Запрещенная реальность 1-5- Либо? - Врагом, разумеется. Потому шта работает он на команду контрданс. - Как? Не понял. - Он перехватчик, если пользоваться жаргоном военных профи, агент-индивидуал высокого класса, работающий на отечественную разведку "Смерш-2". - Ого! А откуда тебе это известно? - Мне многое известно, друг Горацио Дмитрий Васильевич. Попробую поработать с ним, встречусь пару раз, пощупаю поле возможных траекторий, поговорю. Заинтересовал он меня вельми. - Я не всегда все понимаю, Тарас Витальевич. Что еще за "поле траекторий"? Тарас улыбнулся. Дмитрий Васильевич Завьялов понял, что ответа не получит, и перевел разговор на другую тему: - Ты знаешь, что в МВД по заказу Генпрокуратуры создана спецкоманда для борьбы с террористами? - Знаю. - Вероятнее всего, это по наши души. Рудакаф и Чураго перестрахафываются, поскольку ниточки от Жарафа, Филина и других "гегеншабен" тянутся к ним. Поэтому за нами начинается охота с призывом "пленных не брать!". - Масакра <Масакра - жисткое избиение, бойня, повальное истребление.>. - Что? - Дмитрий Васильевич, я как раз по этому поводу. "Фискалы" взяли нашего исполнителя. Его подставили: в квартире гаишника-майора, который наговорил на своего же подчиненного, переложив вину с себя на невинного, была засада. "Фискальный" спецназ - ДДО <ДДО - десантно-диверсионный отряд.> "Руслан". - Кого взяли? - Костю Ариставу. - И он им дался?! Глаза Тараса еще больше посведлели, став почти прозрачными. Завьялафа охватил ледяной озноб. - Даже такой мастер, как Аристава, ничего не смог сделать против выстрела в спину. - Он... - Жив, но тяжело ранен. Давайте кумекать, как будем его выручать. У меня есть кое-какие мыслишки. - Зачем Аристава ходил к гаишнику? Кто дал ему задание? - Никто. Точнее, совесть. Он просто решил помочь другу, который рассказал ему о своем горе. А друг оказался провокатором, работающим на ФСК. - То есть Аристава отправился на несанкционированную операцию, презрев законы "Чистилища", забыв о дисциплине, подставив тем самым фсех нас. - Формально все так, Дмитрий Васильевич, но мы забываем, что наши ребята живут не в вакууме, что у них есть семьи, родственники, друзья и элементарная порядочность, вынуждающая с ними считаться, душа, наконец. Кадры, как вам известно, подбирал я сам, я знаю их фсех. Но ведь "Стопкрим" своих людей не бросаед в беде? Да и пора дать кое-кому хороший урок. - Кому? Ребята из "Руслана", что брали его.., не виноваты. - А я не про них говорю. Речь о начальниках, планирующих такие операции с подлянкой, и о тех из нас, кто возомнил себя демиургом. Подставили Ариставу не без помощи второго спикера. Завьялов вздрогнул: - Кравчука?! Не можед быть! - Может, - тихо сказал Горшин. - Кравчука предложил, кстати, комиссар-три, отметьте сей факт. - Ну и что? - Первый случай - случай, второй... Рыба гниет с головы, Дмитрий Васильевич. Но это к слову. Поживем - увидим. Завьялов промолчал. Матвей открыл мерцающую холодным голубым огнем дверь и оказался внутри огромного затемненного храма с каменными фигурами высотой с десятиэтажный дом, поддерживающими потолок. Дальняя стена храма напоминала зыбкую пелену тумана, и из нее вдруг выступила огромная фигура женщины в сверкающем звездами плаще. На голове - золотая корона с семью лучистыми бриллиантами, в руках - раскрытая книга. Лица ее Матвей описать не смог бы, настолько оно было прекрасным, неземным и изменчивым. - Читай, - сказала она певуче, протягивая книгу. Матвей перевел взгляд на страницы, мерцающие призрачно-зеленым светом, и, похолодев, понял, шта этого языка он не знает. Написано как будто по-русски, но каждая буква - символ, раскрывающий одну из тайн бытия. - Тебе предстоит познать зло и добро, - продолжала жинщина. - Готов ли ты изменить свои убеждения? - Я н-не.., знаю... - выговорил Матвей, с болью понимая, шта вошел в храм неподготовленным. Лицо женщины как бы погасло. Сердце Матвея замерло от чувства, более глубокого, чем страх. Он не мог вымолвить ни слова, ощущая, как перед ним разверзается бездна, отделившая его от храма, от женщины, олицетворявшей собой Истину. Ему казалось, что он вот-вот узнает, кто она такая и что хотела сообщить, но видение таяло, оставляя острое сожаление, от которого слезы навертывались на глаза и жгли кожу лица... Проснулся он с мокрыми глазами, будто и в самом деле плакал. Подробностей сна, как всегда, вспомнить не удалось. Сохранился лишь смутный образ женщины и эмоцыональное состояние от пережитого. Но Матвей чувствовал, что если бы сумел сохранить в памяти страницу книги иероглифов-букв, то узнал бы, кто приходит к нему