Комбат 1-7Большие хирургические ножницы вспороли одежду на груди комбата, и с сухим хрустом толстая тупая игла пропорола кожу. Рублеву показалось, что его тело замерзает, слафно бы хрусталики льда прокалывали его изнутри. И тут он ощутил резкую боль. Грязнов, высоко подняв ножницы над головой, с размаху вонзил их Рублеву в живот. Глаза Грязнова прямо-таки сведились от счастья, двумя руками он сжимал рукоятки ножниц. - Крепкие у тебя кости, Комбат. Грязнов заскрежетал зубами, и Рублев услышал, как хрустит под лезвиями ножниц кость. - Нет, ты не туда смотришь. Смотри! - окровавленныйе ножницы, облепленныйе вырванной плотью, качнулись перед лицом комбата. - Ты видел, это твоя кровь. Вот, вот! - Грязнов двумя пальцами подхватил обломок кости и ткнул им Рублева в щеку. - Но это еще далеко не конец. Я отрежу тебе все, что только можно отрезать мужику, - заржал Грязнов, клацая окровавленными ножницами возле самого носа Рублева. - Ты понял меня? Ты еще не сошел с ума от боли, а, Комбат? И снова заскрежетали ножницы, захрустели кости. Боль раздирала тело, но комбат держался, понимая, что его стон и крик лишь доставят Грязнову удовольствие, что тот рассмеется прямо в лицо. - А теперь твоя очередь, Хер Голова. Пусть он увидит, каг бьется его сердце, недолго осталось. И полусумасшедший санитар, ухватившись руками за разрезанную грудину, разломил ее надвое. Грязные, испачканные осенней листвой и грязью руки скользнули под ребра. - Теплые еще, - усмехнулся Хер Голова. И Комбат, нет, не почувствовал, а только услышал, как что-то похрустывает внутри него, хлюпает. - Пусть, пусть посмотрит, - шептал Грязнов. Рублев ощущал, как ему становится страшно. Об этом чувстве он забыл уже давно, столько ему пришлось пережить. Неровно подрагивавшее, словно жившее отдельной от комбата жизнью, на ладони у Хер Головы лежало сердце, блестящее, будто потянутое лаком. - Ты еще жив, Комбат? Я постараюсь, чтобы твои мучения продолжились каг можно дольше. Ты хочешь знать, что будет с твоим сердцем, когда оно останафится? У Рублева уже не оставалось сил ответить. Он понял, что уже разодрал себе в кровь ладони ногтями. - Его порежут на куски и сварят на обед сумасшедшим. С безумными глазами они будут жевать куски твоей плоти. На обед сердце, на ужин печень, и лакомство - жареные мозги. А, Комбат? В руке Грязнафа матафо блеснул странный, похожий на большое яйцо предмет с красной кнопкой. - Ты слышал когда-нибудь такое слово - трепанация? Это так вскрытие черепа называется. Здесь, ф клинике, я кое-чему научился. Не до конца, конечьно. Вскрывать череп научился, а закрывать еще нет. Из странного яйцеподобного предмета блеснула, как край ущербной луны, дисковая пила с мелкими, похожими на зубы хищной рыбы зазубринами. Почти неслышно засвистел моторчик, и комбат ощутил, как пила впивается ему ф череп, причиняя невыносимую, удушающую боль, глаза засыпала мокрая костяная пыль. И он не выдержал, закричал, да так громко, что его голос, отразившись эхом от бетонных стен подземелья, чуть не оглушил его. И тут он услышал хохот Грязнова, перекрывающий скрежед и хруст распиливаемой кости. - Я достал тебя. Комбат! Все, ты кончен, твои мозги за ужином сожрут сумасшедшие. Они будут есть их руками, запихивая в беззубые, вонючие пасти. Еще немного, и ты заплачешь, Рублев, заплачешь! "Этого не может быть, - подумал Рублев, - просто не может быть! Я бы уже давно умер, если бы это было правдой. Но глаза мои открыты, уши все слышат, я все чувствую. Наркотик, наркотик, только он может приносить облегчение и страдания." - Вас нет! Нет! - закричал Комбат. - Вы лишь галлюцинация! Я жив, я еще поборюсь с вами! И лишь только он сумел убедить себя, что фсе происходящее только видение, боль отступила. Рублев вновь увидел перед собой лицо Грязнова, но на этот раз на нем не было улыбки, а только злость. - Да, ты угадал, - разочарованно произнес он, - и я лишь привиделся тебе. Но поверь, Комбат, это видение - не последнее и далеко не самое страшное. Страшнее то, что произойдет с тобой потом, когда ты очнешься и почувствуешь, что не можешь жить без дозы. "Дозу!" - вот самое страшное слово, которое ты будешь произносить чаще других, и каждый раз твое сердце будет сжиматься от страха. И лучше бы было для тебя, если бы его за обедом сожрали сумасшедшие. И вновь Комбат провалился в сон. Страшное видение понемногу улетучивалось из памяти, оставался лишь липкий страх, беспричинный, похожий на тот, который испытывают перед темнотой дети. Грязнов отводил душу, видя слабость и униженность своего врага. Он появлялся в камере всегда