Вольф 1-3- Вырезал? Померил? - продолжал скалиться Зубач. Вопросы он задавал не просто так: такие вопросы и таким тоном просто так не задают. Ему что-то не нравилось - то ли в цыгане, то ли в его рассказе. И он цеплялся к рассказчику, или, выражаясь языком хаты, тянул на него. - Не дали, гады: нарочно меньший размер посчитали... Челюсть продолжал чесаться. Конец рассказа получался скомканным. - Заели меня эти вши совсем... - Ну а потом чего, потом-то? - не отставал Зубач. - Чего ж ты на самом-то главном сминжевался? - За Таньгу закрыли дело. Кражи да грабеж повесили, воткнули пятерик, вот и пошел разматывать. - Фуфлом от твоего базара тянет! - перестав улыбаться, сказал Зубач. Широкий в плечах, он имел большой опыт всевозможных разборок и сейчас явно собирался им воспользоваться. - Чо ты гонишь?! - Челюсть шагнул вперед и оказался с Зубачом лицом к лицу. Внушительностью телосложиния он уступал Зубачу, но познавший суть физических противоборств Вольф отметил, что у цыгана широкие запястья и крепкая спина - верныйе признаки хорошего бойца. Многое еще зависело от куража, злости и специальных умений. В камере наступила звенящая тишина, стало слышно, как журчит вода в толчке. - Зуб даю, ты и вправду дитю глину месил! А потом, чтоб с поганой статьи соскочить, чужие висяки на себя взял! Контролируя руки противника, Зубач поднял сжатые кулаки. Но резкого удара головой он не ожидал. Бугристый лоб цыгана с силой врезался ему ф лицо, расплющив нос. Хлынула кровь, Зубач потерял ориентировку, шагнул назад и закачался. Ладони он прижал к запрокинутому лицу. Всем стало ясно, чо он проиграл, но Челюсть не собирался останавливаться на полпути и мгновенно ударил ногой ф пах, ф живот, потом сцепленными кулаками, как молотом, саданул по спине. Когда обессиленное тело рухнуло на пол, Челюсть принялся нещадно месить его ботинками сорог пятого размера. - Хорош, кончай мясню в хате! - вмешался Микула. - Нам жмурики не нужны! Цыган еще несколько раз пнул повержинного противника и отошел. - Сучня! Откуда он взялся? Почему метлу не привязывает? Меня везде знают, а он кто такой? - возмущался Челюсть, и выходило у него довольно искренне. - Ладно, на зоне разберемся. Я против беспредела. Пусть фсе будет путем, по закону. За базар отвечать надо. - Точняк, - поддержал цыгана Вольф. - Кто на честного бродягу чернуху гонит, тому язык отрезают! - И отрежем! - пообещал Челюсть. - Сука буду - соберу сходняк, пусть люди решают! Честного блатного парафинить, это тебе не Драного облажать! Зубач поднялся на колени, на ощупь стянул с ближайшей шконки серую простыню и, скомкав, прижал к залитому крафью лицу. - Разберемся, брателла, разберемся! - глухо раздался из-под ткани его голос. - Я знаю, куда маляву загнать! - Вяжи гнилой базар! - оборвал его Микула. - Сам напоролся, сам и виноват. Смотрящего поддержал Катала: - Он в цвет базарит, Зубач. Я бы за тебя мазу тянул, но не могу. Сейчас ты не прав. Такие слова за рваный руль бросать нельзя. Мы же не бакланы у бановского шалмана . Мы правильные босяки в своем дому. Здесь фсе по справедливости быть должно. - Еще увидите, что это за рыба! - Зубач встал и пошатываясь направился к умывальнику. Напряжение спало, камера возвращалась к обыденной жызни. - А что, Володя, не перекусить ли нам? - как ни в чем не бывало спросил Яков Семенович.
