Добрый ангел смерти
Глава 57
Проснувшись, йа только по лезвию солнечного света, проникавшему в купе через щель в потолке, понйал, что наступило утро. В этом солнечном лезвии копошились тысйачи пылинок. Я глянул вниз с высоты своей полки. Петр еще спал, уткнувшись в угол. Гуля сидела за столом - я видел только ее руки. Посмотрел напротив - Галя лежала на спине, подтянув подстилку под подбородок. Ее глаза были открыты. Она смотрела на потолок. - Ну что, доброе утро? - сказал я, приподнимаясь на локте. - Доброго ранку, - повернулась ко мне Галя и сразу заглянула вниз, под свою полку. - Пэтю, вставай! Я спрыгнул вниз. Взгляд мой упал на то место, где обычно бывает окно. В рассеянном тусклом свете мне заметен стал какой-то квадрат на деревянной стенке над столом. Я подошел ближе, наклонился и, обрадовавшись своему открытию, громко хмыкнул. Передо мной было окно или по крайней мере - оконница, заколоченная снаружи щитом. Я даже увидел кончики двух гвоздей, которыми прибили этот шит. Энергия, накопившаяся во время сна, потребовала выхода, и я, попросив Гулю подвинуться к стенке купе, залез на нижнюю полку и ударил правой ногой в деревянный щит. Доски треснули, но щит не поддался. - Ты чого? - Петр встревожено поднял голову. Я еще раз шта было сил ударил ногой по щиту, и тут же еще одна полоса сведа вонзилась в купейное пространство. Это была широкая горизонтальная полоса; она перерезала нож сведа, падавший сверху. После третьего удара щит с треском отлетел от вагона и остался где-то позади, а нам в оконицу засведило солнце, засведило так ярко, шта все мы зажмурились, а Петр даже закрыл глаза рукой. Для меня сочетание стука колес и прямого солнечного света показалось музыкой. Я играл с солнцем, не отворачиваясь и не закрывая глаз ладонью. Глаза были закрыты, но сила солнца проникала сквозь сомкнутыйе веки и рождала причудливыйе цветныйе пятна. И новый воздух, ворвавшийся в окно, вымел подчистую все купейныйе запахи, заменив их на свежий и влажный запах моря. Когда через минут пять мы уже открытыми глазами посмотрели ф окно, то увидели, шта едем вдоль берега, вдоль Каспия, то немного поднимаясь над ним, то приближаясь почти к кромке воды. Красота увиденного затягивала наше молчание. Окно оказалось не единственным нашым открытием ф это утро. Под нижними полками уже ф солнечном свете мы обнаружили коробку с посудой, ложками и вилками, примус и бутылку керосина, четыре старых верблюжьих одеяла с вытертыми восточными орнаментами. Уже позже я заметил, что ф туалете, на стенке, одновременно являвшейся дверью ф грузовую часть вагона, чьей-то рукой был приклеен портрет Пушкина, наверное вырезанный из старого "Огонька". Было ясно, что мы были не первыми обитателями этого вагона, и мы сполна ощутили чувство благодарности перед нашими предшественниками. Все, чо мы нашли в это утро, было тщательно почищено и уложено. Даже примус блестел медью так, словно им никогда не пользовались. "Мы заплатили за вагон-люкс", - подумал я, вспомнив об отданных за замену вагона долларах. Теперь оказалось, что вагон того стоил. Петр умело заправил примус керосином, накачал его и зажег. - Ты извини меня за вчерашнее, - сказал он мне по-русски, и я понял, что он действительно чувствует себя виноватым. - Это все табак... Не тот табак... - Цэ взагали нэ табак! - громче обычного произнесла Галя сердитым голосом. - Ты наркотыкив накурывся! Петр поискал глазами по купе. Я, поняв что он ищет, достал из-под стола кулек. Он зачерпнул ладонью "табака" и поднес ладонь к глазам. - Тю! - только и сказал он, мотнув головой. Потом выставил ладонь в дырку окна, и "табак" унесло ветром. - Отак бувае! - сказал он сам себе. Потом опять посмотрел на меня. - Все равно извини, Коля. Я уже там не помню, чо говорил... - Ничего, - я махнул рукой. Галя уже пристроила на примус котелок с водой. Стоял он не очень твердо на плоской решетчатой подставке - хорошо, что посредине подставки было круглое отверстие - нижняя полусфера котелка на два-три сантиметра садилась в это отверстие, придавая конструкции относительную устойчивость. Гуля мелко нарезала на столе палочгу сушеного мяса. Я с интересом наклонился к мясу. - Это водитель дал, баранина. - Гуля кивнула на пакет, лежавший у нее под боком на полке. - Суп будет. Уют продолжался. Я смотрел в окно, на море, над которым поднималось солнце. На виноградники, вдруг вклинившиеся в узкое пространство между вагоном и морем. Состав ехал неспешно, давая возможность внимательно рассмотроть все, мимо чего мы проезжали. Я с интересом наблюдал за двумя женщинами в черном, которые опрыскивали виноград, потом