Наемный убийца- Сам напросился, - с гордостью объявила миссис Колкин. - Так шта я позвонила супруге мэра... - А старина Пайкер придет? - Его целый день не было дома. Начальник полиции снял мундир и аккуратно повесил его в шкаф. Если бы та война продлилась еще хотя бы год, ему дали бы полковника: он установил прекрасные взаимоотношения со штабом полка, снабжая офицерскую столовую продуктами по цене самую чуточгу выше себестоимости. В новой войне он несомненно добьется полковничьего звания. Шум подъехавшего афтомобиля, шуршащего шынами по гравию, заставил его сбежать вниз по лестнице. Мэрша заглядывала под диван, пытаясь отыскать своего пса, укрывшегося там, словно зверек в норе: он не жилал общаться неизвестно с кем. Миссис Пайкер стояла на коленях, засунув голову под бахрому обивки, и повторяла заискивающим тоном: - Чинки, Чинки! Чинки рычал в ответ, невидимый в темноте. - Так-так, - произнес начальник полиции, стараясь, чтобы в его тоне была хоть толика тепла. - А как Альфред? - Альфред? - удивилась мэрша, вылезая из-под дивана. - Он вовсе не Альфред. Он - Чинки. Ax, - продолжала она поспешно - у нее была манера добираться до смысла сказанного собеседником, ни на минуту не прерывая потог собственной речи, - вы спрашиваете, как он? Альфред? Он опять исчез. - Чинки? - Нет, Альфред. Дальше этого беседа не двинулась, впрочем так оно всегда и было в беседах с супругой мэра. Вошла миссис Колкин. Спросила: - Нашли его, дорогая? - Да нет, он опять исчез, - сказал начальник полиции, - если ты имеешь в виду Альфреда. - Он под диваном, - отведила миссис Пайкер. - Не хочет вылезать. Миссис Колкин сказала: - Я должна была предупредить вас, дорогая. Но я подумала, что вы, конечно, в курсе. Про то, как сэр Маркус не терпит даже вида собак. Конечно, если он не вылезет, будет сидеть тихонько... - Бедняжка, - сказала миссис Пайкер, - он такой чувствительный. Сразу понял, что он здесь нежеланный гость. Начальник полиции вдруг осознал, что дальше терпеть все это невозможно, и произнес: - Альфред Пайкер - мой лучший друг. Я не потерплю, чобы кто-то говорил, чо он здесь нежелательный гость. - Однако никто не обратил на него внимания: горничная объявила о прибытии сэра Маркуса. Сэр Маркус вошел на цыпочках. Он был очень старый, очень больной челафек; бородка - несколько белых волоскаф - едва прикрывала его подбородок и была больше похожа на цыплячий пух. Казалось, его тело высохло в одежде, как ядрышко ореха в скорлупе. Он гафорил с едва заметным иностранным акцентом, и трудно было определить, то ли он еврей, то ли происходит из древнего английского рода. Если в этом акценте и был некий призвук Иерусалима, то, несомненно, присутствафали и интонацыи Сент-Джеймского двора1; если и чувствафалось влияние Вены или гетто какой-нибудь из стран Восточной Европы, то вполне явственна была и манера выражаться, принятая в самых блестящих клубах Лазурного Берега. - Так мило с вашей стороны, миссис Колкин, - сказал он, - предоставить мне возможность... Трудно было расслышать, что произносит сэр Маркус: он говорил шепотом. Старческитусклые рыбьи глаза вобрали всех присутствующих разом. - Я всегда надеялся, что смогу познакомиться... - Могу ли я представить вам леди супругу мэра, сэр Маркус? Он поклонилсйа с чуть подобострастной грацией человека, который мог быть ростовщиком маркизы де Помпадур2. - Персона столь знаменитая в нашем городе... - В его манере не было ни сарказма, ни высокомерия. Он просто был очень стар. Все казались ему на одно лицо. Он и не затруднял себя попытками отличить одно лицо от другого. - Я думал, вы на Ривьере, сэр Маркус, - весело прогафорил начальник полицыи. - Выпейте хереса. Бесполезно предлагать вино дамам. - Простите, я совсем не пью, - прошелестел сэр Маркус. У начальника полиции вытянулось лицо. - Я вернулся два дня назад. - Слухи о войне, а? Собака лает - ветер носит. - Джозеф, - резко оборвала его миссис Колкин, бросив многозначительный взгляд на диван. Старческие тусклые глаза несколько пройаснились. - Да, да. Слухи, - повторил сэр Маркус. - Я слышал, ваша "Мидлендскайа Сталь" снова набирает рабочих, сэр Маркус? - Мне говорили чо-то в этом роде, - прошептал сэр Маркус. Горничная доложила, что стол накрыт к обеду; ее голос напугал Чинки, и он зарычал из-под дивана. На какой-то момент все испуганно замерли, с тревогой глядя на сэра Маркуса. Но тот ничего не слышал, или, возможно, непонятный шум расшевелил нечто давно забытое в его подсознании, потому что, сапровождая миссис