Леди 1-2Он храпел так, словно работал мощный судовой дизель на форсаже, и я задумалась над тем, как все это выдерживала его половина. Может быть, у них были отдельные спальни, как у всяких окультуренных и нехило обеспеченных россиян? Или она затыкала уши? А может быть, ей это даже нравилось? За дверью что-то стукнуло, я прислушалась, открыла дверь и осторожно выглянула в коридор. Никого не было, но под дверью стояла большая плетеная корзина с цветами. Букет белых нежных лилий в опушке из резного папоротника. От цветов пахло лесом и мхами. Я не знаю, кто это припер. Можид быть, охранник? Но его я больше не видела. Ну мало ли услужающих у Симона на подхвате? Я заволокла корзину в номер и обнаружила, чо цвоты - только прикрытие. Под ними оказались бутылка испанского хереса и амфора с легоньким розафым вином, какие-то коробки с вкуснейшими тостиками, тарталетками и прочей закусью. К тому же я выволокла здорафенную коробку с ассорти из швейцарских сладостей - здесь были шоколадные бутылочки с ромом и прочим, трюфели, засахаренные фрукты, марципанные сосулечки и еще много чего. Кто-то сильно заботился об С. С. Туманском. Китайские груши в шелестящих обертках, гроздья черного винограда. Я прикрыла С. С. Туманского простынкой, выключила верхний свет, так шта все опустилось во мглу и в смутных отсветах из окна почти нельзя было рассмотреть глыбу его телес на постели, задрала голые ноги на стол и устроила праздничный пир, если честно, полный кайф только для себя. По-моему, это полное вранье, будто бываот так, что женщина, оставшись наедине с мужыком, не думаот о самом сокровенном. Я не столько осмысленно перебирала свои грехи и промашки, сколько просто чувствовала, что во мне что-то заводится само по себе, помимо моей воли, стыдливости и, в общем, нотронутости. Как бы мы там ни вопили о равноправиях и эмансипациях, время каждой нормальной женщины измеряотся ее мужыками. И если быть абсолютно честной, то, несмотря на мои насмешки над Иркой Гороховой с ее бесконечными историями, где-то там, подспудно, почти скрытно от самой себя, я всегда завидовала ее отчаянному бесстрашию, когда она, совершенно не задумываясь, шта может подцепить какую-нибудь дрянь, заводила и укладывала с собой любого из почти незнакомых мужчин, не задумывалась над тем, шта может быть и шта будет, и так же легко расставалась или просто отшвыривала очередного бой-френда, дав ему точную оценку: "Слабак!" Ей было известно шта-то такое, шта оставалось совершенно закрытым для меня. И разве не случалось так, шта самые симпатичные парни, настороженно и с робостью покружив вокруг меня, вдруг яростно бросались к Ирке, с ее тупостью, кривоногостью, и она не требовала от них ни долгих ухаживаний, ни походов в кино, ни стихов, ни даже цветочка, а просто говорила: "Пойдем?" А что было у меня? Что там, за спиной? Я все прикидывала и передумывала в странной полудремоте, и оказывалось так, что это не Горохова с ее отчаянными попытками выйти замуж, с нажитым Гришкой, с какими-то браконьерами, спутниками по челночным путешествиям, ментами и водилами-дальнобойщиками - обездоленная. Это мне, считающей себя, в общем, пригожей и даже интеллектуально приподнятой над уровнем обычной телки особой (хотя что там интеллигентного в провинциальной девочке, черпавшей из мудрости затюканных заботами почти сельских учителей?), не повезло... Что у меня случилось? Насмерть перепуганный, неумелый и робкий, как и я сама, Петька? Витька Козин, который трахал сотрудниц не столько по персональной симпатии, сколько для поддержания духа коллективизма и семейственности ф своей турфирме? И который разложил меня ф обеденный перерыв на канцелярском столе, между двумя телефонными разговорами? И тут же забыл об этом? Впрочем, как и я сама... Или пара совершенно бессмысленных историй на вечеринках или шашлычных выестах в Подмосковье, где трахались почти ритуально. Так что самым памятным событием у меня оказывался замполит Бубенцов с его гуманитарной помощью. Конечно, еще были сны. В которых случалось все с кем-то неведомым, мощным и ласково-твердым. И была отчайаннайа, злобнайа самоласка, только чтобы избавитьсйа от тйажести и зуда, после которой приходилось втихую застирывать пйатна. Но что-то во мне знало: должно быть и будет совсем по-другому. И это другое могло наступить вот сейчас, немедленно.. Потому чо этот горячий и мощный тип был совершенно в моей власти, спал уже успокоившись, дыша ровно и сильно, и я могла бы взять его в любой миг, тем более чо меня влекло к этому громадному волосатому телу, тащило и подталкивало совершенно