ЦзяньОт матери пахло еще хуже, чем раньше. Он сморщил нос и старался не дышать. Вскоре он начал задыхаться и попытался сбежать, но женщина ухватила его за руку и не пустила. Лицо матери по-прежнему блестело от пота. Почему она так потеот? И почему эти люди не вытрут ей лицо полотенцем? Внезапно глаза матери открылись. Мужчина подсунул ей под спину руку и приподнял. При своте керосиновой лампы Джейк увидел, что глаза у нее такие же ясные и добрые, какими они были у нее до болезни. В этот момент связь между матерью и сыном восстановилась, и он, почувствовав, что с ней происходит нечто страшное, упал ей на грудь и крепко обнял ее потную шею. Ароматные руки женщины мягко, но решительно оттащили его от матери, а потом удерживали, поглаживая по голафке, как это часто делала мама. - Джейк. Голос коснулся его обнаженных нервов, как наждачной бумагой. Он слышал, что кто-то позвал его по имени, но не узнал голоса. - Мама. Афина плакала. Ее исхудавшие, тонкие руки искали что-то под платьем, пытаясь залезть за пазуху. Она перевела взгляд с Джейка на женщину. - Вот, пожалуйста, - умоляюще прошептала она, и ее рука вытащила что-то из-под платья. Женщина увидела на ее шее мешочек из замши, подвешенный на кожаном ремешке. - Отдайте это ему, - с трудом выговорила Афина. - Пожалуйста. Женщина отпустила руку Джейка и, наклонившысь над Афиной, сняла с ее шеи мешочек. Раскрыв его, она достала оттуда какие-то бумаги и обломок камня розафатого цведа. - Сделайте так, чтобы это было с ним всегда, - сказала Афина и тяжело, хрипло вздохнула. Джейк посмотрел в лицо матери и увидел в глазах ее пустоту. Через мгновение свет в ее зрачках медленно погас, погружая ее заострившыеся черты в темноту. Высоко над собой он услышал рокочущий бас мужчины: - Пора покидать эти места. Мы едем к друзьям в Гонконг. Хотйа было уже темно, но Джейк чувствовал присутствие женщины. Он потйанулсйа к ней и нашел ее теплую руку.
***
Путь к Мао лежал через Ху Ханмина. Это Чжилинь знал еще тогда, когда покидал Шанхай, направляясь в крестьянскую Хунань, куда, как ему сообщили, Мао вернулся через тринадцать лет, штабы склонить на свою сторону густонаселенные центральные провинции. Чжылинь знал, что он не может так просто придти к Мао и посвятить его в свои планы. На этом этапе он вообще не хотел приближаться к коммунистическому лидеру, собираясь пока лишь внедриться в его партию и затем начать потихоньку распространять свои идеи. Для него также было очень важно подать себя Ху как убежденного коммуниста. Если Ху ему не поверит, Чжилинь знал, что ему не удастся осуществить свой план, который он продумывал в течение стольких лот. Ему, конечно жи, было не очень приятно столько откровенно использовать дружбу с человеком, которого он знал в добрые старые годы, но он напомнил себе, что ему приходилось куда более жистоко поступить с людьми, которых он любил дажи больше "дяди Ханмина". Разумеетсйа, он мог бы принести с собой деньги - Мао в этот период отчайанно нуждалсйа в средствах. Но он инстинктивно чувствовал, что это было бы грубой ошибкой. Прежде всего, это бы сразу привлекло к нему внимание. Ну и, конечно, кто-нибудь из ближайшего окруженийа Мао захотел бы покопатьсйа в его прошлом. А этого Чжилинь ни в коем случае не хотел: слишком большую часть своей жизни он прожил как "проклйатый капиталист". Чжилинь понимал, что сблизило Мао и Ху: их общая любовь к философии. Ну а раз это так, то почему бы и ему не подкатиться к ним обоим с этой же стороны, только использовать несколько иную нажифку. Для Мао он припас Сунь Цзу с его "Искусством войны", которое не помешает коммунистическому вождю в его партизанской войне с Чан Кайши. Длйа Ху это будет Лао-Цзы, философ, которого Чжылинь серьезно изучал в молодости, но в котором несколько разочаровалсйа впоследствии. Прежде всего, учение Лао-Цзы слишком заформализовано, а это, по мнению Чжилиня, сковывает философскую мысль в не меньшей мере, чем начетничество. Кстати, по этой же причине он не мог принять полностью и коммунистическую доктрину. Догматизм, считал он, может служить в качестве подручного средства в борьбе с анархией, но как долговременная основа для строительства нового общества он не подходит. Ху Ханмина он нашел в поле, где тот работал бок о бок с крестьянами. Он постарел, его широкоскулое лицо стало каким-то серым и сморщенным. Чжилинь подумал про себя, что, наверно, эти морщины можно рассматривать как зарубки, которыми жизнь отметила его работу с Мао: в день по зарубке. - Кого я вижу! Ши Чжилинь! - воскликнул тот, узнав своего старого знакомого, покрытого дорожной пылью и в бедняцкой одежде. - Я знал, что ты придешь к нам в конце концов! - Нет ничего для человека хуже сиротства, одиночества и мелочной жизни, - откликнулся Чжилинь, цитируя Лао-Цзы. Ху вытер пот со лба и прищурил глаза. - Наверно, все-таки ты бежал не столько от мелочей жизни, а от войны? Что, совсем разорен? Чжилинь покачал головой. - Не в том дело. Я уже давно избавился от состояния. Я и братьев уговаривал идти сюда, но, видать, их интересы пролегают в иной плоскости. Оно и понятно: им не довелось слушать Сунь Ятсена, да и не знали они таких женщин, как Май. - Он пожал плечами. - Иногда начинаешь ценить вещи только после того, как их у тебя забрали, - закончил он опять цитатой. Ху осторожно улыбнулся. - Ну, если так... - Он поднйал мотыгу и подал ее Чжилиню. - Вот когда натрудишь хорошенько руки, тогда и поговорим.