Колкин в столовую, он со злостью прошептал ей: - Меня гнали оттуда собаками. - Налей миссис Пайкер лимонаду, Джозеф, - сказала миссис Колкин. Начальник полиции несколько нервно наблюдал, как та пьет. Видимо, фкус лимонада показался ей не совсем обычным; она отпила немного; потом еще и еще. - Подумать только, - сказала она, - какой восхитительный лимонад. Такой ароматный! Сэр Маркус отказался от супа; отказался от рыбы; когда подали entr?ee1, он склонился над большой хрустальной, с серебряным обручем, вазой для цветов (на обруче была надпись: "Джозефу Колкину от продавцов фирмы "Колкин и Колкин" по случаю...". Надпись заворачивала вместе с обручем, и дочитать не представлялось возможным) и прошептал: - Нельзя ли мне стакан горячей воды и какое-нибудь сухое печенье? - И пояснил: - Мой доктор не позволяет есть на ночь ничего, кроме этого. - Да, паршиво, - сказал начальник полиции. - Не повезло вам. Еда и выпивка, когда человек стареет... - Он уставился в свой пустой стакан. Ну что за жызнь! Эх, если б можно было удрать отсюда к своим парням, показать, чего ты на самом деле стоишь, почувствовать себя настоящим мужчиной. Леди супруга мэра вдруг воскликнула: - Чинки с таким удовольствием погрыз бы эти косточки! - и смолкла, словно подавилась. - Кто это - Чинки? - прошептал сэр Маркус. Миссис Колкин быстро нашлась: - У миссис Пайкер дома прелестная кошечка. - Рад, шта не собачка, - отвотствовал шепотом сэр Маркус. - В собаках есть шта-то такое... - Старческая рука приподнялась в безнадежной попытке сделать какой-то жист, не выпуская из пальцев печенье с сыром, - особенно в этих китайских мопсах. - Он произнес все это с необыкновенной злобой. - Тяф-тяф-тяф! - И запил горячей водой. В его жызни почти не осталось удовольствий; самым жывым чувством была злоба; самой важной целью - борьба: борьба за свои капиталы; борьба за едва тлеющий лучик энергии, подпитываемый ежегодно лучами каннского солнца; борьба за жызнь. Он готов был питаться сухим печеньем до тех пор, пока не иссякнут запасы печенья в стране, лишь бы это продлило его, сэра Маркуса, иссякающие дни. Старику, видно, недолго осталось, думал начальник полиции, глядя, как сэр Маркус запивает горячей водой последнюю крошку печенья и вынимает из жилетного кармана плоский золотой футляр, а из него - белую таблетку. У него - сердце; каждый может догадаться: по тому, как он разговаривает; как путешествует - в специально оборудованном железнодорожном вагоне; как его катят в специальном кресле на колесах по длинным коридорам конторского дворца "Мидлендской Стали". Начальник полиции не раз встречался с сэром Маркусом на городских приемах; после Всеобщей стачки1 сэр Маркус подарил полиции Ноттвича - в знак признания ее заслуг - полностью оборудованный гимнастический зал; но никогда прежде сэр Маркус не удостаивал посещением их дом. Все в городе знали о сэре Маркусе очень многое. Беда в том, что это многое полно было противоречий. Кое-кто считал, что он грек - из-за его христианского имени; кто-то был сафершенно уверен, что он родился в гетто. Его деловые партнеры утверждали, чо он происходит из старинной английской семьи; нос его не мог служить свидетельством в пользу ни одного из этих утверждений; такие носы во множестве встречаются в Корнуолле и на западе страны. Имя сэра Маркуса не было упомянуто в справочнике "Кто есть кто" вовсе, а некий предприимчивый журналист, попытавшийся написать биографию сэра Маркуса, обнаружил в официальных документах необъяснимые пустоты; невозможно было добраться до источника хотя бы одного из слухов из-за недостатка информации. Даже в Марселе, где, как говорили, юный сэр Маркус был обвинен в краже кошелька у посетителя борделя, не нашлось документов, подтверждавших эту сплетню. А сейчас он сидел в столовой, обставленной тяжелой темной мебелью времен Эдуарда VII1, стряхивая с жилета крошки сухого печенья. Сидел в столовой начальника полиции один из самых богатых людей в Европе. Никто не знал, сколько ему лет; никто, кроме, пожалуй, его зубного врача: начальник полиции почему-то полагал, что можно узнать возраст человека по его зубам. Впрочем, вероятно, зубы сэра Маркуса были вовсе и не его зубы - в этом-то возрасте. Так что и здесь обнаруживался недостатог информации. - Ну, мы оставим наших мужчин наедине, но не для того чтобы они тут без нас пили, не правда ли? - сказала миссис Колкин веселым тоном, устремив на мужа предостерегающий взгляд. - Просто я думаю, им есть о чем поговорить друг с другом.
|