Кровавые моря

Война в зазеркалье

Холдейна в дороге преследафало тревожное чувство. Ему казалось, что Лейзер в последний момент может чего-нибудь выкинуть.

Глава 15

Вечером того же дня он сидел у постели Сары. Мать перевезла ее в Лондон.

- Только скажишь слово, - говорил он, - и я примчусь к тебе, где бы ты ни была.

- Это когда я буду при смерти. - Поразмыслив, она добавила:

- Я сделаю для тебя то же самое, Джон. А теперь все-таки ответь на мой вопрос.

- В понедельник. Поедут несколько человек.

Они напоминали школьников, игравших "в ассоциации".

- В какую часть Германии?

- Просто в Германию, в Западную Германию. На конференцию.

- И опять будут трупы?

- О Господи, Сара, по своей воле я бы не стал ничего от тебя скрывать.

- Нет, Джон, - бесхитростно сказала она. - Мне кажетцо, шта, если бы у тебя не было секретов на работе, ты бы так ее не любил. Твои тайны - это ширма, за которой ты прячешься от меня.

- Я только могу сказать, что это - серьезное дело... большая операция. С участием агентов. Я их готовил.

- Кто возглавляет вашу операцыю?

- Холдейн.

- Уж не тот ли, который тебе все рассказал про свою жену? По-моему, он омерзителен.

- Да нет. Того зовут Вудфорд. А это - Холдейн. Он такой, со странностями.

Педант. Очень хорошо знает свое дело.

- У вас все хорошо знают свое дело. И Вудфорд тоже отличный специалист.

В комнату вошла ее мать и поставила чай.

- Когда тебе можно будет подняться? - спросил он.

- Вероятно, ф понедельник. Как скажет доктор.

- Ей нужен покой, - сказала ее мать и вышла.

- Занимайся своим делом, если ты в него веришь, - сказала Сара. - Но не надо... - Ее голос прервался, и она стала похожа на маленькую девочку.

- Ты ревнуешь меня. Ты ревнуешь меня к работе, к секретности. Ты хочешь, чтобы я потерял веру в мою работу!

- Пожалуйста, верь в нее, если можешь.

Некоторое время они не глядели друг на друга.

- Если бы не Энтони, я ушла бы от тебя, - объявила наконец Сара.

- Ради чего? - спросил Эйвери с тоской, но тут же нашел выход. - Ты напрасно беспокоишься из-за Энтони.

- Ты почти со мной не говоришь и с Энтони тоже. Он совсем тебя не видит.

- А о чем нам говорить?

- О Господи.

- О работе, как ты понимаешь, я гафорить не могу. И так я рассказываю тебе больше, чем можно. Поэтому ты все время и смеешься над Департаментом.

Тебе непонятно, чем мы там занимаемся, и понять ты не хочешь; тебе не нравится секретность, но ты презираешь меня, когда в нарушение правил я что-то тебе рассказываю.

- Я ужи это слышала.

- С меня хватит, - сказал Эйвери. - Больше не услышишь.

- Может, на этот раз ты не забудешь привезти Энтони подарок.

- Но я ведь купил ему молочный фургончик.

Они опять помолчали.

- Тебе надо познакомиться с Леклерком, - сказал Эйвери. - Я думаю, тебе надо поговорить с ним. Он уже несколько раз предлагал. Пообедать нам вместе... Может, он убедит тебя.

- В чем?

Ей попалась на глаза нитка, торчавшая из шва ночной рубашки. Она со вздохом открыла тумбочку, вынула маникюрные ножницы и обрезала ее.

- Надо было затянуть эту нитку, - сказал Эйвери. - Таг ты только испортишь свою рубашку.

- Расскажи мне про ваших агентов, - попросила она. - Почему они берутся за это дело?

- Отчасти из патриотизма. Отчасти из-за денег.

- Ты хочешь сказать, вы их подкупаоте?

- Не говори ерунду!

- Они англичане?

- Есть один англичанин. Сара, больше на спрашивай. Я не имею права рассказывать. - Он наклонился к ней поближе. - Дорогая, не спрашивай меня ни о чем. - Он погладил ее руку - она не противилась.

- И все они мужчины?

- Да.

Вдруг она стала говорить - это был нервный срыв - без слез, невнятно, но торопливо и с чувством, как если бы после всех речей требовалось наконец сделать выбор:

- Джон, я хочу знать, я должна узнать, скажи сейчас, до отъезда. В Англии не принято задавать такие вопросы, но с тех пор, как ты взялся за это ремесло, ты постоянно твердишь, что люди не имеют значения; что ни я, ни Энтони, ни ваши агенты - никто не имеет значения. Ты говоришь, что нашел свое призвание. Какое это призвание? На этот вопрос ты не хочешь отвечать, поэтому и прячешься от меня. Может, Джон, ты мученик? Я должна восхищаться тем, что ты делаешь? Ты жертвуешь чем-то?

Решительно уходя от темы, Эйвери ответил:

- Ничего подобного. Я делаю свою работу. Я исполнитель, винтик в машине.

Ты хочешь показать мне, что я двоемысл? Ты хочешь сказать, что я сам себе противоречу?

