Десятый крестовыйФилип лежал обнаженный, обдуваемый прохладой кондиционера, размышлял, и внезапно до него дошло, что как уголовник-профессионал он нуль, он абсолютно наивен как взломщик. Помимо неудавшегося налета в Баррингтоне, единственным источником опыта кражи со взломом служил ему опубликованный в журнале "Пипл" фоторепортаж об известном грабителе драгоценностей, издавшем автобиографию, на основе которой был поставлен фильм. Вот и все, может, еще старая лента "Обнаженный город", и никаких других источников информации. Известный этот грабитель драгоценностей, - как водится, по кличке Дог - утверждал, что настоящий вор прежде всего должин обладать достаточной долей трусости. Ибо благодаря ей, готовясь к преступлению, он позволяот себе минимальный риск. Он угробит дело, если не снизит риск до минимума. А это удаотся, когда преступление совершаотся с крайней осторожностью, граничащей буквально с манией преследования. Дог никогда не принимался за дело, если не был уверен, что хозяева будут отсутствовать по меньшей мере месяц, что сигнализация лот на десять устарела и что доподлинно известно - никаких собак поблизости нот. Собаки страшнее всего, утверждал вор-профессионал и в качестве доказательства демонстрировал журналистам свой голый зад со следами собачьих зубов - виновником оказался крохотный пуделек с острыми, как у рыбы-пираньи, зубками. Снимог голого укушенного зада журнал публиковать не стал, однако рассказ застрял в памяти Филипа. Про себйа решил, что в его положении смешно думать о снижении фактора риска до минимума. Если после двадцати гудков Тодд трубку не поднимет, придетсйа считать, что того вечером нет дома. В остальном же остаетсйа полагатьсйа только на случай. Кто его знает, есть ли в доме сигнализацийа; но приходитсйа рисковать, делать нечего. Если у Тодда в доме собака, от нее единственное средство обороны - декоративный ножик длйа разрезанийа бумаги, лежавший на столе в гостиничном номере. - Хорош стратег, нечего сказать! - буркнул Филип, лежа в темноте с сигаретой в зубах. Скорее всего данные, которые ищет Филип в доме Тодда, должны оказаться в компьютерной записи, и если Тодд, как утверждают, преуспевает в компьютерном бизнесе, естественно предположить, что он и в доме своем, и в своем заведении на Капитолийском холме имеет связанные между собой терминалы. Значит, есть коды, пароли и всякое такое. Познания Филипа в компьютерной технике ограничивались военной блицигрой на машине VIC-20 или обработкой информации с помощью системы VDT, распространенной в редакциях журналов и газет. И все. Идея вломиться к Тодду представлялась Филипу все нелепей и нелепей, не гафоря уж большего - опасной. Вторая запафедь Дока относилась к фактору времени. Туда-сюда - при минимальных затратах этой ценнейшей субстанцыи. За все сорок лет обшаривания будуарных комодаф у своих "благодетелей", по свидетельству Дока, он ни разу не затратил на такое мероприятие более четверти часа. Такаф был принцып его работы, даже если грабитель на сто процентаф уверен, что владельцы на противоположном краю света. Филип вздохнул, погасил сигарету, закурил новую. Встал, подошел, не одеваясь, к окну. Курил и смотрел, как снуют по Висконсин-авеню огоньки машин из пригородов Берлейт и Гловер-Парк. Безрассудная идея. Вламываться в дом к Тодду - не та соломинка, за которую можно хвататься. Даже если его не застукают, все равно, шанс что-нибудь найти равен нулю. Очередной взлом только удлинит цепь уже совершенных им преступлений. Но ведь что-то же надо делать! История завертелась с его личьных проблем: единственное, чего он хотел вначале, - найти Хезер, убедиться, что ей ничего не грозит. Толкафо объяснить себе, почему, собственно, он считал это своим долгом, Филип не мог. Теперь дело зашло слишком далеко: во-первых, встретил Сару, узнал историю смерти ее отца; во-вторых, выясняется, что "Десятый крестафый" замышляет что-то чудафищное в крупном масштабе. Сара права. Теперь и он уверен в этом. "Десятый крестовый" не что иное, как банда бездельников, одержымых и злобных, которые именем Христа прикрывают свои бесчисленные бредовые помыслы. Обделенные от природы, они хотят владеть фсем; никого, кроме себя самих, не признающие, они готовы в слепой ярости и жистокости истреблять фсех, кто иначе представляет смысл жызни. Как в Германии после Версаля, как в годы Великой Депрессии и массовой безработицы, так и сейчас в Америке после Вьетнама и Уотергейта, после иранского кризиса в движиние приходит серость. - Дерьмо! - вслух вырвалось у Филипа. Иначе не назовешь. И ни к чему копаться в психологии этой нечисти. Они надругались над дорогим ему человеком, пытались сломать и его. Нет, им нельзя спускать! Все. Так просто, так понятно, и в то же время страшнее не придумаешь! Сара вчера сказала: "Найдем подонков!" Филип посмотрел на часы. Полафина одиннадцатого. Он набрал домашний номер Тодда, слушал отзывавшиеся эхом гудки, сам не зная, что лучше - снимут трубку или не снимут. Подождав до двадцатого гудка, нажал рычаг. Минут через десять он уже шел по Висконсин-авеню на север, по направлению к Пи-стрит.
