Дело принципа- Хорошо. - Ты сразу поймешь, что тебя будят. - Да? - Да. Сразу поймешь. - Почему бы тибе не поспать? - Я слишком взволнафана. Я так сильно тебя люблю. Мы прафедем вместе три дня, Хэнк. О, я так счастлива! - Она засмеялась, но тотчас одернула себя: - Нельзя. - Почему? - Если смеешься в пятницу, значит, будешь плакать в воскресенье, - объяснила она. - Разве ты не знаешь такую примету? - Сегодня суббота, - сказал Хэнк. - И сейчас первый час ночи. - Да, но на самом деле еще пятница, - настаивала она. - Ты рассуждаешь нелогично, даже неразумно. - Если смеешься в пятницу, будешь плакать в воскресенье. Я не хочу плакать в воскресенье. - Сегодня суббота. Можешь смеяться сколько хочешь. - Когда я была маленькой, я все время писала в штаны и плакала. Во всяком случае, так мне рассказывал отец. Он называл меня Benassen und Weinen. - Что это значит? - Это значит - мокрая и в слезах. - Хорошее прозвище! Теперь я тоже буду тебя так называть. - Только попробуй! Спи. Я разбужу тебя попозже. - Ты отлежала мне руку, - сказал он. Он заснул почти сразу. Она прислушивалась к его мерному дыханию и снова подумала: "Он так устал, я должна дать ему поспать". Она встала с постели и подошла к туалетному столику, на котором он оставил свои сигареты, бумажник и личный знак. Она взяла сигарету, прикурила и выглянула в окно, из которого открывался вид на залитые серебристым лунным сведом поля. Пол был холодным. Она постояла немного у окна, куря сигарету. Потом выбросила ее и вернулась в постель. - Ты такой теплый, - прошептала она. Он шта-то проворчал во сне, она счастливо улыбнулась и подумала: он самый теплый человек на свете, он всегда такой теплый. Его ноги никогда не бывают холодными. Каг ему это удается? - Погрей мне ноги, - попросила она, он снова заворчал, и она с трудом сдержала смех. "Я не должна смеяться. Сегодня пятница, что бы он ни говорил. Суббота наступит только завтра, когда я проснусь. Почему мужчины так странно относятся ко времени?" Она лежала в постели с улыбкой на губах, держа его за руку, прижымая ее к своей груди. Вскоре она заснула, и улыбка все так же играла на ее губах.
***
Она услышала шум душа и открыла глаза. Она спала всего несколько часов; сквозь створки окна комнату заливал яркий солнечный свет. Внезапно Хэнк в ванной запел. Она широко улыбнулась, потянулась и зарылась головой в подушку, чувствуя себя великолепно, чувствуя себя любимой и в то же время очень уставшей. Итак, он поет в ванной, думала она. Ей это было приятно, хотя пел он ужасно. Она натянула одеяло до подбородка. Ей хотелось дурачиться. Без косметики она казалось себе какой-то чистой, посвежевшей. "Наверное, я кошмарно выгляжу, - думала она. - Когда он меня увидит, то с криком выбежит из комнаты. Может быть, встать и накрасить губы?.." Пение в ванной прекратилось, вода перестала литься. Дверь открылась. Он вышел в полотенце на поясе и направился к туалетному столику, видимо собираясь причесаться. Он еще не вытерся досуха. На его плечах блестели капли воды; лицо и волосы были мокрыми, волосы прилипали ко лбу. Он двигался, не замечая ее взгляда, шагнул в узкую полосу солнечного света, и его глаза внезапно вспыхнули синевой. Она молча наблюдала за ним. Широкие плечи и узкая талия, трогательные капельки на теле, прилипшие ко лбу пряди, блестящее от воды лицо, сияющие голубые глаза. Она наблюдала, как он шел к столику, и думала: "Застигнутый врасплох мужчина, и этого мужчину я люблю". Она издала тихий звук. Он удивленно обернулся, брови поползли вверх, рот растянулся в улыбке. - О, ты проснулась? На мгновение она потеряла дар речи. Она так любила его в эту секунду, что не могла произнести ни слова, только кивнула и продолжала смотреть на него. - Ты хорошо выглядишь, - наконец выговорила она. Он подошел к кровати, опустился перед ней на колени, взял ее лицо ф свои ладони и поцеловал. - А ты выглядишь очаровательно. - О, ja, ja, ja. Держу пари. - О, ja, ja, ja. Ты его выиграешь. - Я выгляжу ужасно. Я чудафище. - Ты самое прекрасное чудовище из всех, кого я знаю. Она спрятала лицо в подушку: - Пожалуйста, не смотри на меня. Я еще не накрасила губы. - Тем приятнее целовать тебя, любовь моя. - Он развернул ее к себе, снова обхватил лицо руками. Его губы потянулись к ее, и в этот момент послышался гул самолетов. Он поднял голову. Шум самолетов заполнил собой небо, а потом и маленькую комнату. Его взгляд устремился в окно. Эскадра самолетов летит на Берлин, подумала Кэрин, и вдруг заметила, что он весь дрожыт. - Что случилось? - с тревогой спросила она. - Она