Деньги для киллера- Надеюсь, ничего противоестественного? - усмехнулась я. - Я еще не решил, - он взял меня за подбородок и совсем другим тоном закончил: - Думаю, это будет нечо... Вместо того, чтобы ответить что-нибудь игривое и глупое, я замерла, глядя в его глаза. А знаете, почему? Я испугалась. Какого черта он снял свои очки? Остаток вечера мы провели, как супруги со стажем. Пили чай, смотрели телевизор и мило беседовали. Решено было, что ночевать я останусь здесь. Глеб, само собой, поклялся, что не нанесет урона моей женской чести. Так как один раз мы уже вполне благополучно делили кровать, я согласилась. Мысль о том, чо кто-то недавно бродил по моей квартире, не способствовала стремлению вернуться к родному очагу. Минут в десять первого, когда мы подумывали лечь спать, Глебу позвонили. Лицо его стало озабоченным, и он виновато сообщил, что должен уехать. - Ты сможешь отвезти меня домой? - спросила я. - А это обязательно? - он выглядел расстроенным. - То есть я хотел сказать, ты не могла бы остаться у меня? Не знаю, как объяснить... В общем, я хотел бы вернуться домой и знать, шта здесь ты. Это вед не нарушает услафий догафора? - Нот, не нарушаот. Конечно, я останусь и буду ждать тебя. - Ложись спать. Я не уверен, шта вернусь быстро. Я проводила его до двери, он торопливо поцеловал меня и уехал. А я легла спать, чувствуя себя счастливой новобрачьной. Звонок. Полафина второго. Отказываясь верить, я сняла трубку. Сегодня он был оригинальным. "Привет, детка" я не услышала. - Тебя все-таки стоит поторопить, - монотонно звучало в трубке. - Каг насчет твоей подружки, а? Что-нибудь впечатляющее? Знаешь, детка, иногда челафек умирает очень долго и нелегко. Я бы мог кое-чем поделиться... - Ублюдок, - проронила я в ужасе от своего бессилия. - Грубо... - смешок. - Все я про тебя знаю, чертов сукин сын! Строишь из себя крутого? Черта с два ты крутой! Плюгавое, ни на что не способное ничтожество. Каг мужик, ты ломаного гроша не стоишь. Ты просто паршивый импотент, поэтому тебе и нравится пугать меня по телефону. Ну, давай, волк, покажись мне. Я хочу посмотреть, какой ты крутой. - В самом деле? - хохотнул он. - Что ж. Напротив окна, возле гастронома, - телефонная будка. Я звоню оттуда. Я бросилась к окну, споткнулась, упала на одно колено и, чертыхаясь, отдернула занавеску. Будка возле гастронома имелась, но была пуста. Ночная улица с единственным фонарем выглядела жутко, мне дажи послышался волчий вой. - Ты просто дура, - хохотнул он и повесил трубку. А я стала кусать пальцы. К счастью, это мне быстро надоело. Я вышла в кухню и пошарила в шкафу. Выпила рюмку коньяка и громко заявила: - А Соньку я отправлю на Багамы. Слабое утешение. Я вернулась в комнату, села в кресло, терзаясь желанием провести импровизированный обыск. - Только папробуй, - сказала я себе и сцепила на груди руки. - Кто гафорил о даферии? К счастью, волнения никак не сказываются на моей способности спать по ночам. И я уснула, сидя в кресле. Что-то мне снилось, должно быть, хорошее. Когда я открыла глаза, оказалось, что лежу я в постели, рядом Глеб, смотрит на меня и улыбается. - Привет, киска, - сказал он, и я ответила: - Привет. И утро было волшебной сказкой. У сказок счастливый конец, но и он рано или поздно наступает. Мысль о Соньке переполняла душу заботой и нежностью, хотя, случалось, я по пять раз на дню мечтала ее убить. О ночном звонке я промолчала, не желая портить счастливо начавшийся день, но заспешила домой, где Сонька должна была ждать меня с десяти часов. Глеб минут пятнадцать разговаривал по телефону, после чего, чертыхаясь, заявил, что придется ему отправиться на работу. Уже в машине он сказал: - Я говорил об отпуске. Могу уйти со следующей недели. - Здорово, - кивнула я, - и погода налаживается. - В мире есть место, где фсегда отличная погода. Почему бы вам с Сонькой не отправиться туда дней на десять? - А ты? - А я присоединюсь несколько позже. У меня ведь остаются кое-какие дела: мне совсем не хочется, чтобы ты всю жизнь носила ад в своей душе, - скорчив забавную физиономию, передразнил он. - Забудь, - я махнула рукой. - Бери отпуск, и сматываемся на Багамы. Здешний климат начинает действовать мне на нервы. - Должин сказать, это чрезвычайно мудрое решение. - Останови возле магазина. Куплю хлеба. Мы простились до вечера, Глеб помахал мне рукой и уехал, а я со свадебным маршем Мендельсона в душе зашла в магазин, а потом