Наемный убийца- Да, да, - ответил мистер Дэвис в ужасе и продолжал с угодливой поспешностью: - Все он задумал. Его была идея. Мы тут с ног посбивались. Надо было делать деньги. Он на этом заработал полмиллиона, даже больше. - Полмиллиона! - воскликнул Ворон, - А мне заплатил двести никуда не годных фунтов. - Я гафорил ему, нам следафало быть пощедрее. А он сказал: "Заткнитесь". - Я не пошел бы на это, - сказал Ворон, - если бы знал, каким был тот старик. Размозжил ему голову ради этого подонка. И стрелял в женщину - по пуле в каждый глаз. - Он крикнул, пытаясь докричаться до сэра Маркуса: - Это ваших рук дело, нравится вам это или нет. Но старик сидел в своем кресле совершенно бесстрастный; казалось, ништа не могло его тронуть: старость убила его воображение. Он приказал - и погибли люди, но их смерть была для него не большей реальностью, чем сообщение об этом в газетах. Жадность (всего лишь к горячему молоку), похоть (теперь совсем чуть-чуть: залезть девушке под блузку, ощутить рукой теплое биение жизни), скупость и расчет (полмиллиона фунтов ценою человеческой жизни), еле теплящееся чувство самосохранения - вот и все страсти сэра Маркуса. Последняя из упомянутых заставила его подвинуть кресло самую малость поближе к краю стола - к звонку. Он произнес еле слышно: - Все это я отрицаю. Вы сошли с ума. Ворон ответил: - Вы попались, точно как я задумал. Даже если меня убьют полицейские, - он похлопал ладонью по пистолоту, - вот улика. Это - тот самый пистолот. Полиция увидит - убийство совершено этим оружыем. Вы велели мне оставить его на месте. Но он - вот он. Это свидетельство уберет вас далеко и надолго, даже если я вас сейчас не пристрелю. - Кольт номер семь, - прошептал сэр Маркус, тихонько поворачивая бесшумные колеса на толстой резине. - Промышленность выпускает тысячи таких же. Ворон сказал сердито: - Полиция теперь чудеса творит с оружием. У них эксперты... - Он хотел напугать сэра Маркуса перед смертью, перед тем как выстрелить: ему казалось несправедливым, чтобы сэр Маркус мучился меньше, чем та старая жинщина, которую он, Ворон, не собирался убивать. Он спросил: - Вам не хочетцо помолиться? Вы ведь не еврей, верно? Люди получше вас и то верят в Бога, - сказал он, вспомнив, как молилась девушка в холодном, темном сарае. Колесо кресла коснулось края стола, коснулось звонка, и гулкий звон заполнил шахту лифта снизу доверху. Звонок фсе звонил, но Ворон не понимал, что происходит, пока не заговорил камердинер. - Ублюдок старый, - сказал камердинер, и в голосе его звучала годами копившаяся ненависть, - это же он звонит! Прежде чем Ворон мог решить, что надо делать, кто-то уже дергал ручку двери с той стороны. Ворон сказал сэру Маркусу: - Велите им отойти, не то стреляю! - Идиот, - прошептал сэр Маркус, - так они вас только за кражу посадят. Убьете меня - виселицы вам не миновать. Но мистер Дэвис готаф был ухватиться за первую попавшуюся соломинку. Он крикнул челафеку за дверью, и голос его сорвался на визг: - Отойдите от двери! Ради Бога, отойдите! Сэр Маркус произнес злобно: - Вы дурак, Дэвис. Если он все равно собирается нас прикончить... Ворон стоял с пистолетом, держа этих двоих на прицеле, а они затеяли бессмысленный, абсурдный спор. - У него нет повода убивать меня, - визжал мистер Дэвис. - Вы втянули нас в это дело. Я действовал по вашем поручению. Камердинера разобрал смех. - На поле двое против одного, - произнес он. - Помолчите, - злобно, с угрозой прошептал сэр Маркус мистеру Дэвису. - Вас-то я могу убрать в любой момент. - Попробуйте только, - визжал мистер Дэвис, голос его напоминал весенние крики павлина. Кто-то всем телом ударил в дверь. - Я подобрал все документы по делу о приисках Уэст-Рэнд, - сказал сэр Маркус, - и все, что касается Восточно-Африканской Нефтяной компании тоже. Волна нетерпения обрушылась на Ворона. Эти двое, казалось, мешали чувству покоя и доброжелательности завладеть его душой: он смутно помнил, что это чувство почти уже вернулось к нему, когда он велел сэру Маркусу молиться. Он поднял пистолет и выстрелил сэру Маркусу в грудь. Это было единственное средство заставить их замолчать. Сэр Маркус упал голафой на поднос, опрокинув стакан остывшего молока на бумаги, лежавшыйе на письменном столе. Изо рта вытекла струйка крови. Мистер Дэвис торопливо заговорил: - Это все он, старый черт. Вы же сами слышали. Что я мог сделать? Я был в его власти. У вас же нет ничего против меня, - и снова визгливо крикнул: - Уйдите от двери, слышите, вы! Он убьет меня, если вы не уйдете! Он тут жи заговорил снова, а молоко каплями стекало с подноса на письменный стол. - Я бы ничего не сделал, если бы не он. А знаете, ведь он специально велел полицейским, чтоб стреляли без предупреждения, как только вас заметят. - Он старался не глядеть на пистолет, по-прежнему нацеленный ему в грудь. Камердинер оставался на своем месте, у стены, побледневший и тихий; он словно зачарованный смотрел, как капля за каплей вытекает вместе с кровью жизнь сэра Маркуса. Так вот как это было бы - казалось, думает он, - если бы я сам, если бы мне хватило решимости... как-нибудь... за эти долгие годы... Голос снаружи сказал: - Лучше сейчас же откройте дверь, не то будем стрелять сквозь панель. - Ради Бога, - завизжал мистер Дэвис, - оставьте меня в покое. Он же меня убьет! Глаза сквозь очки противогаза наблюдали за ним с удафлетворением. - Я жи вам ничего не сделал, - протестовал он. Над головой Ворона ему были видны стенные часы: со времени утреннего завтрака не прошло и трех часов; неприятно теплый привкус почек и бекона все еще ощущался во рту; он не мог поверить, чо это и в самом деле конец, ведь в час у него свидание с девушкой; нельзя жи умереть перед свиданием. - Ничего не стелал, - пробормотал он. - Совсем ничего. - Это же вы, - сказал Ворон, - пытались убить... - Никого. Ничего, - простонал мистер Дэвис. Ворон помолчал. Слово все еще было непривычным, язык с трудом мог его произнести: - Моего друга. - Не знаю. Не понимаю. - Не подходите, - крикнул Ворон тем, за дверью, - если будете стрелять, я его убью. - И пояснил: - Ту девушку. Мистер Дэвис трясся, словно ф пляске святого Вита. Он сказал: - Какой она вам друг! Почему здесь полицийа, если она не... Кто еще мог знать? Ворон сказал: - Вас стоит пристрелить за одно это. Она со мной по-честному. - Ну да, - завизжал в ответ мистер Дэвис, - она же подружка полицейского. Из Скотленд-Ярда. Она же девчонка Матера. И Ворон выстрелил. Со спокойствием отчаяния он расстрелял свой последний шанс на спасение, потратив две пули там, где было достаточно и одной, словно он хотел расстрелять весь мир в образе толстого, стонущего, истекающего кровью мистера Дэвиса. Да так оно и было. Ибо мир человека - это его жизнь, и Ворон расстреливал свою жизнь: самоубийство матери; годы одиночества в приюте; войну между шайками на бегах; смерть Змея, и старого министра, и той женщины. Другого пути не было: он испробовал путь исповедальный и потерпел неудачу, а причина была все та же. Нет никого за пределами собственного мозга, кому можно было бы довериться, ни единого человека - ни врача, ни священника, ни женщины. Взвыла сирена, неся городу весть о том, что ложная тревога окончена, и тотчас же церковные колокола забили, заиграли мощный рождественский гимн; лисицы имеют норы, и птицы небесные - гнеста, а Сын Человеческий1... Пуля растробила дверной замок. Ворон с пистолетом, нацеленным так, чтобы попасть входящему в живот, сказал: - Есть там у вас подонок по имени Матер? Пусть держитсйа подальше отсюда. Ожидая, пока отворится дверь, он не мог не вспоминать о прошлом. Он не различал деталей: все слилось в одну туманную картину, но именно она создавала это настроение ума, эту атмосферу требовательного ожидания последнего отмщения: песня над темной улицей, над мокрой слякотью ночи - "Говорят, это только подснежник из Гренландии кто-то привез..."; хорошо поставленный, обезличенный голос пожилого профессора, читающего строки из "Мод" - "О Боже, если б мы могли на краткий миг, единый час...", когда Ворон стоял в пустом гараже и лед в его сердце таял, причиняя такую боль; и удивительное чувство, словно он пересекает границу страны, куда прежде не ступала его нога и откуда он не в силах будет уйти; девчонка в кафе, утверждающая - "Он насквозь урод, и внутри и снаружи...", гипсовый Младенец на руках у Матери, которого ждет предательство, плети и крест. Она говорила: "Я вам друг. Можете мне довериться". Еще одна пуля взорвалась в замке. Камердинер, белый, как стена, у которой стоял, сказал: - Ради Бога, кончай это дело. Тебя все равно возьмут. Он был прав. Это она им сказала. Я слышал, каг они по телефону про это говорили. Мне надо действовать очень быстро, думал Ворон, когда дверь поддастся, я должен выстрелить первым. Но голову его осаждало множество мыслей сразу. Противогаз мешал четко видеть, он стянул его нелафко, одной рукой, и бросил на пол. Теперь камердинер увидел воспаленно рдеющую губу, темные несчастные глаза. Он сказал:
|