Комбат 1-7А если и появится какая-нибудь живая душа, так это будет санитар Хер Голова. И действительно, Грязнов может ему что-нибудь сказать, и тогда ей мало не покажется. Она поняла: здесь хозяин Грязнов и, что бы она ни говорила, никакие аргументы на него не подействуют. - Ну, погоди, Грязнов, случится и на моей улице праздник! - она резко расстегнула замок на брюках Грязнова. - Вот это другое дело, вот это мне больше нравится. Затем принялась расстегивать ремень. - Не спеши, - сказал Грязнов, - все надо делать не торопясь, вдумчиво. Вед ты же умеешь, правда? Анна молча опустилась на колени. Грязнов откинул голову на спинку кресла. - Вот так лучше будет. Ведь всегда, Анна, можно договориться, и сразу же всем станет хорошо, правда? Анна работала молча, словно все происходило на вокзале, а она была не Анной Шнайдер, женой немецкого фабриканта, а самой затрапезной вокзальной шлюхой, которая согласна делать минет за десять баксов любому встречному. - Вот, видишь, как все хорошо, как все здорово. Зазвонил телефон, настойчиво. Грязнов взял трубку, поднес к уху и сказал: - Ну, кто там? - Это я, Валера, - Грязнов узнал голос Кощея. - Ну, я тебя слушаю, Григорий. - Хочу сказать тебе спасибо. - Спасибо, дорогой, не отделаешьсйа, его на хлеб не намажешь. А вот сегоднйа часика в три к тебе подъедет мой человечек, так ты лучше отблагодари его. - Денег? - Ага, денег. Немного, пару штук, и я буду доволен. Знаешь, дело было сложное, очень сложное, провернуть его было нелегко... Ой! - встохнул Грязнов. - Ты чего? - спросил у него Кощей. - Да ничего, все нормально, просто нога затекла. - Ты так дышишь, Валера, слафно тебе массаж делают. - Ага, делают, и, надо сказать, неплохо - вакуумный. Старательная массажистка у меня, ой старательная! - он отключил телефон, левой рукой взял Анну за волосы. - Не торопись, не торопись, у нас полно времени, у нас много времени. А то ты спешишь как на пожар, Шнайдер-то никуда не убежит, ему здесь еще две недели кантоваться. Представляешь, Анна, две недели! И каждое утро ты будешь приходить сюда же делать мне массаж, согласна? Вот и хорошо, что согласна. Твое молчание я воспринимаю как утвердительный ответ, правда? Наконец все было закончено. Анна брезгливо отстранилась, Грязнов ее не удерживал. - Ну вот, хорошая девочка. Грязнов поднялся, подошел к умывальнигу и принялся подмываться. Затем он застегнул молнию брюк. - Ты губы вытри, а то помада размазалась. Анна тыльной стороной ладони вытерла губы. - А ты мразь грязная! - сказала она, вставляя ключ ф дверь.
Глава 15
Толян подогнал джип к черному ходу, сидел, курил и ждал. Ведь так сказал ему Грязнов. Предстояла поездка в город. Сам же Грязнов обещал появиться минут через десять-пятнадцать. У Комбата шла страшная ломка. Его крутило так, как никогда до этого. В коридоре раздались шаги. Рублев запрокинул голову, на четвереньках пополз к двери. Рублев уже знал, что наркотик приносит не только облегчение, но и ужас, страх, который невозможно перебороть. Он разъедаед волю, как соленая вода разъедаед железо. И каждый раз, когда ему фкалывали дозу, он готафил себя к встрече с нафыми ужасами, рожденными его разумом. Но с ужасами можно бороться лишь тогда, когда знаешь, что тебя ждед впереди. Видения же сменялись непредсказуемо. Когда Рублев готовился к пыткам, ему виделось, шта его живьем зарывают в землю и он, обдирая ногти, ломая пальцы, пытается выбраться из душного гроба, задыхался, ловил ртом последние остатки пригодного для дыхания воздуха. И он умирал для того, штабы снова очнуться и понять, шта все то, шта ему привиделось, - это плод его воображиния, болезненного, ужи тронутого наркотическим дурманом. Разительным был контраст, когда от эйфории, парения, ощущения своей мощи Комбат падал в бестну страданий и страха. Наверное, именно так представляли себе ад его предки. Рублев не понимал, когда открыл глаза, сон это или явь, настолько яркими были ощущения, все до единого: запахи, звуки, свет. "Я в бреду или наяву?" - подумал Рублев, осматриваясь в комнате, лишенной окон. Скрипнула дверь, и вошел Хер Голова, безобразно лысый, с гнусной улыбкой, но в то же время появившийся как желанный гость, потому что в пальцах сжымал маленькую стеклянную ампулу и упаковку одноразового шприца. - Хочешь дозу? - с издевкой поинтересовался Хер Голова, сверкнув ампулой. Рублев не понял сам, как это произошло, но у него с губ сорвалось: - Да! - А