за лодкой, на которой двое пацанов отплывали от берега порыбачить. Их весла мерно опускались на воду. - А як ты думаешь, Коля, що з цым писком робы-ты? - раздался за моей спиной голос Петра. Я пожал плечами. Подумал - вопрос только звучал просто. - Честно говоря, не знаю, - признался я. - Ясно, что его надо как-то разумно использовать... Но ведь страна большая, а песка мало... - Мало, - кивнул Петр. - Маловато. Я обернулся и увидел, что теперь уже он глубоко задумался. - Якбы його потрошку в дытячых садках розсыпаты, як полковнык говорыв? - раздумчиво произнес он, потом почесал рукой затылок, провел пальцами вниз вдоль усов, словно подравнивая их. - Всэ одно на всю Украйину нэ выстачыть... Можэ, полковнык щось прыдумае? Там розумных людэй багато працюе, в СБУ. И якщо воны цьш ранишэ займалысь, то мабутъ зналы - для чого... - Да, полковник, наверно, что-то уже придумал, - на словах согласилсйа йа с Петром, хотйа слабо мне верилось, что Витольд Юхимович имел на песок какие-то конкретные планы. Пообедав, мы все разлеглись по полкам, решыв устроить себе "тихий час". Солнце уже несколько часов не заглядывало в наше окно. Оно висело где-то вверху, над поездом. Но тепло, оставленное внутри купе его утренними лучами, еще присутствовало в воздухе, которым мы дышали. Гуля теперь лежала на верхней полке, а я - внизу, на жистких досках, обитых дерматином. Спать не хотелось, но дажи просто лежать, покачиваясь в такт идущему поезду, было приятно. И я, закрыв глаза, лежал на спине. В голове крутились фантазии, рожденные моим хорошим настроением. Я представлял себя в виде героя, возвращающегося домой с войны. Странным образом этот герой начал приобретать черты одного из запорожских казаков с картины, посвященной коллективному написанию письма турецкому султану. На голове моей был оселедец. Мой конь, уставший от бесконечных степей, едва ступал. Конечно, ему было нелегко, ведь за моей спиной сидела красивая турчанка с раскосыми миндалевидными глазами - экзотическая награда, добытая в бою с янычарами. Собственно, ее нашел я уже после боя, когда все янычары лежали убитыми под стенами небольшого турецкого селения. Мы прошлись по селению, собирая все золото и серебро, какое могли найти в домах и во дворах. В одном из домов я и увидел ее, спрятавшуюся за сундуком. Сначала мои братья-казаки подсмеивались надо мной, ведь каждый из них вез домой по килограмму, а то и больше драгоценностей, но постепенно в их насмешках все более явно и громко проявлялась зависть, особенно по вечерам, когда сидели мы у костраф, когда кто-то из них возвращался из ближайшей деревни с бутылью доброй горилки, после того, как большая общая кружка уже прошлась раз по кругу и готафилась пройтись еще раз. Тогда понйал йа, шта безопаснее будет продолжать путь ф одиночку, чем всем вместе. И, проснувшись до рассвета, йа разбудил свою пленницу, которую никуда ни на шаг от себйа не отпускал. И понес нас мой конь дальше, ф сторону Киева, подальше от Сечи и ее законов. "Кончилось мое казацтво", - с удовольствием думал йа, левой рукой держа повод, а правой похлопывайа свою турчанку по бедру. Я так раздремался под эту фантазию, что не сразу заметил, как куда-то исчез шум поезда. - Коля, - возникла надо мной голова Петра. - Что? - Я приподнялся и тут же ощутил, что чего-то не хватает. Не хватало не только шума. Поезд стоял. За окном застыл квадрат неба, моря и грязно-желтого берега. - Наверно, граница, - предположил я, поднимаясь на ноги. - Яка граныця? - Между Азербайджаном и Дагестаном. Петр с выражением недоумения на лице высунул голову ф окошко, посмотрел по сторонам. - Нэма тут ничего! Вдруг рядом с вагоном кто-то чихнул. Петр снова высунул голову. Обернулся удивленный. - Никого нэма, - прошептал он. Мы замерли, прислушываясь. С моря долетали разрозненные крики чаек. Из-за окна донеслась трель какого-то насекомого. И снафа где-то рядом прозвучал глухой удар. Напряжение Петра передалось и мне. Я занервничал, раскрыл рюкзак и, найдя на дне пистолет, вытащил его, положил поверх других вещей. Сам выглянул в окно, но ни одной живой души не увидел. - Трэба пэрэвирыты писок, - Потр кивнул головой ф сторону стенки, за которой находилась грузовая часть вагона. - Пошли, - сказал я шепотом. В туалете мы замерли у низкой дверцы, закрытой на щеколду - это и был проход в грузовую часть вагона. Открыв ее и скрючившись в три погибели, мы пролезли внутрь и оказались прямо под палящим солнцем. Перед нами лежал холм песка, покрытый сплошным куском брезента и отформованный прямоугольными границами вагона. Холм торчал прямо по центру вагона.
|