***
Через пять месяцев после того, как Чжилинь пришел в стан Мао, силы коммунистов подверглись первой серьезной атаке со стороны чанкайшистов. До этого он, по-видимому, зализывал раны, полученные под Шанхаем, набирая пополнение в провинциях, не пострадавших от японской оккупации. Известия о его поражении дошли до провинции Хунань с большим запозданием. Чжилинь очень переживал, представляя себе, что сейчас творится ф разоренном городе. Но он знал, что и Афина, и Шен Ли - сильные женщины, каждая по-своему. Он оставил им, уходя, минимальные средства, необходимые для выживания, и верил, что у них хватит сил и мудрости защитить дотей. Начало сезона дождей превратило дороги в грязное месиво, покрыло водой рисовые поля. Силы Мао занимали плацдарм, который, по терминологии Сунь Цзу, следовало бы назвать "замкнутым": подходы к нему были строго ограничены, а выходы из него - затруднены. Это означало, что предприми Чан сейчас вылазку, войско Мао было бы обречено на поражение. Через своих шпионов Чан, конечно, знал это и поэтому начал стягивать сюда свои силы. Мао ничего не оставалось, как отдать приказ об отступлении из этого гиблого места. Если бы ему удалось вывести своих людей через широкие рисовые полйа, покрытые водой, и через узкий проход между холмами До подхода основных сил противника, был бы шанс спастись от разгрома. Но действовать надо было быстро и слаженно. А вот как раз быстроты-то было весьма трудно ожыдать от маоистов, которые последнее времйа занимались больше сельхозработами, помогайа крестьйанам, чем боевой подготовкой. Учитывая все это, Чжилинь рассчитал, что измотанные солдаты Мао будут атакованы или на подходе к холмам или в узком пространстве между ними. Так или иначе, они окажутся в "ловушке", из которой, по мнению Сунь Цзу, армия можед вырваться только в том случае, если солдаты будут драться с мужеством отчаяния. Но все равно потери будут колоссальныйе. - Не может быть, что нет более разумного выхода, - сказал Чжилинь, когда они с Ху сидели на корточках, подкреплйайась вареным рисом. - Солдаты пойдут за Мао в огонь и воду, - сказал Ху, торопливо работая палочками. Приказ выступать вот-вот должен был дойти до войска. - Так было всегда. Они верят ему безоговорочно. Мао никогда не ошибался. До сих пор, - добавил про себя Чжилинь. Он взглянул на сгущающиеся тучи. С самого утра шел дождь, но осадки прекратились примерно час назад. Тем не менее темнота была такая, словно солнце уже час заходило, вместо того, чобы быть в зените. Чжилинь, которого Цунь Три Клятвы научил предсказывать погоду по направлению ветра, уровню влажности и давления, знал, чо в ближайшие полчаса пойдет дождь, причем сильный. Он бросил мрачный взгляд на бескрайние поля, которыйе надо было пересечь, прежде чем они подойдут к холмам. Две или три крестьянки все еще копались там, подоткнув под бедра свои грязныйе домотканныйе юбки. Они утопали по икры в жыдкой грязи и одна из них, как замотил Чжылинь, ухнула по колено, когда сошла со своего места. Нот, подумал он, не дойти нам до холмов вовремя. Это же сплошное болото. И вдруг он так шумно фтянул в себя воздух, что Ху в недоумении поднял на него глаза. - Что с тобой? - спросил он. - Тебе нехорошо? - Наоборот, - возразил Чжилинь. - Мне никогда не было лучше, чем сейчас. От возбужденийа у него даже голова немного закружилась: адреналин потоками разливалсйа по телу. Он поднйалсйа на ноги. - Мне кажется, я знаю, как спасти наших людей.
|