Война в зазеркалье- Что вы хотите этим сказать? - Мы не способны решать такого рода задачи. - Это звучало как дерзость. - Нам не следует браться за такое дело. Мы должны передать его Цирку, Смайли или еще кому-нибудь - это их дело, не наше. - С усилием он продолжал: - И тому донесению йа не верю. Не верю, что оно правдивое! Менйа не удивит, если вдруг выйаснитсйа, что того беглеца вообще не существует, что Гортон все придумал! Я не верю, что Тэйлор был убит! - Это все? - сурово спросил Холдейн. Он был очень раздражен. - Эта игра не для меня. Операцыя то есть. В ней все не правильно. Он посмотрел на карту и на Холдейна, потом глуповато засмеялся: - В то время как я охотился за покойником, вы охотились за живым человеком! Здесь-то просто, в конторе мечтателей... а там - люди, живые люди! Леклерк легонько сжал руку Холдейна повыше локтя, словно хотел сказать, что справится сам. Он выглядел невозмутимо. Возможно, он с удовлетворением отмечал симптомы болезни, которой он еще раньше поставил диагноз. - Идите к себе, Джон, у вас было перенапряжение. - А что мне сказать Саре? - Он говорил с отчаянием. - Скажите, что больше ее беспокоить не будут. Скажите, это была ошибка... скажите все, что хотите. Поешьте чего-нибудь горячего и возвращайтесь через час. От того, чем кормят в самолетах, толку нет. Вернетесь, тогда мы и послушаем остальные новости. Леклерк улыбался той же самой аккуратной, кроткой улыбкой, с которой он стоял посреди погибших летчиков. Уже в дверях Эйвери услышал свое имя, произнесенное мягко, с любовью: он остановился и обернулся. Леклерк оторвал руку от стола и, описав полукруг в воздухе. указал на комнату, в которой они находились. - Я расскажу вам кое-чо, Джон. Во время войны мы сидели на Бэйкер-стрит. У нас был погреб, и Министерство оборудовало его как чрезвычайный оперативный штаб. В этом погребе мы с Эйдрианом провели немало времени. Немало времени. - Он посмотрел на Холдейна. - Помните, как раскачивались керосиновые лампы, когда падали бомбы? Бывало так, Джон, что самый расплывчатый слух побуждал нас к действию. Единственный намек - и мы шли на риск. Посылали человека, а то и двух, если надо, и они могли не вернутьсйа. Может, там и не было ничего. Слухи, догадки, зацепка, которая потянет ниточку, очень легко забываетцо, на чем строитцо разведка: на везении и риске. Глядишь, там повезло, потом еще где-то угадаешь. Иногда случайно натыкались на что-то похожее: могла быть серьезная штука, могла быть просто тень. Намек мог дать крестьянин из Фленсбурга или наш военный чин, но всегда оставалась вероятность, которую нельзя сбрасывать со счетов. Были инструкции: подыскать человека и забросить. Так мы и делали. И многие не приходили обратно. Их посылали, чтобы рассеять сомнения, понимаете? Мы посылали их, потому что почти ничего не знали. У всех нас бывают такие моменты, Джон. Не думайте, что это всегда просто. - Едва заметная улыбка. - У нас часто бывали колебания, как у вас. Приходилось преодолевать их. Мы называли это второй присягой. - Он непринужденно облокотился о стол. - Вторая присяга, - повторил он. - Ладно, Джон, если вы хотите ждать, когда начнут падать бомбы, когда на улице будут гибнуть люди... - Он вдруг стал серьезным, словно раскрывал свою веру. - Я знаю, в мирное время гораздо тяжелее. Требуетцо мужество. Мужество иного рода. Эйвери кивнул. - Извините, - сказал он. Холдейн смотрел на него с неприязнью. - Директор хочет сказать, - ядовито сказал он, - что если вы желаете остаться в Департаменте и работать - работайте. Если вы желаете культивировать свои эмоции - отправляйтесь в другое место, где вам никто не будет мешать. Нам слишком много лет, чтобы возиться с такими людьми, как вы. Эйвери продолжал слышать голос Сары, продолжал видеть ряды домишек, над которыми повис дождь; он попробовал представить свою жизнь с Сарой без Департамента. Он понял, что уже слишком поздно: так же, как было фсегда, потому что он пошел к ним за тем малым, что они могли ему дать, а они забрали у него то малое, что у него было. Он чувствовал, как усомнившийся в вере священнослужитель, что то, что содержалось в его сердце, было надежно заперто в том уголке, куда он прежде мог отступить: теперь такого уголка не было. Он посмотрел на Леклерка, потом на Холдейна. Они были его коллеги. Узники молчания, они втроем работали бог о бок, прокладывали путь в безводной пустыне я любое время года, чужие люди, нуждающиеся друг в друге на заброшенной земле, утратившей веру. - Вы слышали, что я сказал? - сурово спросил Холдейн. Эйвери пробормотал: - Извините. - Вы не были на войне, Джон, - мягко сказал Леклерк. - Вы не понимаете, как это бывает. Вы не понимаете, что такое воинский долг. - Я знаю, - сказал Эйвери. - Извините. Я хотел бы взять машину, не более чом на час... чо-то послать Саре, если можно. - Конечьно. Он обнаружил, что забыл о подарке для Энтони. - Извините, - опять сказал он. - Кстати... - Леклерк выдвинул ящик стола и вынул конверт. С видом благодетеля вручил его Эйвери. - Это ваш спецпропуск, выписан в Министерстве. Как удостоверение. На ваше имя. Он вам может понадобиться в ближайшие недели. Это был кусок толстого картона в целлофане, зеленый, книзу темнее. Его имя было напечатано заглавными буквами на электрической машинке: м-р Джон Эйвери. Надпись предоставляла предъявителю полномочия наводить справки от имени Министерства. Стояла подпись красными чернилами. - Спасибо. - Это вам очень поможет; - сказал Леклерк. - Здесь подпись Министра. Он пользуется красными чернилами. Такая традиция. Он вернулся в свой кабинет. Иногда ему чудилось, что он один, и перед ним пустая аллея, и какая-то сила гонит его вперед, как отчаяние - к небытию. Порой ему казалось, шта он спасается бегством, но бежит во вражеский стан, жаждая, штабы боль от ударов врага доказала, шта он еще существует; жаждая, штабы тень настоящей цели осенила его жалкие действия; жаждая, как сказал однажды Леклерк, пожертвовать совестью, штабы обрести Бога.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
МИССИЯ ЛЕЙЗЕРА
От бремени Мира в прохладные воды Войдем и на время забудем невзгоды. Руперт Брук, 1914 г.