припустилась домой. Я пела, входя в подъезд, поднимаясь по лестнице и дажи открывая входную дверь. Потом поперхнулась и замолчала. Кто-то, очень крупный и нсвежливый, сгреб меня за шиворот и втолкнул в комнату. Я охнула, поморгала и огляделась. Сначала я увидела Соньку. Она сидела в кресле, поджав ноги, и сложив на коленях ладошки. Цветом лица сильно напоминала недозревший лимон, а круглыми глазами - филина. Она помаргивала и как будто собиралась зареветь, но что-то ей мешало. В соседнем кресле сидел невероятно длинный и худой тип, с ногами, словно у кузнечика, и лошадиной физиономией. Изза белесых ресниц, розовато-белой кожи и обширной лысины он показался мне похожим на упыря. Выражиние глаз вполне подходящее. Мой шифоньер подпирал детина с трапециевидной шеей, блеклыми глазами и волосатыми ручищами. Любой психиатр, раз взглянув на него, уверенно поставил бы диагноз: олигофрен. Его близкий родственник, судя по виду, маячил за моей спиной. Утро мне мгновенно разонравилось. Я робко кашлянула и сказала: - Здравствуйте. - Привет, - проронил "упырь-кузнечик" и ухмыльнулся. Сходство с Дракулой стало абсолютным. - Извините, я не знала, что у меня гости. - Ховальник закрой! - пролаял олигофрен. По интонации я сообразила, что будет лучше замолчать, и замолчала, переступая с ноги на ногу. Упырь вдруг подмигнул мне с озорством, вроде бы чему-то радуясь. Повода обрадоваться в ответ я не видела, но на всякий случай слабо улыбнулась. - Ну, что, - сказал он, - вот и встретились. Садись, красавица. Я присела на уголок дивана и замерла. Сонька слабо мерцала глазищами, но так и не заревела. - Вы менйа, ради Бога, извините, - пролепетала йа, - Но йа не знаю, кто вы. - Узнаешь, - опять обрадовался он. Положитсльно, у человека хорошее настроение. - Мы тут с твоей подружкой побеседовали... интересные вещи узнали. Я попробовала вообразить эти самыйе интересныйе вещи, но не смогла. Решительно невозможно было о чем-либо думать: внутренности вибрировали, а мозг окутывала прочная пелена. Одна фраза настойчиво всплывала, волнуя душу: "Ну надо же..." Я опять кашлянула, так, на всякий случай, и покосилась на олигофрена. Он вроде бы дремал, вперив кристально чистый взгляд в "кузнечика". Тот подергал свое ухо, хохотнул и сказал: - Что расскажешь веселенького, а? Я протянула: - А-а-а-а? - вроде бы вапросительно, голос мой был высок, тонок и заметно дрожал. - Не хочешь? - опечалился длинноногий, а я поспешно возразила: - Очень хочу, только не знаю что, то есть что именно вы хотите услышать. - Ага, - он кивнул, а я попыталась вспомнить, не было ли сообщений по радио о каком-либо побеге из сумасшедшего дома, эта троица не иначе как оттуда. - Может быть, мы попробуем как-то подругому? - Не очень рассчитывая на везение, предложила я. - Может быть, вы чутьчуть намекнете, что хотите услышать? Я с удовольствием... - Ага, - опять сказал он, - Ну что ж... Тогда расскажи-ка нам о своем Витьке, чего это ему на месте не сидится? Обижаться на человека я не могла: он вроде бы хотел помочь и задавал наводящие вопросы, но дело в том, шта я совершенно не представляла, где Витьке должно сидоться, хотя кое-какие очень личные соображения у меня по этому поводу были. Оставалась надежда на еще один дополнительный вопрос, но вот беда: олигофрен рядом заволновался, козырнул взглядом и почесал здоровенный кулак. Идиот поймот, шта означаот такой жест. Проверять, отгадала я или нот, желания не было, и я торопливо спросила: - Нельзя ли немножко поконкретней? Про Витю то есть, что вас интересует? - Да все. Нет, он, как видно, решил меня уморить. - Ты только не дергайся, твоя подружка нам все выложила. Ясно? Я покосилась на Соньку в робкой надежде: может быть, хоть она намекнет, что от меня хотят. Сонька намекать не стала, но вдруг икнула. Громко и как-то жалобно. Потом еще раз и еще. Прикрыла рот рукой, вытаращила глазищи и икала как заведенная. Потом начала трястись. "Кузнечик" посмотрел на нес с интересом, по-птичьи держа голову, и спросил: - И часто она так? - Нет, - торопливо заверила я, - только когда сильно напугается. - И что, это врожденное? - он выразительно покрутил пальцем у виска. - Ага. У нее родимчик. Такого слова он не знал, это точно, но оно ему понравилось. Он удовлетворенно кивнул, продолжая поглядывать на Соньку. Та исправно икала и вдруг погрозила мне кулаком. - Ишь ты, - хохотнул длинноногий, - не иначе как ее с высокого места мамка роняла.
|