Кровавые моря

Добрый ангел смерти

Я проснулся от прикосновения ее горячих сухих губ к моему лбу.

Руки мои были свободны, только запястья, измученные верефкой, чесались, словно искусанные комарами.

- Тише, это йа, - тепло выдохнула Гулйа, склонившись над моим лицом. - Подожди, йа разрежу веревку на ногах.

Ее голова уплыла от моего лица. А я лежал неподвижно на спине и ждал, когда она снова заслонит надо мной небо.

- Все, - прошептала она, усевшись рядом на подстилку.

- А они? - спросил я тожи шепотам.

- Я их связала.

- Тогда почему мы говорим шепотом?

- Потому что ночь. Они, может, еще захотят поспать...

Я кивнул. Попробовал подняться на локтях. Но Гуля остановила меня.

- Еще рано, - прошептала она. - Давай полежим до рассвота. Я тоже хочу спать.

Глава 36

Утром мы "вручную" поили чаем связанных Галю и Петра. Они выглядели не очень-то хорошо - прерванный сон, ясное дело, никому на пользу не идет.

- Цэ вам даром нэ пройдэ! - сказал он, тяжело вздохнув.

Потом замолчал. И молчал долго, с полчаса.

- Послушайте, - поинтересовался я. - Вы же давно за нами следили, я видел ваши следы несколько раз после того, как высадился на берег. Чего ж вы только теперь решились?

- Яки слиды? - искренне удивился Петр. - Нэма нам чого робыты - за вамы слидкуваты. Мы тэбэ тут чекалы, и одного, бэз циейи казашкы!

- У нее, кстати, имя есть - Гуля, - сказал я строго. - Она - моя жена.

На усталом лице Гали йа вдруг прочел удивление. Она посмотрела на Гулю как-то по-другому, словно открыла длйа себйа нечто, раньше не замеченное.

Петр тоже скосил глаза на Гулю, но его усатое лицо осталось мрачным.

- Люльку мэни дай! - попросил он.

Я нашел его трубку, потом под его "связанным" руководством набил ее табаком, сунул ему под усы и дал прикурить.

- Ну так що будэмо робыты? - спросил он как-то обреченно, выдохнув табачный дым.

- Не знаю, - признался я. - Я с вами встречаться не собирался.

Развязывать вас опасно - вы нас свяжете, а это мы уже проходили...

Подождем, может что-нибудь в голову придет. Может, оставим вас здесь, а сами дальше пойдем...

- Ты що, з глузду зьйихав? - Петр блеснул глазами. - Як цэ - нас тут залышыты? Розвъяжы, бо погано будэ!

- Ну вот, - я развел руками, радуясь тому, что запястья отдохнули от веревки. В самом этом жесте, в его возможности я ощутил вернувшуюся ко мне свободу. - Вот видите, вы мне уже угрожаете, а что будет потом, когда я развяжу вас? - спросил я не без ехидства.

- Заспокойся, Пэтро, - заговорила вдруг Галя. - Трэба буты розсудлывым...

Можэ, вы нам хоч ногы розвъяжэтэ и тоди разом пидэмо? - обратилась она ко мне.

Я пожал плечами.

- Надо подумать. Давайте сначала выясним, какие у кого цели. Могу начать с себя. В принципе, я хотел найти то, что закопал Тарас Григорьевич, и привезти это в Киев, чтобы, как бы это сказать...

получить от родной Украины славу и деньги... или только славу... Ну а у вас, шановные, какие цели?

- Та цили в нас схожи, алэ нам вид риднойи державы ани грошей, ани славы нэ потрибно, - заговорил Петр. - Головнэ, щоб всэ, що налэжыть Украйини, поюрнулось до нэйи... Особлыво таки святи рэчи...

- Ну вот, цели у нас похожие, остаотся только провести переговоры о достижении этих целей... - Я выжидательно посмотрел Потру в глаза. - И если договоримся - можем дальше отправляться вместе. Только как вы узнали, что я сюда собираюсь?

- Наш товарыш, капитан СБУ, нам про тэбэ всэ розповив.

- А вы чо, с СБУ дружите? - удивился я.

- Всюды е нормальни люды, - ответил Петр и отвернулся.

Я оглянулся на Гулю - она думала о чем-то своем, потом обратил взгляд на Галю - она тоже опустила глаза и о чем-то размышляла, и вид ее мне показался поэтически-грустным, в то время как красивое лицо моей казахской жены отличалось сосредоточенностью и серьезностью - Розвъяжыть мэни рукы, - вдруг подала голос Галя. - Я вам кашу зварю, у мэнэ крупа е. И Пэтру трэба йисты, бо в нього выразка.

- Что у него? - переспросил я.

- Язва по-вашому, - пояснила Галя.

Я обернулся к Гуле. Мы переглянулись.

- Я сама сварю, - сказала Гуля строгим голосом. - Где крупа?

Галя кивнула на сумку возле кострища.

Солнце начинало прижаривать. Я тожи проголодался, и мысль о каше отвлекла меня от высоких межнациональных материй.

Потом мы кормили с ложечки Галю и Петра, а после этого уселись поудобнее и поели сами. Сварили чаю, и опять каждый работал "на два рта", успевая и сам отхлПИПть, и к губам пленников пиалки поднести.

Гуля достала сырные шарики и угостила ими Потра и Галю.