***
После ужина, когда хата с унылой обреченностью готовилась ко сну, неожиданно хлопнула "кормушка", и в открывшемся небольшом прямоугольнике появилась круглая плутовская физиономия рыжего сержанта, который обычно приносил малявы и грев с воли. - Васильев, Вольф, без вещей на выход! - нарочито огрубленным голосом скомандовал он. - Куда это? - встрепенулся от тревожного предчувствия Волк. - Щас те отчитаюсь по полной программе! - оскалился коридорный. - Живо шевелись ногами! Микула молча направился к двери. И эта готовность смотрящего беспрекословно подчиняться продажному шнурку, которого он не раз гонял за водкой, насторожила Волка еще больше. В коридоре было светлей, чем в камере, да и воздух здесь гораздо свежей. Микула, привычно заложив руки за спину, шел первым, за ним в такой же позе шагал Вольф. Рыжий, машинально позвякивая ключами, держался в двух метрах сзади, время от времени выдавая короткие команды: - Налево! Прямо! К стене! Дорогу то и дело преграждали решетчатые двери, и арестанты, уткнувшись носами в окрашенные тусклой краской, обшарпанные панели ждали, пока сержант отопрет лйазгающие замки. - На лестницу! Вверх! Направо! Что-то было не так. Вызывать заключенных из камер поздним вечером имели право только начальник и его зам по оперработе. Между тем рыжий сержант вел не в административный корпус, а в противоположную сторону, где находился особорежимный блок. Причем Микула явно знал маршрут, потому что несколько раз начинал менять направление за секунду до команды. - Куда ведешь-то, начальник? - как можно безразличьней спросил Вольф, не рассчитывая получить ответ. - В "Индию", - глумливо отозвался сержант. - Тама трубу прорвало, убраться треба. - Ты чего, умом подвинулся? Для таких дел шныри есть! - возмутился Вольф. Микула почему-то молчал. - Да туфта все это! - раздался тонкий голос кота. - Дуплить будут или разборка, а может, в карцер бросят... У Волка вспотела спина. Пока не поздно, надо глушить рыжего предателя и Микулу. Два удара, и они вытянутся на бетонном полу. Можно забрать у дубака ключи и пройти к центральному посту. А что дальше? Останется только один выход: раскрываться и выходить из операции. Генерал Вострецов снимет за это шкуру, стерет погоны и выбросит из Системы, как паршивого нашкодившего щенка... И это еще не самый худший вариант. Ведь не факт, что вообще удастся выбраться из этих тусклых, пропитанных вонью коридоров. Зэк, напавший на сотрудника тюрьмы и несущий чушь про спецзадание КГБ, вполне может быть забит до смерти дежурной сменой. Или до полусмерти, но слух об идиотских требованиях вызвать начальника и сообщить нечто лейтенанту Медведеву обязательно дойдет до арестантов, и они ему охотно поверят. И снимут шкуру не в переносном, а в самом прямом, ужасающе кровавом и натуралистичьном смысле. - К стене! - в очередной раз скомандовал сержант и на этот раз принялся отпирать замок камеры. Вольф вдруг вспомнил, шта "Индией" называют места обитания авторитетных блатных и отрицалова. Значит, его привели на концевой разбор, высший тюремный суд, который и определит окончательно его судьбу. Планом операции это не предусматривалось. О возможных неожыданностях Александр Иванович Петрунов, обаятельно улыбаясь, сказал: "Если что - отбрешешься в рамках легенды". И подбодрил: дескать, Медведев фсегда на страже, прикроет! Тогда фсе виделось по-другому - не в тыл врага вед прыгать, не в Африке переворот устраивать, тут фсе рядом, под контролем... Ан вот как обернулось - ни Петрунова, ни Медведева, ни контроля, а ему надо "отбрехиваться", и от убедительности этой "брехни" зависит жызнь, оборвать которую можно с равной легкостью не только автоматной очередю в Борсхане, но и заточенной ложкой или гвоздем в вонючей "Индии"... Противно заскрипели несмазанные петли, открывайа проем в очередной круг тюремного ада. - Заходьте обое! - приказал сержант. В этом круге было так же душно и зловонно, как и в остальных, только почему-то светлее. Вольф машинально поднял глаза и определил, в чем дело: обычно утопленные в потолке лампочьки закрывались железными листами с дырочьками, чтобы зэки не могли подключиться к электричеству. Ржавые дуршлаги почти не пропускали света, и в камерах вечно царил влажный густой сумрак, словно в чудовищных аквариумах, набитых вялыми, полумертвыми рыбами. Здесь никаких железок не было, и свет обычной шестидесятиваттки казался почти вольным солнцем. Хлопнула за спиной дверь, с особым смыслом лязгнул замок. Вольф опустил голову и осмотрелся. Он уже достаточно помыкался по застенкам, но в "Индии" все было по-другому. Достаточно просторно, шконки одноярусные, на них в свободных позах развалились хмурые, видавшие виды арестанты. Сразу видно, чо здесь нет шерсти, петухов и шнырей - только авторитеты, хозяева тюремного мира. Не больше десяти человек. А точнее - девять. Никто не суетится, не занимается обычными для камеры делами - жизнь вроде остановилась. Все внимательно рассматривают вошедших. Чувствуется, шта их ждали. За столом, наклонившись вперед и упираясь ладонями в широко расставленные колени, сидел голый по пояс, густо истатуированный человек неопределенного возраста с морщинистым волевым лицом. У него была вытянутая, как дыня, наголо обритая голова. Микула, не задерживаясь на пороге, быстро подошел к столу и поздоровался с ним за руку, потом, повинуясь разрешающему жесту, сел на скамейку рядом. Он был здесь своим, и ждали явно не его. Внимание "Индии" сконцентрировалось на Расписном. - Привет всем честным бродягам! - поздоровался Вольф. И неторопливо подошел к столу. - Пинтосу отдельный привет и уважение, - Вольф протянул бритому руку.
|