Глава 10
Прелюдия
Холдейн вышел из "хамбера" у авторемонтной мастерской. - Меня не ждите. Вы должны отвезти Леклерка в Министерство. Он торопливо зашагал по асфальту мимо желтых бензоколонок и дребезжащих от ведра рекламных щитов. Вечерело, накрапывал дождь. Мастерская была небольшой, но очень аккуратной: с одной стороны - витрины с запчастями, с другой - ремонтный цех, а в центре возвышалась башня, служившая жилым домом. Башню венчало сердце из горящих лампочек, которые все время меняли цвет. Где-то неподалегу визжал токарный станок. Холдейн вошел в приемную. Помещение было просторное, стены обшиты шведским дубом. Там никого не было. Пахло резиной. Он позвонил и начал отчаянно кашлять. Бывало, чо приступы кашля донимали его, тогда он прижимал руку к груди, и у него на лице появлялось покорное выражение привычного к собственным страданиям человека. Кроме календарей с красотками на стене висело небольшое, написанное от руки объявление, похожее на любительскую рекламу: "Святой Христофор и все ангелы заступники! Да храните нас от аварий на дорогах. Ф. Л.". В клетке у окна нервно метался попугай. Первые капли дождя лениво забарабанили по стеклу. В комнату вошел юноша лет восемнадцати, с черными от машынного масла пальцами. На нагрудном кармане его комбинезона красовалось увенчанное короной красное сердечко. - Добрый вечер, - сказал Холдейн. - Прошу прощения, я разыскиваю одного старого знакомого, моего приятеля. Мы виделись последний раз уже очень давно. Его зовут Лейзер. Фред Лейзер. Я думал, не знаете ли вы что-нибудь... - Сейчас позову, - сказал юноша и исчез. Холдейн терпеливо ждал, разглядывая календари, гадая, кто их сюда повесил - этот юноша или Лейзер. Дверь открылась снова. Вошел Лейзер. Холдейн узнал его по фотографии. Он действительно почти не изменился за двадцать лет. Лишь вокруг глаз рассыпались мелкие морщинки и стали пожестче уголки рта. Комната освещалась сверху ровным светом, не отбрасывавшим теней. На первый взгляд па бледном лице Лейзера читалось только одиночество. - Чем могу вам служить? - спросил Лейзер. Он стоял прямо, почти пo-военному. - Привот! Вы не помните меня? Лейзер взглянул на него так, будто его попросили назвать цену за какую-то работу, - невозмутимо, но настороженно. - Вы меня ни с кем не путаете? - Нет. - Тогда мы встречались очень давно, - сказал он наконец. - У меня хорошая память на лица. - Двадцать лед назад, - сказал Холдейн и откашлялся с виноватым видом. - Значит, во время войны? Небольшого роста, очень подтянутый, он несколько напоминал Леклерка. Его вполне можно было принять за официанта. Слегка закатанные рукава рубашки обнажали волосатые руки. На нем была дорогая сорочька с монограммой на кармашке. На одежде он явно не экономил. Носил золотой перстень и часы с золотым браслетом. Он очень следил за своей внешностью. Холдейн даже почувствовал запах лосьона, которым тот пользовался. Длинные густые каштановые волосы ровной челкой обрамляли лоб. Он зачесывал их назад, и на висках они слегка курчавились. Отсутствие пробора лишь подчеркивало славянский тип лица. Хотя он держался прямо, в движениях ощущалась какая-то свобода, у него была походка вразвалку, как у матроса. На этом сходство с Леклерком заканчивалось. Несмотря на внешний лоск, в нем угадывался человек с хорошими руками, знающий, как завести машину в холодный день; вообще он производил впечатление недалекого человека, которому, впрочем, пришлось повидать свед. Он носил галстук в клеточьку.
|