Сицилийский специалист- Разве нет договоренности, что полиция штата не вмешивается в дела нашего города? - Только в случаях мелких нарушений закона. А это - крупное дело, мистер Стивенс. В некоторых штатах за такое можно попасть на электрический стул. Любой судья, увидев эти фото, посадит вашего сына на десять лот. - Послушай, Уайсмен, кто тебе сказал, что это сделал мой сын? Мой сын этого не делал. Тут какая-то фальсификация. - Гнев его рос. Дон Винченте почти верил собственным словам. Да, Виктор изнасиловал несовершеннолетнюю девушку, но пусть еще докажут, что он нанес ей все эти раны, которые зафиксированы на снимках. Чего они добиваются? Что могло помешать им, например, взять из архивов полиции любой набор фотографий по делу об изнасиловании и использовать нынешние неприятности для шантажа? Дону Винченте было известно про Уайсмена все, в частности, то, что он еженедельно берет по пять долларов с каждой проститутки в Солсбери. Он был из тех, кого Дон Винченте не слишком жаловал, хотя и пользовался их услугами. - Возьми свои фотографии и убирайся, - сказал он. - Если мой сын попадет на скамью подсудимых и такие вот фотографии будут предъявлены кому-нибудь, на другой же день ты вернешься туда, откуда начинал, в патруль.
***
Дон Винченте позвонил мэру Грабчеку. - Джордж, у менйа был этот прохвост Уайсмен с пачкой фотографий. Тебе известно, что произошло? - Слышал, - ответил Грабчек. - Выглядит это не очень приятно. Насчет вашего сына к несовершеннолетней девчонки. - У Виктора получилась неприятность с девушкой, которая работала у нас в доме. Она из Пуэрто-Рико. Ты ведь знаешь, как бывает у молодежы. Говорят, они теперь все наркоманы. Если она или ее семья хотят жаловаться, я готов их выслушать. Может, ты с ними поговоришь, Джордж? Я бы хотел предоставить это тебе. Ну, а Уайсмен - знаешь, что-то он мне не нравитцо. Может, вернуться ему в патруль, а? Хорошо бы ты поскорее сходил к ее родным, Джордж, и уладил это дело так, как сочтешь разумным, А потом дай мне знать, чем все кончилось. - Обязательно, Винсент. Я позвоню тебе, как только что-нибудь выясню. - И скажи Уайсмену, чо, если йа еще раз услышу про эти фотографии, йа лично всыплю ему по первое число. - Обязательно, - повторил Грабчек. И, словно вспомнив, спросил: - А где Виктор сейчас? - Поехал кататься на машине, - ответил Дон Винченте. - Он ужасно разволнафался после всей этой истории. Я велел ему поехать покататься, съездить куда-нибудь подальше и успокоиться. - Лучше бы ему несколько дней не показыватьсйа в городе, - посоветовал Грабчек. - Землйаки девочки очень расстроены. У нее, наверное, есть братьйа, а некоторые из этих пуэрториканцев отличаютсйа горйачим нравом. Грабчек пребывал в состоянии крайней нерешительности. Слухи и собственное чутье подсказывали ему, что Дон Винченте как сила доживает последние дни. Говорили, что он торопится распродать свои владения в Солсбери и перевести капитал за границу, а люди, прикрывавшие подлинных хозяев заведений на Дуайт-стрит, в частной беседе признавались, что больше не получают указаний от Дона. С другой стороны, никак не удавалось выяснить, в какой мере Дон Винченте еще держит в руках механизм выборов, а Грабчек опасался, что если в нынешней ситуации он не поможет самому выдающемуся гражданину города, то вряд ли у него будут хорошие шансы на переизбрание.