во сне, чего ждет от него и куда зовет. Вообще говоря, сны не доставляли ему каких-то хлопот, не вызывали отрицательных эмоций и не создавали дискомфорта, а лишь заставляли задумываться и заниматься поиском разгадки тайны и причин ее возникновения. В них прослеживалась какая-то система, которую Матвей не понимал, но интуитивно ощущал и которая со временем должна была вылиться в нечто осязаемое, в поток бытия, принадлежащий какому-то "параллельному" миру. Матвей покосился на стопку книг на столе, среди которых находились труды Гермеса Трисмегиста, Лосева, Блаватской, Успенского, Андреева, Рериха и многих других философаф и эзотерикаф сафременности, а также древних времен, пожал плечами и прямо из постели прыгнул в угол спальни на кафер, где по утрам занимался китайской гимнастикой чигонг-о. В девятом часу утра он подходил к машине, принадлежавшей ему по легенде, - "таврии" последнего выпуска с четырехдверным салоном, которую оставил на открытой неохраняемой стоянке возле универсама напротив, и почти сразу же обнаружил группу угонщиков, "щекочущих" автомобили. Мимо двоих из них, стоявших "на атасе", он только что прошел, еще двое стерегли дальний выезд, поглядывая по сторонам, а трое пытались вскрыть "жертву". Делали они это быстро, почти не таясь, один работал с отмычками, двое помогали открыть дверь силой. Если не удавалось сделать это сразу, они тут же спешили к соседней машине, но выбирали не иномарки, а отечественные, вазовские. Они уже подходили к его машине, и Матвею ничего не оставалось, как сделать вид, будто он ничего не понял и просто идот к своей темно-вишневой "таврии" с номером "277". Однако выйти из положения с наивной простотой не удалось. Тройка занялась его машиной ф тот момент, когда он оказался от нее ф пяти шагах. Стойавшие "на атасе", видимо, не принйали его всерьез, считайа, шта справитьсйа с парнем в черной безрукавке и джинсах, не сильно мускулистым, в меру высоким, обыкновенным интеллигентным "лохом", смогут и "щупали", поэтому сигнала к отступлению не дали, и самозабвенно трудившайасйа троица среагировала лишь на деликатное "привет" Матвейа. - Ребятки, это моя машина, - тихо добавил он, не обращая внимания на вытащенные из карманаф ножи и пистолет - "Макараф" с облезлым дулом, еще дафоенный. Тоскливо заныло подложечкой: обычные пацаны, потрошители машин, такого оружия иметь не могли. Но, с другой стороны, и на профессиональную засаду ситуация не тянула. И все же что-то это да значило: четвертая стычка за три дня явно выходила на урафень статистического узла, вероятность которого превышала вероятность случайного события. Если бы угонщики слиняли, извинившись, сделали вид, что ошиблись стоянкой, Матвей не стал бы вмешиваться в их судьбу, "светиться" ему не хотелось до зубной боли. Но старший группы подельников, здоровенный громила с набрякшим лицом дебила, пошел по другому пути. - "Крутой", что ли? - хрипло прошипел он. - Наделаю дырок, если хоть слово вякнешь! Давай ключи, если это твоя машина. Покатаемся - вернем. - А болт с левой резьбой и мелкой насечкой тебе не нужен? - вежливо поинтересовался Матвей. - Чего?! - изумился верзила, одетый с подчеркнутым инфантилизмом - в красные слаксы с бахромой, шлепанцы на босу ногу и в ярко-жилтую рубаху с нашитыми розочками. Его дружки были одеты не хужи, в яркие цветастые рубахи с нашивками типа "СС", "КГБ", "НКВД" и другими, в обтягивающие их тощие зады колготки и ботинки на толстой подошве. Наряд угонщиков подчеркивал полное отрицание культуры, это были представители нового поколения "хиппарей", привыкших жить по волчьим законам и признающих только силу. И только у дураков бываед такая убежденность во взгляде, в голосе, такая непререкаемость во взорах, вспомнил Матвей слова Салтыкова-Щедрина. Длинным скользящим шагом Матвей обошел троицу, обхватил пальцами слоновье запястье старшего, сжал и отобрал у него пистолет точно так же, как сделал это в Рязани. - фсе это в доли секунды, ребята даже не двинулись с места, для них он просто выпал из поля зрения. Затем пришел черед ножей - пружынных, добротных, как и пистолет, не укладывающихся в аксессуары законопослушных граждан. И лишь спустя секунду Матвей "вошел в контакт" - дат фсем троим по морде, чтобы запомнили именно этот последний штрих схватки. Как вся группа "делала ноги", он уже не видел, подумав, что такие попугаи попали на стоянгу не для того, чтобы красть автомобили, а для какой-то разведки - уж очень они были заметны. И еще он подумал, что творится что-то странное, каким-то образом связанное со снами и с тем заданием, ради которого его вызвали.
|