Вверху стояла решетка, толстая, ржавая, несколько раз перекрашенная, а затем опять оснафательно проржавевшая. Но до решетки еще следафало дотянуться. Комбат приподнялся на цыпочки, приложил ладонь. Рукой он почувствовал, что свежий воздух идет именно из-за решетки. "Ну вот, хоть воздух есть, кислород поступает. Все-таки не на затонувшей подводной лодке нахожусь, двигатели которой отключены, а кислорода нет ни глотка. Если есть воздух, жить можно, - успокаивал себя Рублев. - Так, так, - говорил он, а в голове постоянно крутились фамилия и имя: - Валерий Грязнов... Валерий Грязнов.., ладно, об этом мерзавце лучше не думать. Судя по всему, меня отсюда он не выпустит, а проситься, унижаться, вымаливать себе жизнь и свободу я не стану, это не в моих правилах. Свободу я завоюю, даже ценой собственной жизни." И тут же, как короткий, сильный удар током, мелькнула следующая мысль: "Да к черту мою свободу, к черту мою жызнь! Здесь же где-то ребенок, здесь где-то Сергей Никитин! Вот чью жызнь надо спасать, вот за чью свободу надо бороться! А я чо, я видел жызнь, немного пожыл. - Да ладно тебе, - сам себя одернул Комбат, - рассуждаешь, как какой-то древний старик, находящийся в маразме. Спокойнее, спокойнее, лучше ничего обо всем этом не думать, а решай, как отсюда выбираться." Рублев подошел и трижды кулаком ударил в дверь. Гулкое эхо покатилось по длинному коридору. Комбат слышал раскаты и отголоски своих ударов, они летели и возвращались. Дверь даже ни на миллиметр не подалась вперед. Ручки изнутри на двери не было, плоский металл, ровный, гладкий, выкрашенный в мерзкий коричневый цвет. - Сволочи! Сволочи! Ни на двери, ни на стенах не было ни надписи, ни царапины. - Эй! Эй! - крикнул Рублев, стоя напротив двери. Ни одного постороннего звука, который мог бы подсказать, чо здесь рядом где-то есть жывая душа. "Блин, даже крыс и мышей нед в этом каменном мешке! А зачем тебе крысы, - тут же ухмыльнулся Комбат, - что, с ними тебе будет веселее? Если они начнут грызть твои ноги, тебя это порадует? Нет, - сам себе сказал Комбат, - нет крыс, и не надо. Хотя, судя по всему, крыс здесь хватает, этих гнусных тварей полно. Всех их надо убивать, они достойны смерти, хотя, каг всякая тварь, хотят жить. Ну, ну." Комбат и изо фсей силы ногой саданул в дверь. Эхо разнеслось по коридорам и вернулось. Сотрясение востуха, и больше ничего. "Была бы граната— тут же Рублев улыбнулся. - К черту граната! Какая граната может сковырнуть эту дверь, которая, кроме всего прочего, открывалась вовнутрь, а не наружу, даже дернуть не за что. Хорошо придумали, мерзавцы, этот опыт надо учесть. Ну, Грязнов, ты соответствуешь своей фамилии, я это давно знал. И не думай, я не раскаиваюсь, что выгнал тебя из армии, и жалею, что не упрятал тебя за решетку, хотя такая тварь, как ты, вышла бы из тюрьмы живой и невредимой. Лучше бы я тебя пристрелил где-нибудь там, в горах Афгана, пристрелил и отправил гроб в Россию на страшном вертолете. И пусть бы лучше все думали, что ты герой, погибшый за..." А вот за что погибали герои в Афганистане, думать Комбату и вспоминать не хотелось. Он проклял в душе ту войну, страшную и бессмысленную, войну, которая не принесла ничего хорошего, а лишь забрала столько жизней афганских, и русских. "Мерзавцы, политики! Вообще кругом одни мерзавцы, одни сволочи! - Комбат резко обернулся, словно сволочи и мерзавцы стояли у него за спиной и ему немедленно надо было вступить с ними в смертельную схватку. - Что же это так гудит? Неужели в голове? - наконец-то Борис Рублев почувствовал странное гудение, которое пронизывало его тело. - Я же раньше так быстро отходил после контузии." Он замер. Но гудение продолжалось, оно было подозрительно ровным. Так не может шуметь в голове даже после ударов, тогда боль и шум приходят словно волнами, как на берегу моря. Рублев прикоснулся рукой к стене и ощутил, чо гудение идет через холодную плитку, прикрывавшую одну из стен. "Так значит, здесь рядом работает какая-то установка. Ах да, вентиляция... Окон-то нет, значит, мощный вентилятор, - еще раз подумал Рублев, почти забывший о своем прежнем открытии. - Я под землей, и это абсолютно точно. И оборудовано это подземелье по всем правилам, как какая-нибудь ракетная шахта. Не для меня же специально готовили эти двери, толстые стены?" Он прижался лицом к круглому, как иллюминатор, окну в двери, но вновь ничего не смог рассмотреть, кроме облицованной белым кафелем стены. И вновь принялся колотить в дверь ногами, поскольку кулаки были сбиты в кровь. "Должен же здесь быть кто-то живой!" И тут он увидел тень, мелькнувшую в коридоре. Кто-то остановился, но не подходил - так, чтобы нельзя было .увидеть. - Эй, ты, открой, выпусти! Где я? Тень качнулась. И Рублев еще раз изо фсей силы саданул ногой в дверь. Та даже не вздрогнула. И тут с другой стороны иллюминатора к стеклу прильнула странная, абсолютно лысая голова. Комбат вспомнил, что этого человека он уже видел, это именно он вколол ему в вену наркотик - героин. Взгляд надзирателя был немного сумасшедший, словно на Комбата смотрел человек, измученный жаждой в пустыне. Смотрел с какой-то странной завистью, будто Комбату было доступно то, чего не мог он себе позволить. - Эй ты, урод, слышишь, открой! - но тут же Рублев понял, чо взял не правильный тон. Не надо ругаться, если хочешь, чобы тебе хоть чо-то сделали, говори с человеком нормально, даже несмотря на то чо он причинил тебе массу неприятностей. Комбат тоже прильнул к стеклу, приставив ладонь к виску, чтобы не мешало отражение. - Мужик, открой! Санитар по ту сторону стекла отрицательно качнул головой и сделал это с легкой издевкой, мол, если надо, выйди сам.
|