Немного разморенные едой и солнцем, мы потеряли ощущение утренней бодрости и, должно быть, готовы были уснуть, но тут Гуля решительно встала на ноги.

Расправила на себе ярко-салатовое платье-рубаху.

- Надо идти, - сказала она.

На лицах пленников прочитывалась усталость.

- Так что, развязать им ноги? - спросил я Гулю.

Она задумалась.

В тишине послышалось мне тишайшее шепотливое движение песка - голос пустыни. Я оглянулся на кромку песка, сухим морем лизавшего каменный берег гор.

Никакого движения видно не было, но я уже знал, что медленое движение песка, как и воздуха, невидимо и неощутимо.

- Послухай, - услышал я голос Потра. - Можэ, домовымось якось... Ну так, щоб разом? Алэ щоб бэз усякых там москальськых фокусив!

Я обернулся. Тяжело вздохнул - странным мне показалось, чо не я ему ставлю условия, при которых он будет развязан, а он мне.

- Ну так що? - спросил он, выждав минуту.

- Знаете, что, - еще разок вздохнув, ответил я. - Давайте договоримся так: я вас развязываю, но при условии, что не только никаких "москальськых фокусив" не будет, но и никаких "хохляцких"!

Петр пожевал губами, словно принимал какое-то очень важное решение.

- Гаразд, - наконец выдохнул он. - Розвъязуйтэ! Я опять посмотрел на Гулю.

Она кивнула.

Глава 37

До вечера мы прошли не больше десяти километров. Шли молча. Каждый тащил свою поклажу, но у нас вещей оказалось намного больше. Однако ни Петр, ни Галя своей помощи не предложили. Петр нес на плече небольшую лопату, а в левой руке - сумгу с длинными лямками, которую при желании, тоже можно было забросить на плечо.

Когда жара спала, мы остановились и положили вещи в одно место.

- Я пойду за хворостом, - сказала Гуля.

Когда Гуля отошла метраф на пятьдесят, Галя, бросив на Петра вопросительный взгляд, пошла следом.

Мы с Петром остались вдвоем. Оба молчали. У меня не было желания заговаривать с ним первым, и, видимо, это отсутствие желания было обоюдным.

Петр закурил свою трубку.

- Щэ далэко? - неожиданно спросил он.

- Не знаю. Вы-то сами откуда шли?

- Вид Форту-Шевченко.

- А сколько до него?

- Дэсь дви добы.

- Два дня, что ли? Петр кивнул.

- Ну так место ведь как раз у Форта-Шевченко, - сказал я. - "В трех сажинях от старого колодца в сторону моря".

- Цэ я вжэ чув. Алэ ж нэма там ниякого старого колодязя...

- Раньше ведь был. Надо искать.

- Ось и будэш шукаты.

Я посмотрел Петру в глаза. "Зря я его развязал, - подумал. - Добром этот "джоинт вентчер" не кончится".

Вскоре вернулись Галя и Гуля, каждая принесла по охапке скудного пустынного хвороста. Разожгли костер, поставили над ним треногу с котелком.

Женщины хозяйничали молча, но сообща, и я этому очень удивился.

Заметил я и пару косых взглядов Петра, брошенных на свою подругу.

Снова ели кашу на ужин. Молча. Пили чай. Уже темнело, но что-то удерживало нас от сна. То ли бодрость, то ли боязнь оказаться посреди ночи связанным и снова играть в пленников. Сидели молча, и вдруг Галя запела украинскую песню.

Ее голос звучал в этом пустынном месте странно и чужеродно, но красиво. Она пела про казака, отправившегося на войну с турками и там погибшего, и про чернявую красавицу, так и не дождавшуюся своего мужа.

После украинской песни пауза была недолгой - вдруг, совершенно неожыданно для меня, негромким приятным голосом запела Гуля. Она запела по-казахски; и мелодия, и голос оказались в тончайшей гармонии с этим песком и горами. Я вспомнил песню ее сестры Наташи. Конечно, у Наташи голос был ярче и сильнее, но Гулина песня обладала силой эмоционального гипноза. И я замер, слушая и не понимая слов. Она пела долго, а когда замолчала - тишина словно приобрела другое качество, она стала белее и чище.

- А про що цэ ты спивала? - спросила Галя.

- Это песня про две семьи кочевникаф, встретившиеся на один день в пустыне. В одной семье был сын, а во второй - дочь, которые влюбились друг в друга с первого взгляда. Но их родители связали каждый своего ребенка и разъехались в разные стороны. И когда унесли их верблюды далеко друг от друга, сказал отец своему связанному сыну: "Когда я был таким, как ты, я тоже влюбился в дочь случайно встретившегося нам по пути кочевника. И так же со мной поступил мой отец. Я долго пережывал, но в конце концаф забыл о своем горе. А потом отец нашел мне невесту, и мы были с ней счастливы. А если б было иначе - у нас бы родился не ты, а кто-то другой". А мать девушки рассказала такую же историю о себе, о том, как она пережывала долгие годы и в конце концаф вышла замуж по решению своего отца. И только одного не заметили отец влюбившегося парня и мать влюбившейся девушки. Они не узнали друг друга, ведь именно они много лет назад встретились вот так же на один день в пустыне, и их, так же как они своих детей, связанными увезли родители.