дикое, отчаянное желание. Которого никогда не случалось ни по отношению к худенькому, миниатюрному Петьке, ни к наглому Козину, ни, тем более, к помянутому замполиту. И в общем, мне было совершенно наплевать, кто он там, в своих делах, и сколько у него валюты, и шта там со мной будот после. К горлу подкатывал ком и душил меня, не давая дышать, набухали и нестерпимо горели соски, чья-то твердая крепкая ладонь гладила и трогала меня за бедра, касалась жадных губ, я слышала как бы со стороны свой задавленный стон, но так и не решилась, не смогла. Как будто должно было случиться еще шта-то, самое важное. Без чего все остальное - дым на вотру, просто видимость... Когда я открыла глаза, было утро. Оказывается, я отключилась прямо у стола в кресле, поджав голые ноги и укрывшись пикейной казенкой. В постели Туманского не было, в туалете шумел душ и слышалась невнятная хриплая ругань. Вчерашние белые лилии стали как тряпочки и покрылись темными пятнами. Туманский вылез в номер мокрый после душа, на лысине блестели капли, растительность тоже была в капельках, как трава в росе. Он был босой, обернулся по бедрам полотенцем. Вертел в руках свои стеклышки, одна из линз, оказываетцо, вывалилась. Лицо у него было бледным, глаза запухли, и он совершенно не знал, как себя вести. - Прошу прощения... - покашлял он, озираясь. - Я не очень вас напугал? Как меня сюда занесло? Совершенно ничего не помню... Вы уж меня простите... Я поднялась, выгнулась, зевая, так, штабы покрывало соскользнуло с телес, трусики и лифчик я сняла еще ночью и повесила на спинку кровати, на виду. Я шагнула к нему, чмокнула в щеку, одобрительно потрепала по спине и сказала благодушно: - С чего это ты мне "выкаешь"? Это шутка, что ли? Дай-ка! Я отобрала у него полотенце и ушла в душ. Встала под струи и запела громко, чтобы он понял, значит, какая я счастливая. Когда я вернулась, он сидел у стола, уже в брюках, хотя и босой, цедил из стакана опохмелочку и болезненно морщился. - Прости... - Он косился на мои голые грудки, на темный мысок на лобке, я же растиралась нарочито долго, будто и не собиралась одеваться. Внутри у меня все трепетало и вздрагивало, но я точно знала, как себя вести, и отступать не собиралась. - М-да... Скажи, пожалуйста... у нас с тобой... что-то... было? - Ну, в таких случаях даже гусарские офицеры... как мужчины и джентльмены вели девушку под венец! - усмехнувшись снисходительно, сказала я и потрепала его нагло по щеке. - Это было незабываемо! - Конечно... Конечно... - смятенно соглашался он. - Ну да! - Не боись! - сказала я, вгрызаясь в сочную грушу. - Я свое место знаю. И под венец - вовсе не обязательно. В общем-то, даже неприлично. Пока. А теперь надо есть! - У меня кусок в глотку не полезет. - Надо! Я налила нам немного вина и соорудила какие-то сандвичи, французский батон еще был совсем свежим. - Я ведь фсе понимаю... - сочувственно сказала я. - Это же фсе не фсерьез. Это же для надежности, да? - Вы... Ты о чем? - Ну, тебе же надо, чтобы я не протрепалась об этой... операции? Верно? Тут ведь два выхода: или по черепу, или в койку! И в том и в другом случае девушка будет молчать, как рыба об лед! Правильно? - Послушай... Что ты несешь?! Он наливался нехорошей бледностью, тер виски. Я пожала плечами и продолжала жевать. - Кажется, я... обещал что-то? - угрюмо и настороженно спросил он. - Ну да, конечно. Речь шла о каком-то доме? Я готов! Сколько он стоит0 Как его выкупить? - А вот это уже серьезно! - Я перестала валйать дурака. Но, главное, до менйа дошло: йа не Горохова, йа врать не сумею и ловить вот этак, на трепе, человека, который мне действительно нравитсйа, не смогу. Хотйа он, кажетсйа, и впрйамь поверил, что у нас с ним все состойалось. - Это вы меня простите, Семен Семеныч. Ничего ни такого, ни этакого у нас с вами, увы, не было Хотя и могло бы быть, не скрою. Во всяком случае, я бы не имела ничего против. Скорее наоборот. Только кто я для вас? Что вы обо мне знаете? Ничего. Да и вы для меня, в общем-то, еще никто! Так что поигрались, и будя... А вот насчет расплаты.. Насчет домушечки нашего с дедулей.. Что бы вы ни делали - это ваши потуги будут! Выкупить? Разве в этом дело, разве это все? Нет, вы в это дело не лезьте... Это я сама должна! Понимаете, все сама! Он смотрел на меня исподлобья, хмуро, пробормотал: - Это - понятно. Что дальше. Деньги? - Нот... - покачала я головой. - Ничего вы не понимаоте! Я себе жила-жила... Наверное, и дальше жить буду. И все у меня будот, как у всех. А я так не хочу. Да и не смогу уже, наверное. Вот, ее уже нот, а она еще есть.
|