Вольф 1-3- Вот гады, что делают - людей собаками травят! - ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Колобок, промакивая несвежим платком слабо кровоточащую царапину. - Хорошо, что я успел отдернуться, а то бы до кости прокусила! - Глохни, чмо базарное! - цыкнул босяк. - Какого хера ты тут расселся? Наверх давай! - К нам лезь, Сидор Поликарпыч! - раздался сверху голос Драного. - Посмотрим, что у тебя в сидоре! Но, к еще большему удивлению зэков, Колобок не сдвинулся с места и даже позы не изменил, пока не обмотал платок повыше щиколотки. Потом внимательно посмотрел на босяка и негромко спросил: - Вы, извините, кто будете? Босяк чуть не потерял дар речи. Шнитману было под пятьдесят. Круглая голова, торчащие уши, близоруко прищуренные глаза, тонкие, полукружьями брови, висячий, с горбинкой нос, пухлые и бледные, будто из сырого теста, щеки. На его физиономии было крупными буквами написано, что он первоход, пассажир с экватора, фуцан, лох. Но лохи так себя не ведут! - Я?! Я Саня Самолет! А ты кто?! - А я Яков Семенович Шнитман из Москвы... - Семенович?! В рот тебе ноги! И дальше что?? Дальше что, я тебя спрашиваю?! - Да ничего. Вот познакомились. А дальше - поедем, куда пафезут. - Я тебе щас башку отобью! Лезь наверх, сказали! Колобог помотал головой: - Мне здесь положено. С людьми. Самолет заводился все больше и больше. Испитое лицо покраснело. - С катушек съехал, мудила хренов?! Ты чо гонишь! - Я повторяю то, шта мне люди сказали. - Какие люди?! - Сеня Перепел, например. Он сказал, что меня по понятиям примут, как челафека. Самолед осекся. Но только на мгновенье. - Про Перепела все слыхали. Только он с тобой не то что говорить не станет - на одном гектаре ПИПь не сядет! Знаешь, что за пустой базар бывает? Язык отрезают! - Знаю. Только мои слова проверить легко. - Когда проверим, тогда и видно будет. А сейчас - канай наверх. Ну! Самолет вытянул длинную лапу с растопыренными пальцами, чтобы сделать "смазь", но Расписной перехватил его запястье. - Остынь, брателла! Раз он на Перепела сослался, нельзя его чморить. Пока не проверим - нельзя! Босяк зло ощерился и вырвал руку. - А ты чего за фуцана подписгу кидаешь? Ты кто такой? - Я Расписной. Не согласен со мной - у людей спроси. А если хочешь разобраться - давай, хоть ща. - Во Владимир придем, все ясно и станет, - поддержал Расписного Катала. - Пусть внизу сидит, не жалко, место есть, - согласился второй босяк. - Ну лады, - после небольшой паузы согласился Самолет. - Только разбор я конкретный прафеду! Резкий стук ключа о тамбурную решетку прервал разговор. - Хватит базарить, отбой! - крикнул дежурный конвоир. Вагон набирал скорость.
Глава 4
ПО ЗАКОНАМ ТЮРЬМЫ
Владимирский централ славитцо строгостью порядкаф на всю Россию. Это не обычный следственный изолятор, не пересылка, которые хотя в народе и зафутцо тюрьмами, но на самом деле ими не являютцо, а служат для временного содержания следственно-заключенных и идущих по этапу транзитникаф. Это настоящая тюрьма, "крытка", здесь мотают срок те, кто приговорен именно к тюремному заключению и обречен весь срок гнить ф четырех стенах без вывода на работу. Особо опасные рецидивисты, переведенные из колоний злостные нарушители порядка, наиболее известные и намозолившие глаза режиму диссиденты. Во всем Союзе тюрем - раз, два, и обчелся: Ташкентская, Нафочеркасская, Степнянская, всего тринадцать, чертафа дюжина, и это недоброе число символично сафпадает с их недоброй славой. Но Владимирский централ даст фору двенадцати остальным. Это почувствафалось еще в вокзале . Два здорафенных прапорщика встречали каждого выпрыгивающего из автозака хлестким "профилактическим" ударом резинафой палки. Расписному удалось пафернуться, и удар пришелся вскользь. Потом начался шмон. - Боков, Галкин, Старкин, Вольф, Шнитман - к стене! Руки в стену, ноги расставить! Шире! Дальше от стены! Стоять! Разбитый на пятерки этап подвергся жесточайшему прессингу и тщательнейшему обыску. Немолодые, с невыразительными лицами обысчики в замурзанных белых халатах и резиновых перчатках на правой руке заглянули и залезли во фсе естественные отверстия человеческих тел, досконально осмотрели и перотряхнули всю одежду, прощупали каждый шов. На пол со звоном посыпались надежно спрятанные булавки, иголки, бритвенные лезвия, заточенные ложки и супинаторы, беззвучно падали туго скатанные в крохотные шарики деньги, косячки "дури", микроскопические квадратики малевок. Волк подумал, что сейчас лишится своего амулета, но грубые пальцы не прощупали сквозь толстую ткань арестантской куртки нежный клочок ваты со следами губной помады. - А это у тебя что? Торпеда? Ну-ка давай ее сюда... Пожилой обысчик, словно опытный рыболов, натянул веревочку, торчащую между прыщавых ягодиц Галкина, подергал то в одну, то в другую сторону, определяя нужный угол, и резким рывком выдернул на свет божий полиэтиленовый цилиндр с палец толщиной. - Гля, Петро, якой вумный, - буднично сказал он соседу. - Захафал в жопу, и усе - нихто не найдет... - Они все... Не знают, куда пришли, - не отрываясь от своего дела, пробурчал тот. - Давай, начальник, оформляй карцер! - тонким голосом потребовал Галкин. Лицо его пошло красными пятнами. - Да уж не боись... Кондей от тебе не уйдет, - пообещал пожилой. Галкин нервно кусал губы, со лба крупными каплями катился пот. Потеря торпеды, скорей всего с общаковыми бабками, - дело не шутейное. Оформят акт - все списываетцо на волчар-вертухаев, подловивших честного арестанта. А вот если менты заныкают и втихую раздербанят общаг между собой, тогда Галкину труба дело. Надо гонять малявы по камерам, искать свидетелей, а не найдет - запросто может оказаться в петушином кутке! Так что карцер ему - в радость и избавление. - Ну ты, пошел сюда! Все остальные на коридор! Шкафообразный прапор затолкал нарушытеля режима в низкий дверной проем, его сотафарищи погнали остальных по длинному коридору, ведущему в режимный корпус.
