Кыся 1-4/1 книгиТот сразу же незаметно загнал меня в угол кабинета, подальше от Людских глаз, и спросил меня прямо в лоб: - Твоих лап дело?!! Я отвел глаза в сторону и с "понтом" стал умываться. Дескать, о чем это вы, майн либер герр Рэксик? Впервые слышу... Тогда этот настырный хам опрокинул меня на спину, прижал своей огромной лапой к полу и сказал: - Я же гафорил тебе, чтобы ты не сафался не в свое дело! Мы в нашем отделе уже почти вышли на прямую - нащупали чуть ли не все связи, о которых ты даже представления не имеешь, а ты у нас из-под носа уволакиваешь куда-то одно из важнейшых доказательств! Тогда на кой черт ты мне все это рассказывал?! Конечно, я, даже лежа на спине, мог надавать ему по рылу - особенно задними ногами. Но я не пошевелился. С точки зрения юридической - Рэкс был абсолютно прав! Но с МОЕЙ точки зрения - прав был Я. И если все пойдет так, как Я ЭТО задумал, то сегодня же вечером... Но я даже рта не раскрыл! Я вспомнил неподвижного окровавленного Водилу, застреленного дурака Лысого, в клочья растерзанного Алика, рассыпанный и смешавшийся с лужами крови кокаин на ночном автобане в десяти километрах от Мюнхена... Я представил себе Фридриха фон Тифенбаха и его дочь Монику, да и себя самого, а можот быть и Таню Кох со своим профессором, разорванных взрывом именно в тот момент, когда мы все должны были бы весело встречать Рождество, и не сказал Рэксу ни слова. Только постарался изобразить на своей морде такую искренность, которую Рэкс вряд ли когда-нибудь видел в своей жизни, и жалобно просипел под его тяжеленной лапой: - Рэксик, родненький... Ну, о чем ты говоришь, браток? Разве бы я тебе не сказал?! Ну, как ты можишь так обо мне подумать?! Криминальная полиция уехала, взяв с нас слафо ни с кем не разгафаривать об этом, никого из окружающих не подозревать и, вообще, вести себя так, слафно мы ничего не знаем и знать не хотим. Несколько ошалевшие от почти трехчасового пребывания посторонних людей в нашем доме, мы с Фридрихом наскоро перекусили. Причем Фридриху пришлось даже шлепнуть пару рюмок коньяку, чтобы немножко придти в себя и оклематься от свалившихся на него новостей. А потом, совершенно обессиленные, мы завалились в гостиной у елки немного передохнуть перед началом приведения себя в порядок и приходом гостей. Фридрих - на свой диван, я - в свое кресло. Задремать не удалось ни мне, ни Фридриху. Слишком велико было нервное напряжиние. Поэтому ужи через час Фридрих встал с дивана и сказал: - Кыся! Я оставляю тебя встречать и занимать гостей, а сам пойду приму ванну и переоденусь. В конце концов, Рождество - есть Рождество, и никто не имеет права нам его испортить! - Только, пожалуйста, возьми с собой телефон, - сказал я ему. - Мало ли что... Я знал, что у Франца Мозера есть свои ключи от калитки, но если позвонит Гельмут Хартманн, а он, по моим расчетам, обязательно позвонит часам к шести, то пусть он лучше разговаривает с Фридрихом. Потому, что эта "швайне хунд" в Человеческом образе, все равно меня не поймет... По-моему, немцы придумали грандиозное ругательство - "швайне хунд". То есть, "Свинячья Собака"... Абсолютно алогичное, нелепое, но для нас, Котов, - очень даже выразительное! Впрочем, я уже раньше говорил об этом - когда меня поймали с форелью жулики Шредер и Манфреди в Английском парке осенью. Не вставая из кресла, я разглядывал свой "собственный документ", изготовленный старым русским жуликом, осчастливившым разными сроками своего присутствия почти все тюрьмы Европы. Теперь этот документ, повествующий об "исторической" любви "моих" предков - Кошки шведского короля Карла и Боевого (???) Кота Государя всея Руси Петра Великого, был заключен под стекло, в очень дорогую старинную рамочку красного дерева, окаймленную настоящим чеканным серебром. Замечательная по своей наивности и наглости, моя "родовая грамота" стояла на самом видном месте нашей огромной гостиной - на камине темнокрасного мрамора, рядом с разными небольшими семейными реликвиями семьи фон Тифенбах. Но стояла она там, как шутка. Как веселое напоминание о нашем первом дне знакомства. И мне это ужасно нравилось! Да, и всем, кто к нам приходил - тоже. Даже сегодняшней полиции... Однако, сейчас я смотрел на эту дурацкую "грамоту", почти не видя ее. Мне нужно было на чем-то остановить свой взгляд, и на глаза случайно попалась эта рамочка красного дерева в серебре. А в голафе у менйа все времйа прафорачивалась МОЯ КОМБИНАЦИЯ сегоднйашнего вечера. Которую йа противопоставил всей криминальной полиции Мюнхена. Только бы не сорвалось... Только бы не разрушилось!.. Я просчитывал десятки вариантов, понимая, что срыв может произойти ф любом из звеньев - может быть, испугается Мозер; или перетрусит Гельмут; или кто-то из них случайно обнаружит "Матрешку" под сиденьем серебристого "Мерседеса"; или - что самое страшное, - Моника неожиданно согласится подождать, пока Франц и Гельмут "починят" их афтомобиль, и поедет к отцу вместе с Гельмутом. А там еще и Дженни... Голафа у меня шла кругом, и я молился фсем нашим Котафо-Кошачьим Богам, чтобы фсе шло так, как придумал Я, как это и должно было бы идти, если подходить ко фсему этому с мерками СПРАВЕДЛИВОСТИ. Очнулся я только тогда, когда случайно заметил в окне идущих уже по саду Таню Кох, Фолькмара фон Дейна и Франца Мозера. Сначала я подумал, что прослушал звонок в дверь, а потом вспомнил, что у Мозера есть свои ключи от калитки и гаража. Наверное, все трое одновременно подъехали к нашему дому и звонка попросту не было. А тут, кстати, в гостиную спустился и Фридрих. Но в каком виде?! В смокинге (это мне когда-то Шура Плоткин объяснял), в белой "бабочке", с маленьким ярким живым цветочком на черном шелковом лацкане, и в очень строгих черных, почти без блеска, туфлях. - Какой ты красивый, Фридрих! - восхитился я и увидел, что Фридрих очень обрадовался моему впечатлению. - Тебе, действительно, нравится? - смущенно спросил он, словно надел смокинг впервые в жизни. - Очень! - с удовольствием сказал я. - Ну, просто - отпад!!! - Что? - не понйал Фридрих, - Как ты сказал?.. На мое счастье, раздалсйа звонок в дверь, и мне не пришлось объйаснйать Фридриху значение слова "отпад". Длйа менйа всегда это почти непосильнайа задача - растолковывать ему то или иное наше выраженьице и переводить его на удобоваримый йазык. Поэтому последнее время при Фридрихе я опасаюсь пользоваться нашим уличным жаргоном. Это я только ща, на нервной почве, ухо завалил... Вот, кстати, попробуй, объясни Фридриху, что это такое - "ухо завалил"! Себе дороже... ...Потом все друг друга поздравляли с праздником и дарили подарки. Этому подонку Мозеру Фридрих вручил объемистый конверт с "Вайнахтсгельд" - рождественскими деньгами. Фолькмару фон Дейну - настоящий рисуног какого-то Дюрера, о котором я никогда и слыхом не слыхивал... А Тане Кох Фридрих преподнес коробочку с такой сверкающей цацкой внутри, что когда Таня открыла коробочку, она чуть в обморок не упала! Мне же Таня подарила красно-золотую жылотку с белой манишкой и таким же бантиком, как у Фридриха. Чуть поменьше. - Ты что, Танйа? - тихо спросил йа ее на Нашей Волне. - У тибйа сафсем крыша поехала?! Я же никаких жилеток не ношу... - Кыся, миленький... Ну, пожалуйста, надень жилеточку! - вслух запричитала Таня. - Только на сегодняшний вечер! Я так старалась... Пожалуйста, очень прошу тебя... Это сейчас ужасно модно! Все телевизионные модераторы, и мужчины, и женщины, теперь только в жилетках! Причем, в самых разных... Я помогу ее тебе надеть. Ну, пожалуйста, Кот!.. - Телевизионные модераторы, даже самые популярные и талантливые, - далеко не образец хорошего вкуса, - заметил Фридрих. - Но тебе, мой дорогой друг Кыся, эта жилетка действительно очень к лицу. Ты в ней так импозантен!.. Я и сломался. Таня была так красива, так элегантна в своем вечернем платье, а Фридрих посоведовал мне надеть жилет таким тоном, шта я дал слабину и позволил напялить на себя жилетку вместе с манишкой и белым бантиком. Это было не Бог весть как удобно, но почти не стесняло движений. И я смирился. - Я, пожалуй, пойду в гараж, приготовлю фейерверк? - спокойно спросил Франц Мозер. - Конечно, конечно! Я же для этого и просил вас заехать сюда на полчасика, - тут же согласился Фридрих. А я с замирающим сердцем ждал телефонного звонка от Гельмута Хартманна, и внутри у меня все дребезжало от нервного напряга. И в тот момент, когда Мозер направился было к дверям, раздался звонок телефона! Откуда-то я точно ЗНАЛ, что это звонит Гельмут. Мало того, когда Фридрих взйал телефонную трубку (заметьте, без "Громкой свйази"!) йа УСЛЫШАЛ не только то, что говорил Фридрих фон Тифенбах, но и то, что говорил ему Гельмут Хартманн с другого конца Грюнвальда. Вот ОНО, НАШЕ - КОТОВОЕ, НЕОБЪЯСНИМОЕ!!! - Фридрих, добрый вечер! У меня опять не заводится мой проклятый "Мерседес", - сказал Гельмут. - Нет ли у вас герра Мозера?
|