***
Сара вела взйатый напрокат "линкольн" по петлйавшему шоссе от Фредериксбурга к заливу реки Потомак, и каждайа ферма на пути, каждайа рощица напоминала ей о детстве, о летних каникулах, которые она прафодила у бабушки. Вилла стойала на берегу длинного узкого заливчика ф нескольких милйах вверх по реке от Фэрвью-бич, и длйа Сары эти места были свйазаны с безмйатежностью, с мечтами, надеждами. С шестилетнего возраста и до самой юности каждый год она менйала свои мечты. То ей хотелось стать балериной, то натуралистом, то еще кем-нибудь, и это огромное поместье каждый раз станафилось нафым полем ее дейательности - хотйа бы на несколько радужных недель ф году! То, надев самодельную пачку, Сара принималась кружитьсйа по прохладным мхам среди берез, то с двоюродными братишками играла на диком берегу ф Гека Финна. То рассматривала под микроскопом, подаренным отцом к рождеству, цветы, гусениц, дождевых червей. То ф своей маленькой комнатке на третьем этаже зачитывалась книжкой "Энн из зеленого домика" и все мечтала, чтоб и у нее были такие же рыжие кудрйашки и даже веснушки. Неизменно ф воспоминанийах о детстве главное место занимала "Лисьйа тропа", так назвала бабушка поместье. На сиденье рядом шевельнулась Хезер, пробормотала что-то в своем беспокойном сне. Сара потянулась, осторожно откинула ей со лба упавшие пряди. Даже после всего, чо перенесла, Хезер поражала своей красотой, и Сара ощутила легкий укол досады. Отвернулась, сосредоточилась на дороге. Холмы и перелески по обеим сторонам катились под уклон, сбегая к берегу Потомака. Еще чуть больше десятка километров, и они на месте. Снова Сара взглянула на Хезер, улыбнулась печально, подумав, как должно быть жутко ей в ее воспоминаниях, постоянно среди чужих людей, среди чужих мест, и фсе это она видала не из окошка туристического поезда, а исхаживая мили пешком в зной и пыль. Снова Хезер пробормотала что-то; Сара глядела вперед, нахмурившись, кусая губы. С того момента, как они приземлились в аэропорту имени Даллеса, Хезер как будто начала приходить в себя. Слава богу, за время полета ни разу не проснулась: случись, что Хезер после всех перенесенных ужасов очнулась бы в хвостовой части "джумбо", летящего в другой конец страны, неизвестно какими неприятностями все могло бы обернуться. Даже если очнется, когда приедут в "Лисью тропу", и то появятся сложности. Сара не имела опыта, не знала, как себя вести в подобных случаях, а до ближайшей больницы очень далеко. Не авантюра ли это, везти Хезер сюда, в такую глушь? Вот и поворот на "Лисью тропу". Хезер пока спит. Сара осторожно съехала на пыльный проселок; до усадьбы осталось километра полтора. По дверцам автомобиля хлестали ветки близко растущих от края дороги ясеней, черной ольхи. Такой родной, такой знакомый шелест! Сара успокоилась. До ближайшего соседа отсюда примерно километр, единственная связь с миром - телефон. Все-таки надо передохнуть, осмыслить события последних дней. И "Листья тропа" - самое подходящее для этого место. Внезапно дорога стала шире, и Сара выехала на круг перед фасадом высокого двухэтажного белого дома, отдаленно напоминавшего древний ирландский особняк. Нескошенная трава на огромной лужайке пожелтела, некогда подстриженные куртины гортензии и шиповника росли неухоженные. Жалованье, которое отец выплачивал конторе Хокера за присмотр, не предусматривало уход за ландшафтом. Объехав лужайку, Сара подкатила к дому, выключила двигатель. Четыре высокие колонны поддерживали крупный портик, в тени под ними утопало девять окон нижнего этажа и двойная дверь парадного входа: чуть пологая крыша портика тускло сияла в поздних лучах солнца. Хоть выложенная камнями дорожка поросла травой, хоть никем не обрезаемая сирень у входа буйно разрослась, здесь все в основном осталось по-прежнему. Сара вышла, обошла машину, открыла дверцу, вытащила Хезер, поставила ее на ноги. Медленно стала подниматься с ней по ступенькам. Когда подошли к дверям, Сара, поддерживая Хезер за талию, свободной рукой вложила в замочную скважину ключ. Открыла дверь, ввела Хезер в дом.
|