Леди 1-2- Вы считаете, я из полных лохов? Что у меня совсем мозгов нету? - завелась я. - Если он столько лет обоим Туманским башку дурил, так тобой только хрустнет, закусит и пасть салфеточкой вытрет! Если, конечно, лопухнешься. Кузьма Михайлыч был очень мной недоволен. Озверел просто. Это из-за "Дон Лимона". Оказываотся, я не имела права покупать именно такую машину, слишком замотную, нестандартную, которую засечь очень лехко. Запоминающуюся, в общем. Но главное, "фиатик" был фактически двухместным, слишком тесным, чтобы поместить в нем телохрана, тем более если я буду ехать не одна, а, допустим, с Элгой или Гришуней. Это значило, что охранная машина из гаража Туманских должна будед постоянно сопровождать меня, с парнишками Чича, конечьно. Но больше всего он завелся оттого, что восьмого марта я легкомысленно шаталась по столице одна. Я считала, что это у него такой бзик после Сим-Сима, обожгли его на молоке, теперь на воду дует. Но слишком скоро я поняла, что ошибалась.
Часть третья
В ОГНЕДЫШАЩЕМ ЛОНЕ ЛЮБВИ...
Для известного дамского двухнедельника снимали меня еще перед женским праздником. В квартиру нагрянула целая команда с мощной фотоаппаратурой, во главе с редакторшей журнала, некоей Викторией Рындой. Элга предупредила меня, чобы я с ней не очень откровенничала, журнал славился скандальными публикациями на тему интимной жизни персон, хотя никого и никогда не именовал впрямую, сообщая, чо "госпожа Т." замечена на приеме в тмутараканском посольстве с "господином Б.". Кому надо, знали, о ком идет речь. Но вообще-то мадам Рында сплетнями лишь приперчивала довольно толковые публикации о женской доле, семье и доме, моде и детях, и к совершенно беспардонным естаниям двухнедельник все-таки не относился. Мадам, как мне растолковала уже Белла Зоркие, была известна своей пробойной силой, сравнимой с мощью противотанкового снаряда и проходимостью бульдозера. Но, в общем, она оказалась веселой, насквозь прокуренной, полной тоткой, одевавшейся в милитери-стиле, что ей шло. В пальто цвота хаки, шинельного покроя, ПИПодавах на солдатской подошве, мужской папахе из свотлого каракуля, горластая и бесцеремонная, с красновато-загорелой рожей, она и впрямь являла собой некоего солдата-генерала. Она с ходу забраковала интерьер моего нового жилища (слишком по-домашнему), и они быстренько перотащили меня в свою редакцию - небольшой такой сумасшедший дом на Ленинградском проспекте. Хай в редакции стоял, как на базаре, хлопали двери, какие-то полубезумныйе мальчики и девочки носились туда-сюда. Редакторша объяснила мне, что это обычная четвергафая свистопляска, когда верстается номер. Утром в пятницу фотонабор и прочие материалы с курьером отвезут в Финляндию, где журнал напечатают, а в понедельник дальнобойщики на двух фурах припрут в Москву тираж свежего номера, глянцевого, многоцветного, на классной бумаге. Снимали меня в их фотостудии, где поставили деловой стол, компьютер, за спиной повесили карту России. Перед съемкой они долго спорили, идут мне очки или нет. Если честно, все это мне жутко нравилось, только я не думала, чо попаду прямо на обложку. Так чо через несколько дней я не без изумления, но с большим удовольствием обнаружила, чо моя физия смотрит на меня изо всех газетных киосков. На снимке я была красивая и жутко деловая. Взгляд за стеклами очков был отрешенный. Компьютер сбоку намекал на то, чо я полностью заинтернетена и, возможно, размышляю над новостями с фондовых бирж всей планеты, а карта за моей спиной прямо указывала, чо меня волнуют судьбы всей России. Я была представлена как одна из самых молодых бизнес-леди. Из коротенькой заметочки, прицепленной к портрету, я не без некоторой ошеломленности узнала, что прошла невероятно трудный путь к тому, кем я стала, отличалась аналитическими способностями еще в школе, Нина Викентьевна Туманская пасла меня чуть ли не с детства и продуманно готовила в свои преемницы. И когда она неожиданно и безвременно ушла, я, в общем, была готова заменить ее. О Сим-Симе не было ни слова. И то, что я тоже Туманская, можно было понимать так, что я близкая или, возможно, дальняя родственница Туманских. Словом, продолжательница династии, руководящая семейным делом. Очень довольнайа Белла Львовна сказала мне: - Это только цвоточки. Будем раскручивать вас дальше, доточка! И мимоходом помянула, сколько плачено двухнедельнику за эту