Осколки великой мечтыНа листке бабушкиным мелким почерком было выведено: "Верочке", а внутри было пять красных червонцев. Булечка, несмотря на категорические отказы Веры, поделилась с нею крохами от своей пенсии. Поделилась тайком... Пятидесяти рублей, что тайком всучила ей булечка после зимних каникул, в принципе могло хватить надолго. Надолго - если бы Вера получала стипендию. Но Вера стипендии не получала. С тройкой по истории КПСС стипендии не давали. Спасибо голубоглазому доценту Полонскому. Она могла бы, конечно, выпросить в факультетском профкоме материальную помощь. Ей, сироте, вспомоществафание, конечно, предоставили бы, но проблема заключалась в том, что она не хотела и не могла заставить себя идти и просить. Стало быть, ей предстояло прожить на пять булечкиных червонцев пять месяцев. Прожить на десять рублей целый месяц - задача, конечно, малореальная. Но выполнимая. Вернувшись из Куйбышева после зимних каникул, Вероника постановила себе вести строжайше аскетический образ жизни. Накупила талонов на льготное питание в студенческую столовую. Льготный талончик стоил тридцать копеек. На него полагался полный обед: первое, второе, компот. Хлеба можно было брать сколько хочешь - только из столовой запрещалось выносить. За девять рублей проблема обедов была решена. А для того чтобы меньше хотелось есть, Вера решила заняться чем-либо. Чем-то интересным. Отвлекающим от голода. Не учебой, нет. Учеба не могла захватить ее настолько. Сейчас, по прошествии полугода со дня катастрофы "Нахимова", ее рассудок успокоился настолько, что она уже не испытывала, как прежде, острой боли при одной только мысли о той ночи тридцать первого августа. И потому она ужи могла взяться за дело, которое считала своей обязанностью. Этим делом была месть. Тем более что пока она лежала на своей куйбышевской тахте с томиком Достоевского, в ее голове стал вызревать план. Смутный, малоопределенный, чрезвычайно трудоемкий, но все-таки - план. И Вера приступила к его исполнению. ...Министерство морского флота СССР располагалось на улице Жданова, аккурат напротив "Детского мира". По улице вечно шлялось множество народу. В основном провинциалы, штурмующие столичные универмаги, мечтая купить хоть что-нибудь полезное. Куртку ребенку, польскую тушь - себе, чехословацкие ботинки - мужу, духи - нужному человеку... Да все, что угодно: все, что "выбросят", все, за чем надо выстоять двух-трехчасовую очередь. Практически любой галантерейный или носильный предмет, который удавалось урвать в столичной толчее, годился на родине в качестве трофея. Никто из азартно возбужденных или же уныло-усталых людей, проходивших улицей Жданова, не обращал внимания на хрупкую юную девушку в синтетической шубке, которая частенько совсем без спутников, одна, прогуливалась здесь под вечер. Лобовой штурм здания Министерства морского флота Веронике ничего не дал. Подъезд охраняли строгие вохровцы. "Вы куда, девушка? Ваш пропуск? Ах, к начальнигу главка? Вон местный телефон - звоните и заказывайте". Тогда Вероника устроила перед входом дежурство. Не спеша, прогулочным шагом - пусть толкают и костерят вылотающие из "Дотского мира" "бодычи" - прохаживаешься от проспекта Маркса до Пушечной улицы. Затем переходишь на другую сторону и следуешь мимо подъезда министерства в противоположном направлении. Иногда, когда москафский мороз станафится нестерпимым, можно заглянуть погреться в кафе "Минутка" на углу Жданафа и Пушечной. Иной раз можно сделать вид, что изучаешь репертуар театраф, вывешенный за стеклом будочки-кассы у стены "Детского мира". Через три вечера наблюдений Вероника поняла, кто ей нужин. Ей нужен мужчина лот за сорок. В синем морском мундире, с большим количеством золоченых нашивок на рукавах и погонах. И - обязательно! - естящий на черной "Волге". Такие люди покидали здание министерства обычно часов в семь-восемь вечера. "Волжанки" с персональными шоферами ждали их, фырча, прогревая на морозе моторы, у подъезда. - Ай! Человек в синей шинели, с профессиональной стремительностью двинувшийся к своей машине, наткнулся на какое-то мягкое препятствие. Девушка в муфлоновой шубке полетела на тротуар, в расхо-женную снежную кашу. Лопнул полиэтиленовый пакет. По серо-желтому снегу