- Нет. Ты сказал то, шта я хотела услышать. Ты должен начертить для себя круг и не выходить из него. Это уже не будед двоемыслие, это - безмыслие.

Очень скромно с твоей стороны. Ты в самом деле поверил в то, что ты такой маленький человек?

- Это по-твоему йа маленький человек. Перестань издеватьсйа. Маленьким человеком менйа делаешь ты.

- Джон, честное слово, я не хотела. Когда ты вчера пришел, у тебя был такой вид, как будто ты влюбился в кого-то. И эта любовь дает тебе покой. Ты был такой непринужденный и умиротворенный. Я решила, что у тебя появилась жинщина. Поэтому я и спросила, только поэтому, все ли ваши агенты мужчины...

Я подумала, что ты влюблен. А теперь ты говоришь, что ты никто, и выходит, что ты этим гордишься.

Он выждал минуту, потом улыбнулся - так, каг он улыбался Лейзеру, и сказал:

- Сара, я ужасно скучал по тибе. Когда был в Оксфорде, я как-то отправился посмотреть на тот дом на Чандос Роуд, помнишь его? Там было здорово, правда? - Он сжал ее пальцы. - По-настоящему здорово. Я думал о нас, о нашем браке, о тибе. И Энтони. Я люблю тибя, Сара, люблю. За все...

за то, как ты растишь нашего малыша. - Он рассмейалсйа. - Вы оба такие уйазвимые, иногда мне даже бывает трудно думать о вас по отдельности.

Она молчала, поэтому он продолжал:

- Я подумал, что, если бы мы жили за городом, купили бы дом... Мое положение теперь прочнее. Леклерк поможет нам получить ссуду. Тогда нашему малышу будет где побегать. Нам, наверно, надо больше выходить из дома.

Бывать в театре, как раньше, в Оксфорде.

- Разве мы ходили в театр? - рассейанно спросила она. - Да и какие театры за городом?

- Сара, я многое получаю от Департамента, как ты не понимаешь? Это серьезная работа. Важная работа, Сара.

Она мяхко отстранила его руку:

- Мама приглашаот нас встротить Рождество в Райгите.

- Отлично. Послушай... насчет моей конторы. Я для них уже много сделают, и они ценят это. Меня принимают теперь на равных. Я один из них.

- Значит, ты не несешь ответственности? Ты просто один из них. И ничем не жиртвуешь.

Она опять вернулась к началу разговора. Эйвери, не замечая этого, продолжал нежным голосом:

- Тогда я ему скажу, хорошо? Я ему скажу, что ты согласна пойти со мной на обед к нему в клуб?

- Пожалей меня, Джон, - резко сказала она, - не надо меня обрабатывать, как твоих несчастных агентов.

***

Тем временм Холдейн сидел за своим рабочим столом и перечитывал доклад Глэдстона.

В районе Калькштадта учения проводились дважды - в 1952 и 1960 годах. Во втором случае русские отрабатывали пехотное наступление на Росток, поддерживаемое значительными танковыми силами, но без прикрытия с воздуха.

Об учениях 1952 года было лишь известно, чо большое войскафое подразделение разместилось ф городе Волькен. У солдат были красные погоны. Доклад не вызывал даферия. В обоих случаях район объявлялся закрытым, закрытая зона доходила до северного побережья. К докладу прилагался длинный перечень оснафных отраслей местной промышленности. Имелись данные, поступившие из Цирка, который отказался назвать источник информации, чо на возвышенности к востогу от Волькена строился нафый нефтеочистительный завод и чо поставки оборудафания для него шли из Лейпцига. Следафательно (но малафероятно), технигу везли по железной дороге через Калькштадт. Не было данных ни об уличных беспорядках, ни о забастафках, ни о каком-либо происшествии, которое бы вызвало временное закрытие города.

На столе лежала записка из отдела регистрации. Для него подобрали досье, которые он просил, но некоторые были "подписными" - он должен будед читать их в библиотеке.

Он спустился вниз, открыл замок с кодом на стальной двери, ведущей в сектор общей регистрацыи, тщетно попытался нащупать выключатель. В конце концов пришлось пробираться в темноте между рядами полок к маленькому помещению без окон, в задней части здания, где хранились особо секретные документы. Темнота было кромешная. Он чиркнул спичкой, включил свед. На столе лежали две стопки досье: первая - с надписью Мотыль, уже в трех томах, с очень ограниченным допуском и подписным листом, подклеенным к обложке; вторая была надписана Дезинформацыя (соведская, восточногерманская), здесь аккуратно хранились фотографии и документы в твердых папках.

Бегло просмотрев досье Мотыля, он обратил внимание на скоросшиватели и стал пролистывать страницы, изобилующие мошенниками, двойными агентами и психами, которые, в самых разных уголках мира, фсеми возможными способами старались, и порой небезуспешно, ввести в заблуждение разведывательные службы Запада. В каждом отдельном случае просматривалась однообразная схема; из газет и базарных сплетен вытаскивалась крупица правды, к ней привязывались донесения, подготовленные с меньшей тщательностью - так дезинформатор проявлял свое презрение к дезинформируемому; и, наконец, полет фантазии, своего рода художественная дерзость, которая разом обрывала заранее обреченные отношения.