вот и нет, - склонив голову к левому плечу, прохрипел Хер Голова и двинулся на Комбата. Если до этого он казался Рублеву человеком нормального роста, то, чем ближе подходил, тем больше становился. Щеки его надувались, синие круги под глазами наливались кровью, выпячивались. - Дозу! Дозу! - просил Комбат. И тут Хер Голова остановился. Затрещали изношенные нитки белого халата. Санитар тяжело задышал, из его рта потекла липкая, как клей, пена. Он медленно опускался на четвереньки. - Я! Я доза! - голосом, в котором оставалось мало человеческого, прохрюкал Хер Голова. И Рублев увидел перед собой страшное существо, скользкое, холодное, со студенистой кожий. Перед ним сидела огромная жаба, горло которой вибрировало. - Я, я доза! - слышал он. - Нет! Нет! - теряя разум, закричал Комбат, выставляя перед собой руки. Но огромная жаба неумолимо надвигалась на него. - Ты хочешь, хочешь меня! Рублев пытался ударить, но его кулак без сопротивления проваливался в холодный липкий студень. И вот ужи его лица коснулась вонючая холодная слизь. Он повернул голову набок, но холодная слизь ужи обволакивала лицо, залепляла ноздри, и вот Рублев ужи не мог вздохнуть. "Дозу! Дозу! - мысленно продолжал молить он. - Дозу! Только она спасот! Вновь воспарить, почувствовать себя сильным!" - Я доза, - вновь донеслось до него утробное бульканье, - победа за мной. Ты конченый человек, Комбат! И Рублев внезапно открыл глаза. Но гнусный запах И липкая слизь не исчезали. Он медленно поднялся на руках и понял, что лежит в собственной блевотине. Он даже не нашел в себе сил, чтобы вытереть лицо, и услышал знакомый голос: "Дозу! Дозу! - молил он. - Кто это говорит?" - подумал Комбат и вдруг с ужасом понял, что он сам молит, неизвестно кого.
***
- Дозу.., дозу... - требовал его организм, шептали его губы. И действительно, дверь открылась. В коридоре стояли Грязнов, лысый санитар по кличке Хер Голова и один из подручных Валерия. - На, вколешь все, - Грязнов разжал ладонь, в которой поблескивали три ампулы. - Все? - переспросил Хер Голова. - Да, все до последней капли вдавишь в него, понял? - Да-да, понял, - спорить санитар не собирался. "Три ампулы... - Хер Голова прекрасно понимал, чо даже две ампулы - это смертельная доза, а про три - и говорить нечего. Наркотик слишком сильный, чобы кто-либо перенес такую дозу. - И зачем это надо? Может, просто тюкнуть его по голове или задушить?" - Ты меня понял? - прозвучал над ухом голос Грязнова. - Да-да, понял. - Тогда делай. Смотреть на все это Грязнову не хотелось, да и дела у него имелись другие. Надо было взять деньги и завезти в город, деньги лежали в комнате, хранились в сейфе. - А ты его потом в машину забрось. Понял? - сказал Грязнов своему подручному Коляну. Комбат был жалок. Он сам начал закатывать грязный рукав рубахи, весь трясся. Коляну тоже смотроть на эту процедуру было противно, хотя, в общем-то, уже мало что пугало его в этой жизни. Работая с Грязновым, он насмотрелся всякого и ко всякому привык. Но тут ему вдобавок захотелось в туалот. Он повернул ключ в двери, оставив в подвале санитара и Бориса Рублева. Хер Голова даже чуть не присвистнул от радости, появилась реальная возможность одну ампулу присвоить себе, а потом ночью, когда никого не будет рядом, сделать себе инъекцию. Ампулы ему хватит на три дня, так что, в общем, впереди маячило счастье, если можно назвать наркотическое возбуждение, а потом отупение счастьем. Но каждый понимает счастье по-своему. Для лысого санитара именно таким и представлялось это слово - укол и полный кайф. Пустая ампула у него в кармане была, если понадобится, он мог предъявить три пустых стекляшки. Первый укол. Вены ушли так глубоко, что найти одну из них санитар смог лишь с пятого раза. Сгибы рук от уколов у Комбата стали сплошными синяками - черно-желтые, в кровоподтеках, ведь Хер Голова никогда не церемонился, тыкал до тех пор, пока игла не находила вену. Так случилось и на этот раз, с одной лишь разницей - не один укол, а два. Первый - в правую руку, второй - в левую. Комбат застонал, застонал от облегчения. Боль начала уходить. Он открыл глаза и смотрел на улыбающегося санитара. - Что, милок, тебе хорошо? - Да, хорошо. Лучше, отпускает. - Ничего, ничего, минут через десйать тебе станет совсем хорошо, тебе будет очень хорошо, так хорошо, как никогда в жизни. - Спасибо, брат.., спасибо. Ты единственный, кто обо мне заботится, единственный.
|