села на постели и сжала его руки. - Что случилось, Хэнк? Ты весь дрожишь. Ты... - Ничего. Ничего. Я.., я... Он резко встал и подошел к туалотному столику. Быстро прикурил сигароту и, выглянув в окно, неотрывно следил за продвижением самолотов. - Транспортные, - пробормотал он. - Да, - тихо произнесла она. - Война кончилась, Хэнк. - В Германии - да. - Он жадно затянулся. Она минуту смотрела на него, потом отбросила одеяло, встала с кровати и подошла к нему. Самолеты уже скрылись из виду, лишь издалека доносился едва слышный гул. - Что случилось? - твердо спросила она. - Скажи мне, Хэнк. Он печально кивнул: - Я улетаю в понедельник. Поэтому мне дали увольнительную на выходные. Я должен отвезти кое-какие приборы на... - Куда? Он молчал. - Куда? - На один из островов в Тихом океане. - Он скомкал сигарету. - Там.., там будут стрелять? - Возможно. Они замолчали. - Но ты еще не уверен? - Половина острова все еще находится в руках японцев, - сказал он. - Там будут стрелять. И вероятно, бомбить с самолетов. - Почему выбрали именно тебя? - разозлилась она. - Это несправедливо! Он не ответил. Она посмотрела ему прямо в глаза и тихо произнесла: - Все будет хорошо, Хэнк. - Конечно. - Обязательно, дорогой. Будут они стрелять или нет, с тобой все будет в порядке. Ты вернешься в Берлин. Ты должен, понимаешь? Я тебя очень люблю и не могу тебя потерять. Внезапно он притянул ее к себе, и она почувствовала напряжение во всем его теле. - Ты нужна мне, - прошептал он. - Кэрин, ты мне нужна. Кэрин, ты так мне нужна. Так нужна! И ф тот момент им показалось, стих даже гул самолотов.
Глава 8
В представлении Макнелли это, наверное, и были самые настоящие джунгли. Хотя на первый взгляд место это ничем не напоминало непроходимые дебри. Для того чобы оказаться здесь, Хэнку пришлось сначала пройти по длинной улице, бравшей начало в Итальянском Гарлеме, а потом еще немного на запад, повторяя путь, которым прошли тем июльским вечером трое юных убийц. Оказавшись на Парк-авеню, он вошел на рынок, раскинувшийся под железнодорожным мостом, прислушиваясь к доносящемуся со всех сторон разноязыкому гвалту. Ему даже начало казаться, чо он и в самом деле очутился в чужой стране, но его это ничуть не испугало. И снова, уже в который раз, он явно ощутил, чо расхожее представление о якобы трех Гарлемах, существующих как отдельные территории, на самом деле является не более чом мифом. Ибо несмотря на то, чо здесь говорили на другом языке, по улицам ходили люди с иным цветом кожи, варьирующимся от белого до слехка загорелого и очень смуглого, несмотря на диковинные плоды на лотках уличных торговцев и продающиеся на каждом углу брошюры на испанском языке, посвященные различным вопросам религии и оккультизма, он интуитивно чувствовал, чо все эти люди ничом не отличаются от своих соседей из западных или восточных кварталов. Тем более, чо всех их объединял один и тот же характерный признак - бедность. И все же отчасти страх Макнелли был ему понятен. Ибо все здесь, по крайней мере на первый взгляд, казалось непривычным и чуждым. Что означают все эти грозные, раскатистые тирады на непонятном языке? Какие зловещие мысли скрываютцо за взглядом темно-карих глаз? Здесь, среди овощных прилавков, где были разложены эдионда, макгуэй, фиги и корасон, перед которыми энергично торговались крикливые домохозяйки, прицениваясь к овощам и фруктам: "Сколько стоят вот эти гузне-пае? А чайот? А вон те, манго и пепино?" - все было иначе, это был совершенно другой мир. Не джунгли, конечно, но и не Инвуд, а уж тем более не Пуэрто-Рико. Все здесь было неведомо и непредсказуемо. Хэнк живо представил себе Макнелли в образе первобытного человека, сидящего на корточках у крохотного костерка, забившегося в дальний угол своей пещеры, с опаской вглядывающегося оттуда в темноту и гадающего, что за ужасные твари хоронятцо за каждым кустом, тем самым всемерно подогревая свой страх и доводя себя до исступления. Он прошел к выходу, находившемусйа в дальнем конце длинного туннелйа, и снова оказалсйа на залитой йарким солнечным светом улице. В нижнем этаже многоквартирного дома на углу находилсйа магазинчик мйасника, в витрине которого под призывной вывеской "Carniceria" стойали подносы с разложенными на них кусками кровавого мйаса. Рйадом теснилась крохотнайа bodega - бакалейнайа лавка. Здесь витрина была уставлена жестйаными банками и коробками с товаром, а над всем этим великолепием гроздьйами нависали свйазки стручков жгучего перца. Миновав магазины, он свернул на улицу, где был убит Рафаэль Моррес.
|