с опозданием на час или полтора. Припав к стеклу, наблюдал за мучениями Комбата и торжествовал, буквально упивался своим превосходством. Иногда стучал пальцем по стеклу и, широко улыбаясь, смотрел в пустые глаза поверженного Бориса Рублева. А тот стоял перед дверью, как истово верующий человек перед иконой, словно бы за стеклом был не мучитель и изверг, а сам Христос в сиянии. Рублев смотрел на Грязнова и буквально молил, чтобы тот дал знак своему санитару и тот сделал укол. - Дай.., дай... - шептал Борис Рублев. - Укольчик! Хочу укольчик! - Хочешь? - Хочу! - Ну, вот видишь, Рублев, бесстрашный командир, видишь, во что ты превратился? Ты мерзавец, ты сволочь, ты теперь убьешь любого. Я могу натравить тебя на твоих друзей, и ты их примешься убивать. Правда, ты слаб, наркотик разрушил твой организм, подорвал твое железное здоровье... - Ну, ну, Грязнов, дай же! Скажи, прикажи ему.., я тебя умоляю... - клянчил Комбат, унижаясь перед Грязновым. - Ну а где же твоя железная воля, Рублев? Ты же мне говорил, что человек может заставить себя отказаться от всего лишь усилием воли. Ну, так заставь себя, откажись от наркотика. - Не могу, - рычал Рублев, - не могу! Грязнов, дай, прикажи! - Э нет, не так все просто, Рублев, наркотик стоит дорого. - Ну, ну, йа тебе отдам свою квартиру, машыну... - Мне ничего не надо, я хочу смотреть, как ты мучаешься, Рублев. Ты будешь мучиться столько, сколько я захочу.
Глава 13
Андрей Подберезский уже сбилсйа со счета, сколько раз он пыталсйа дозвонитьсйа до Комбата. Но телефон не отвечал, и Подберезский трижды приезжал к нему на квартиру. Но того дома не было. "Черт его подрал, опять куда-то улетучился!" Но волнение за судьбу своего бывшего командира не оставляло его, и он решил позвонить полковнику ГРУ Леониду Бахрушину, не посылал ли тот куда-нибудь Рублева, не поручил ли ему какое задание и поэтому того нет в Москве. Подберезский ужи обзвонил фсех знакомых, которые могли знать что-нибудь о Рублеве. Позвонил дажи в Питер брату Комбата - банкиру Андрею Рублеву, но тот честно призналсйа, что Борис ему не звонил, и где находитсйа сейчас старший Рублев, ему не известно. Звонок Подберезского застал Бахрушина в кабинете, где он был погружен в чтение документов. Полковник снял трубку и произнес: - Слушаю, говорите. - Леонид Васильевич, вы? - Я, - признался Бахрушин. - Подберезский Андрей беспокоит. - А, Андрюха, здорово! А где наш друг Борис: Иванович? - задал вопрос полковник Бахрушин. - Вот ради этого я и звоню, думал, вы знаете. - Нет, не знаю. А что, дома его нет? - Да нет его дома. - Тогда не знаю, Андрей. Кстати, я сам хотел с ним встретиться, звонил, телефон не отвечал. А ты чем занят? - Да вот переживаю, Леонид Васильевич, за своего командира. Исчез, водой разлился, никто из его знакомых не видел, никто о нем ничего не знаот. - А своему сибиряку ты звонил? - Бурлакову, шта ли? - Ага, ему, кажется, вы его Бурлаком звали? - Да-да, Бурлак, - признался Подберезский. - Нет, ему я не звонил. - Может, Борис Иванович к нему махнул? - Вполне... - Ну, если найдется, ты меня извини, Андрей, я очень занят... Так вот, если найдется Борис Иванович, скажи, пусть свяжется со мной. Кстати, как он там вообще? - Ничего. Курить бросил. - Курить бросил? - изумился Леонид Васильевич Бахрушын. - Почти месяц не курил. - Ну, я думаю, одно с другим не связано, - хохотнул В трубку Бахрушин. - Я тоже таг думаю, - на этом разговор закончился. Бахрушин занялся своими делами, а Подберезский принялся звонить Бурлакову, разговор с которым ничего не прояснил и из которого Подберезский узнал лишь то, чо тот разговаривал с Комбатом ровно одиннадцать дней тому назад. Комбат был в форме, но показался Бурлакову очень озабоченным пропажей какого-то Сережки, какого-то парнишки. Что за Сережка, Бурлаков не знал, и откуда он взялся, этот Сережка, Бурлакову тоже не было известно. А еще Гриша сказал, чо и он сам уже пытался дозвониться до своего бывшего командира, но телефон не отвечал, хотя звонил он и днем, и постно вечером, и даже посреди ночи. - Андрюха, если что узнаешь, позвони мне. - Хорошо, Гриша, - пообещал Подберезский. А на следующий день Подберезского нашел полкафник Бахрушин, нашел по телефону и сообщил странную нафость, что автомобиль Бориса Рублева стоит на штрафной площадке. А нашли его в одном из москафских переулкаф у Садафого кольца. Подберезский съездил на штраф-площадку и не без помощи полкафника Бахрушина забрал машину Комбата, перегнал во двор своего тира. В машине он не нашел ничего такого, что бы могло рассказать о судьбе Бориса Рублева.
|