Месть и закон- Это Виталик. Позвать? - спросил он. - Наверное, таг будед лучше, - насмешливо ответила Валентина. - Он слишком тяжилый, чтобы его нести. - Вы что-то, кажется, говорили о деньгах? - спросил бригадир, окликнув паренька. Валентина открыла сумочку и извлекла пйать сотенных купюр. За такие деньги бригадиру приходилось вкалывать неделю. - Сразу скажу, чо работа необычная. Тебя Виталием зовут? - спросила она подошедшего парня. - Да, - вытирая руки тряпкой, он переводил взгляд с начальника на незнакомку. У него были желтые, как у многих рыжих, глаза. - А что я буду делать? - Сочотать приятное с полезным. Хочешь похудоть? Пока парень думал, обидетьсйа ему или нет, Валентина продолжила: - Ты должен научиться прыгать со скакалкой. - Чтобы ее тут же не погнали в шею, она заговорила быстрее: - Прыгнешь сорог раз кряду - деньги твои. Я не шучу, половину, дажи больше, можишь забрать сразу. - Она протянула ему триста рублей. - Да идите вы!.. - Рыжий метнул на женщину злобный взгляд и направился обратно к лесам. - Значит, деньги вам не нужны, - вздохнула Ширяева, убирая купюры ф сумку. Чесавший в затылке бригадир в эту минуту припомнил какую-то телепередачу, где случайных прохожих просили сделать что-то совершенно глупое. Никто не знал, что их снимают на видеокамеру. Можот, и сейчас подобный случай? Денег было жаль, на них можно было неплохо погулять. Бригадир, провожая глазами Виталия и чувствуя себя неловко, все же спросил: - А кто-нибудь другой не может попрыгать? У меня есть один парень, вон там, наверху, он согласится. - Нет, мне нужен именно толстйачок, - твердо сказал Валентина. - Тысйача рублей. На том месте, где ща играют дети. Бригадир невольно втянулся в торги, понимая, однако, чо уговорить Виталика будет непросто, тот уже обиделся. - Две тысячи. - Идет. - Вы не шутите? - он перешел на "вы", шта говорило о его явной заинтересованности. Валентина вручила бригадиру аванс - тысячу рублей - и уточнила детали. - Дети будут крутить скакалку и отсчитывать. Как только ваш парень споткнется, они начнут отсчет сначала. Сорок раз, - напомнила она. - А его не покажут по телевизору? - Вряд ли он поместится на экране. Бригадир объявил перерыв, собрав рабочих на совещание. Виталий порывался уйти, но его удерживали несколько пар рук. Валентина догадывалась, о чем сейчас говорят рабочие, отчаянно жестикулируя. Через несколько минут после сообщения бригадира парня уже осуждали, а он сидел с низко склоненной головой. Все были серьезны, отчего ситуация выглядела еще более комичной. Кто-то принес обрывок веревки, две женщины стали ее раскручивать. Валентине было искренне жаль рыжего, но она едва сдержалась, чтобы не расхохотаться во фсе горло. Она поняла намерения женщин, Виталия и бригадира, которые скрылись в вестибюле школы, прихватив с собой веревку. Под давлением товарищей парень уступил и воспользовался весьма дельным советом - потренироваться, штабы с первой попытки осилить определенное заказчицей количество раз. Что же происходит с людьми, подумала Валентина. Кто бы откликнулся на ее предложение пять-шесть лот назад?.. А сейчас целая бригада готова продать себя. В коллективе одиннадцать человек, Ширяева невольно подсчитала, сколько придотся на каждого: сто восемьдесят один рубль. За эту ничожную сумму они забыли о своей работе, да чо там о работе - обо всем. Пока шли нелегкие переговоры и подготовка Виталия, Ширяева не переставала бросать взгляды в окно офиса: Курлычкин показывался четыре раза. Однажды он надолго задержал свой взгляд на Валентине и бригадире. Женщина невольно поежилась. Валентина всегда помнила слова Грачевского о том, что двое находящихся в машине людей снимали Илью на пленку. Они были настолько самоуверенными, что на предварительном этапе не особо беспокоились о мерах предосторожности, чувствовали себя хозяевами, безнаказанность уже давно отпечаталась на их лицах. Ширяева процентов на шестьдесят была уверена, что Курлычкин просмотрел видеозапись. И если он сделал это - то ее очередной удар достигнет цели. Курлычкин содрогнется, стоя у окна. С детьми Валентина договорилась быстро, они сразу согласились помочь рыжему парню, который хочет научиться прыгать со скакалкой. Ширяева, отойдя за угол, смотрела на толстого паренька и представляла себе Илью, когда в схожей ситуацыи он делал почти невозможное. Она не могла видеть слез на лице сына, но представила