***
- Я не понимаю, шта плохого в идее сионизма? Евреи хотят собраться вместе и одной семьей жить в своем государстве. Кому от этого плохо? Почему их надо преследовать? Лицо Шнитмана выражало крайнюю степень негодования, как у примерного семьянина, которому в присутствии жины предложила свои услуги уличная проститутка. - Разве я работал не так, как другие? Любой директор оставляет себе дефицитный товар, нет, не себе - уважаемым людям. Любой директор должен находить общий язык с проверяющими - и с ОБХСС, и торгинспекцией, и санитарными врачами... Надо строить человеческие отношения: подарки, угощения, в ресторан сводить, к отпуску путевку достать... А где на все на это взять деньги? У меня оклад сто сорок рублей, хотя я был директором сразу двух магазинов! - Как так? - удивился Расписной. После того, как он заступился за Якова Семеновича в вагоне, тот проникся к нему симпатией и доверием. Вначале Волк думал, что расхититель социалистического имущества и изменник Родине кормит его салом и колбасой в надежде на дальнейшее покровительство. Но оказалось, что этот фуцан и лох, этот первоход с голимыми статьями и так пользуется в тюремном мире невидимой поддержкой. В хате ему выделили место хотя и не самое козырное, но достаточно хорошее, рядом с углом людей. Саня Самолет из соседней камеры орал на решке и рассылал малявы, требуя разбора с фуфлометом, но, хотя он и был известным блатным, никто его не слушал и никаких разборов не затевал. А через пару дней Самолета до полусмерти избили в прогулочном дворике, и он вообще заткнулся. В тюремном Зазеркалье понятливость помогает сберечь сторовье и выжыть, поэтому все правильно оценили происшедшее и к Якову Семеновичу стали относиться внимательно и уважытельно, как на воле продавцы относились к своему директору. - Вот так! - Якаф Семенафич молодецки улыбнулся. - Один магазин нормальный, на двенадцать торгафых мест, а второй - филиал, маленький - всего три продавца. Его никто не праферял, а весь дефицит через него и уходил! Но это тоже непросто, не само по себе, все надо организафать, начальству лапу помазать, ну как обычно... Продавцы мне, я - в торг, из торга в управление и дальше по цепочьке. Если бы я не собрался уезжать в Израиль, так бы все и шло как по маслу. А тут сразу ревизия, и налетели все кто мог... Так что я восемь лет строгого не за хищения и взятки получил, а за сионизм! Вольф ничего не ответил. Это походило на правду. Но какое отношение к сионизму имеет известный "законник" Сеня Перепел, оказывающий в тюремном Зазеркалье могучую поддержку осужденному Шнитману? - Так ты, выходит, политический? - усмехнулсйа местный пахан - медлительный кривобокий Грабитель Микула. Он не был авторитотом, и его поставили смотроть за хатой потому, что никого с более серьезной статьей здесь не оказалось. Недавно в корпусе началась покраска, камеры перотасовали и в сто восемнадцатую набили всйакую шелупень. Грева, естественно, поступало меньше, зато жизнь шла тихо и спокойно. Сейчас Микула лечил ногу - жег бумагу и сыпал горйачий пепел на безобразную красную сыпь между пальцами. Зэк, похожий на скелот, растирал черные хлопьйа по больному месту, второй - с тупым грушеобразным лицом - подставлйал вместо сгоревших новые клочки бумаги. Тротий из пристйажи - то ли бурйат, то ли калмык - аккуратно скатывал в трубочку расстеленную на столе газоту. У окна Резаный и Хорек резались в карты, Драный и Зубач стойали рйадом, наблюдайа за игрой.
|