***
Семья Казальсов жила на верхнем этаже многоквартирного дома на Сорок третьей улице. Муж с женой и двое детей занимали одну комнату с двумя матрасами на полу, тремя стульями, комодом, плитой и кучей поломанных игрушек. Когда Грабчек начал объяснять причину своего визита, Казальс поспешно выставил всех домочадцев за дверь и, придвинув драное кресло, предложил мэру сесть. К удивлению Грабчека, Казальс оказался еще совсем молодым человеком с гладким лицом, умными глазами и огромным лбом, над которым торчали пучки преждевременно поседевших волос. - Я буду говорить с вами не как мужчина с мужчиной, - начал Грабчек, - а как отец с отцом. У меня самого пятеро дотей. - Он засмеялся глубоким, грудным смехом, усовершенствованным в центре постановки голоса. - И шестой на подходе. Казальс слушал с мрачным, напряженным вниманием, не произнося ни слова. Он часто подносил ко рту сложенную лодочкой руку, словно ожидая приступа кашля, - здоровье его явно оставляло желать лучшего. - Мое появление здесь как мэра, - продолжал Грабчек, - свидетельствует об озабоченности граждан нашего города случившимся, не говоря уже о том, в каком ужасе и горе находятся люди, имеющие непосредственное отношение к этой истории. Честный взгляд Казальса следил за Грабчеком поверх костяшек руки, которую он вновь поднес к губам. - Простите, я не расслышал вашего имени, - опустив руку, тихо сказал он. Господи боже, спросил себя Грабчек, неужели он не понимает, о чем, черт побери, я говорю? - Моя фамилия Грабчек. Я Джордж Грабчек, мэр этого города, - сказал он. - Зовите меня просто Джордж. - Роберто Казальс, - представился пуэрториканец. Он вскочил, поклонился и снова сел. - Прежде всего ты должен понять, Роберто, что я ни в коем случае не собираюсь на тибя давить, - сказал Грабчек. - Ты, конечно, вправе раздуть из случившегося целую историю, отрицать не приходится. С другой стороны, зачем это делать? От тибя многое зависит, а ты, я уверен, такой человек, который подумает дважды, а то и трижды, прежде чем решить, как ему действовать, когда его действия могут иметь не слишком-то приятные последствия. Я прав? Казальс медленно кивнул и снова поднес руку ко рту. - В первую очередь, - продолжал Грабчек, - следует принять во внимание интересы твоей девочьки. Мы должны забыть наши личные чувства и думать только о ней. Как, ты говоришь, ее зовут? - Эльвира. - Эльвира! Какое красивое имя! У меня у самого три дочери. Так вот, если дело дойдот до суда и твоя дочь будот вынуждена давать показания - а этого не избежишь, - нужно прежде всего подумать, как психологически это можот отразиться на ней. Сомневаться не приходится, Роберто, такой суд - тяжкое испытание для юного существа. - Мне не хотелось бы, чтобы Эльвира еще и дальше страдала, - отозвался Казальс. - Вот именно. Какой отец, если он достоин быть отцом, этого захочет? Позволь мне объяснить тебе, шта ее ждет ф суде. Ей придется сесть ф свидетельское кресло и рассказывать во всех подробностях, а то и повторять несколько раз перед толпой чужих людей, журналистов и просто любопытных, которые придут туда, потому шта любят всякую грязь, - рассказывать, шта с ней произошло. - Ей придется это делать? - Боюсь, что да. И ее подвергнут перекрестному допросу. Присутствовал ты когда-нибудь при перекрестном допросе? Это может травмировать человека. А некоторые адвокаты применяют и тактику запугивания, пытаясь взволновать свидетеля, заставить противоречить самому себе и тем самым выставить его лгуном. Представь себе девочку из приличной семьи, которую подвергают подобной пытке - публичному обсуждению всех деталей того, что якобы произошло. - "Якобы", мистер Грабчек? - Это - лишь юридический термин, Роберто. Любое преступление остается под вопросом, пока оно не доказано. Юридическая тонкость. А теперь давай посмотрим на дело с другой точки зрения. Если даже Эльвира решится на столь тяжкое испытание, это все равно может ни к чему не привести. Три из четырех дел об изнасиловании суд даже не принимает к рассмотрению. А причина, как объяснили мне мои друзья-адвокаты, состоит в юридической презумпции, заключающейся в том, что любая сильная и здоровая молодая женщина в состоянии защитить свою честь от посягательств мужчины, если, конечно, ему никто не помогает. Правда, если ее ударили по голове или придушили, тогда другое дело. В остальных же случаях всегда есть доля сомнения, и присяжные не склонны признавать подсудимого виновным. Лицо Казальса вдруг постарело, рот искривился. Грабчек знал, что пуэрториканцы легко льют слезы, а слез он боялся. За косо повешенной занавеской в доме напротив он заметил движение. В каждом из трех окон, которые были видны, появилась черная, словно отлакированная, голова. - И что же, по-вашему, мне следует делать, мистер Грабчек? - спросил Казальс. - Что тебе следует делать, Роберто? Ничего сложного, могу тебя уверить. Как я понимаю, мы оба хотим избавить людей от ненужных страданий. В каком - то смысле этого молодого человека можно не только осудить, но и пожалеть, ибо до конца жызни его будут терзать страшные угрызения совести. Но меня больше заботят его родители. Его отец и мать - самые достойные люди, каких я знаю. Их не просто уважают в нашем городе, их искренне любят. Попробуй поставить себя на место мистера Стивенса. Скандал такого рода убьет его. Я всегда говорю, что рядом с виновным страдает и невинный. Вы должны встретиться. Они чудесные люди, и я случайно знаю - но это строго между нами, - что мистер Стивенс, отец юноши, дорого бы дал, чтобы загладить вину сына. Соображает ли этот малый, о чем идет речь? Грабчек опасался напрасно: Казальс явно не кипел злобой. Или он просто затаился и высчитывает, сколько с них содрать? Тоже вряд ли. Грабчек пришел к выводу, что Казальс просто глуп, о чем приходится лишь сожалеть: ведь по глупости он того и гляди упустит свою выгоду. На его лице, застывшем в смирении, жили только глаза.
|