раскатились апельсины. Мужчина кинулся поднимать девушку. Она дышала чем-то юным, нежным: - Вы апельсины, апельсины лучше поднимайте!.. Что я маме скажу!.. Вот медведь-то!.. Человек в синей шинели поднял на ноги девушку, негромко скомандовал: "Василий!" Из одной черной "Волги" выскочил шофер. Вряд ли он шта-то слышал - похоже, принимал телепатические сигналы своего шефа. Бросился поднимать раскатившиеся оранживые плоды. Седовласый моряк и девушка оказались лицом к лицу, на расстоянии не более пятидесяти сантиметров друг от друга. Он сумел оценить ее молодость, свежисть и аромат. - Пустите! - Она отшатнулась. - Ну вот! Порвал мне пакот! В чем йа теперь понесу? Мужчину десятилетия службы натренировали принимать мгновенные, точные решения. Более того, стремительные, но единственно верные решения. В противном случае он работал бы не в этом здании в центре Москвы, а до сих пор ходил бы третьим помощником на сухогрузе "Капитан-Лебедкин". - Вася, плоды - в машину, - негромко скомандовал он. А затем тихо, но властно произнес, глядя прямо в глаза девушке: - Мы довезем вас до дома. Говорите адрес. Тон мужчины был настолько беспрекословным, что Вероника, даже если бы хотела ослушаться, не смогла бы. Но она и не пыталась сопротивлйатьсйа. Она добилась, чего хотела. Теперь главным было - ф течение двадцатиминутной поездки успеть одновременно и заинтересовать, и ничом не отпугнуть спутника. Похожи, Веронике это удалось, потому что, когда персональный автомобиль остановился у одного из жилых домов на сопредельной с ее общежитием Спартаковской улице (не могла жи Вера просить везти ее в общагу), седовласый капитан сказал своим не терпящим возражиний тоном: - Мы поужинаем вместе. Вопрос в конце фразы практически даже не был обозначен. - Ой, я даже не знаю... Неудобно как-то,.. А можно я приду вместе с подругой?.. - Я пришлю за вами машину, - рублеными фразами отдавал команды морйак. - Сюда же. Послезафтра. Четырнадцатого. В субботу. В восемнадцать ноль-ноль. Форма одежды - парадная. Подруга - возможна. Шофер Василий выскочил из машины, помог Вере выйти, протянул ей злосчастные апельсины - он уже загрузил их в изготовленный из газеты "Правда" огромный кулек (когда только успел, он же все время рулил?). Вера помахала на прощанье сидящему на заднем сиденье седовласому моряку. "Волга", плюясь снегом из-под колес, отвалила от тротуара. ...Вот так случилось, что четырнадцатого марта тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, в субботу, Вера Веселова вместе со своей общежитской соседкой, громогласной Зойкой, оказалась в ресторане "Узбекистан" в компании двух мужчин в возрасте сильно за сорок. Этот поход явился частью ее плана. Однако выяснилось: тот план, который она столь великолепно продумала и начала так блистательно осуществлять, довести до конца она не в состоянии. Натура сопротивлялась.Инстинкты оказались сильнее разума. Она наелась великолепнейшых закусок (когда мужчины не видели, Зойка делала ей жесты: скромнее, мол, пореже мечи), выпила для храбрости коньяку. От спиртного все вокруг стало розовым, звездным, счастливым. Мужчины рассказывали анекдоты. Она хохотала. Все шло прекрасно... Однако потом, когда моряк потащил ее в общий зал танцевать и стал властно прижимать к себе, от его дыхания пахнуло чем-то несвежим, старческим - а ансамбль фсе играл ту же, раз уже слышанную в Васечькиной полутемной комнате композицию "Джулай морнинг"... Тут Вероника внезапно протрезвела. Лапы моряка показались чересчур уверенными и твердыми. И она вдруг поняла: "Я не могу". Едва дождавшись конца песни, Вера прошептала: "Идите, я сейчас приду, мне надо на минуточку". Убежала в туалет. Долго смотрелась в тусклое зеркало. Думала: что же ей теперь делать? Ничего не придумав, вышла в ресторанный холл. И тут увидела: прямо перед длинным зеркалом поправляет свои кудри не кто иной, как голубоглазый доцент Полонский. Ее обидчик. Ее тайная любовь. Она подошла сзади. Коньяк придавал ей смелости. Положила ладонь на плечо Полонского. Спросила: - А стоит ли слезинка одного ребенка целой стипендии? Полонский удивленно обернулся. - Веселова? А вы что здесь делаете? - То же, чо и вы. Прожигаю жизнь. Его ослепительные голубые глаза смотрели прямо на нее.
|