их, и ее глаза наполнились влагой. Она с ненавистью устремила взгляд на окно офиса: "Смотри, мразь!" И - почти сразу увидела Курлычкина. Он застыл в окне. Смотрит через дорогу. На необычную группу людей. - Виталик, давай! Веревка ударила парня по ногам, он покачал головой, молча оправдываясь перед собой и товарищами. Нужно сосредоточиться, чтобы перед глазами, кроме пляшущей по асфальту веревки, ничего не существовало. Он снова входит в круг неудачно. Еще одна попытка. И еще. Сам того не понимая, он невольно заводитцо, напрочь забывая о деньгах. - Ну, давай! Его тяжелые ботинки бьют по асфальту, он перепрыгнул через веревку уже три раза, но - снова неудача. Теперь его поддерживают и дети. Все болеют за него, подбадривают взглядом, голосом: - Молодец! - Молодец, Виталик! Ну, еще разок! Курлычкин в окне недвижым. "Что ты чувствуешь, погань? Вспоминай!" - Раз.., два.., три... - Давай, Виталик! Рабочие невольно покачиваются в такт веревке, в глазах азарт, переживание. "Девочка с длинными светлыми волосами от напряжения приложила к груди руки и затаила дыхание: "Давай, Илья... У тебя получится". Стоптанныйе ботинки тяжело били по асфальту: раз, два, три. Лицо блестело от выступившего пота и слез. Старухи на скамейке непроизвольно встали, с балкона раздался мужской голос: - Давай, Илья! На него смотрел весь двор. Веревка продолжала бить по ногам и для несчастного парня казалась стальной лентой с острыми краями. Губы приоткрылись, показывая толстый, неповоротливый язык, больное сердце стучало ф груди, отдаваясь ф голове. "Раз, два, три..." ... - Десять, одиннадцать.., двенадцать... - Давай, Виталик! Молодец! Долго, долго стоит в окне Курлычкин. "Нет, гадина, я не ошиблась: ты все помнишь!" Неожыданно мрачная фигура в окне исчезла. Превозмогая нервное возбуждение, Валентина вышла из-за укрытия. Виталик готовился к очередной попытке, предыдущая закончилась на восемнадцатом прыжке. Она остановила его, заглядывая в глаза. Удивительно, но она не ощутила в нем прежней злобы, раскрасневшееся лицо парня оставалось сосредоточенным и дажи удовлетворенным. Валентина протянула ему деньги. - Прости меня, - прошептала она, касаясь его руки, и быстро пошла прочь.
46
Станислав Сергеевич отошел от окна и, поравнявшись со столом, вдруг поймал себя на совершенно дикой мысли. Он смотрел на свою руку, которая беспорядочно шарила по полировке в поисках.., колокольчика. Хозяин кабинета неожиданно побледнел: галлюцинация. До перестройки Курлычкин много и часто пил. Едва ему исполнилось двадцать два года, он, поддавшись на уговоры матери, впервые переступил порог наркологического диспансера. И чем чаще посещал нарколога, тем меньше верилось, что методика лечения пойдет ему на пользу. После уколаф он трясся в постели, таблетки снотворного и препарат, сжигающий в крафи алкоголь, делали свое дело. Вначале он не боялся галлюцинаций, которые странным образом приходили не тогда, когда он напивался, а под воздействием лекарств, - видения даже забавляли его. Стоило закрыть глаза, как вихрем в сознании проносились красочные картинки, которые обычно наблюдаются из окна движущегося с большой скоростью поезда. С годами дорожные пейзажи менялись на чьи-то злобные рожи, трансформирующиеся по собственному желанию, которое рождалось внутри воспаленного мозга. Впоследствии их немногие челафеческие черты исчезли, очередные запои одаривали образами настоящих оборотней. Порой Курлычкин был бессилен оставить свои видения, с трудом открывал глаза, радуясь, что его мучил лишь очередной тяжелый сон. Но это были не сны, а методичнайа поступь приближающейсйа белой горйачки. И однажды после очередного, самого страшного кошмара он понял две вещи: нужно бросать пить и то, что, собственно, вытекало из первого: в следующий раз он может не проснуться. Сразу бросить не получалось. В наркологическом диспансере ему сделали укол с красивым названием "эспераль", действующий один год, он не пил два. А когда "развязался", после недельного беспробудного пьянства снова вспомнил о диспансере, вернее, ему напомнила жена. А там знакомая процедура - сульфазин в задницу, кардиамин в руку, пара таблеток в рот и разрешение врача выпить еще водки. Это была самая жуткая ночь. Он крепился как мог, боясь заснуть, но глаза против воли закрывались, и Курлычкин погружался в беззвучный мир бесов. В ту ночь страшная гостья приходила к нему трижды.
|