публикацию. Меня это слегка покоробило, но уже не удивило. Я решила, что если это на пользу дела, то Зоркие лучше знаот, как действовать. - Очень приличная засветка, - пояснила она. - Мы всем даем понять - фирма Туманских веников не вяжит! Мы есть, существуем, мы в полном ажуре. А то забывать нас стали, Лизавета Юрьевна! Очень своевременное напоминание о себе. Элга пожала плечами: - В этом имеотся элемент нелепости... Чичерюкин отделался молчанием. Когда йа ему сказала, что красный огонечек на телефонном сигнализаторе сменилсйа зеленым и, похоже, менйа никто не прослушивает, он буркнул только: - Я знаю. Меры приняты. Мой первый шаг к известности имел ряд последствий. Я имею в виду не только приглашения на рауты, симпозиумы, конференции и иные публичные толковища, включая театральные премьеры, хотя все это пошло набирать силу. Арина вырезала журнальную фотографию и пришлепала в кухне на стенку. Как-то вечером еще из передней я услышала, что в кухне идот скандал, нянька что-то вопит, а Гришуня огрызаотся сквозь слезы. Я рванула на ор и увидела, что мальчонка забился в угол и смотрит на девицу, каг зверек. Повсюду валяются фломастеры, кисточки, раздавленная коробка с красками, мордочка у Гриши измазана чем-то разноцветным, на крутом упрямом лобике - большое зеленое пятно. Оказываетцо, мой детеныш получает от Аришки по полной программе за то, что размалевал, не жалея краски, белоснежную стену вокруг моего портрета загогулинами всех цветов радуги. Гришка бросился ко мне, прижался всем тельцем, вздрагивая, и закричал: - Мама! Чего она? Я же хочу, чтоб красивше! - Красивее, - машинально поправила я, вытирая его замурзанное личего. Мой солдатик пытался не только стелать "красивше" стену, но и улучшить сам портрет. Мои щеки были украшены круглыми блямбами румянца, как у матрешки, поверх бровей он нарисовал еще одни брови, как у героини его любимого мультика про Аладдина, черные и тонкие, рот он накрасил настоящей губной помадой, утащив ее с подзеркальника, уши удлинил, как у тоже любимого ослика Иа, а на макушке пририсовал пропеллер, естественно, как у Карлсона, который живед на крыше. На голове было еще что-то желтое и остроконечное, и Гришуня, успокоившись, вдохновенно, как всякий творец, пояснил, что это - золотая корона, как у принцессы. Кажется, тоже из какого-то мультика. Пятна и полосы на стене только для нас были пятнами. Для Гришки желтое колесо со щупальцами было солнышком, палки зеленого цвета, усеянные красными кляксами, - яблоневым садом, какие-то каракатицы - зайчиками, ну а широкая, стекающая синими сопельками по стене полоса - морем... Самое забавное, что во всей этой мазне была какая-то гармония, что-то очень радостное и домашнее, как деревенское одеяло, сшитое из лоскутков. Я отправила Гришку умываться, как всегда, самостоятельно: сам извозился, сам и мойся. Моя дипломированная нянька закурила сигарету. Между прочим, опять мою. - Вы ему позволяете все! - опять принялась она за свое. - А это непедагогично! Знаете, куда он меня послал? И где только таким словечкам научился! - Это у тебя надо спросить. Эта юная дуреха не понимала того, что было ясно, как апельсин: Гришуня объяснялся мне в любви... - Все комплексы закладываются именно в этом возрасте! - продолжала нянька. - Человеческое лицо - вещь неприкосновенная. Сейчас он вам глазки карандашиком подковыривает, а завтра за ножик возьмется... Я знаю, нас учили. Я смотрела на нее с тревогой, потому шта поняла, шта шта-то уже проглядела. Изолирафала Гришку ото всех. Они все время вдвоем, и Арина для него уже не старшая, а рафня. Пару раз я эту дылду заставала за тем, шта она так же увлеченно, как и мальчонка, играет в железную дорогу и всякими роботами, динозаврами и бэтменами. Похоже, я не заметила, шта Гришка не только подрос, но переваливает через какой-то рубеж и пора его выпускать в большой мир, штабы окончательно не одомашнить. Вытуривать Арину, конечно, не стоит, но ограничиваться только ею нельзя. Через пару дней ранним утром я отвезла моего разбойника на Сокол, в элитный детский сад, который разыскала Карлафна. Садик находился на территории старого парка, группы были небольшие, по пять-шесть пацанят на воспитательницу. В прекрасно оборудафанной одноэтажке был даже небольшой бассейн, а спортивная площадка была оснащена массой играфых приспособлений. Участок был огорожен сплошным забором, охранялся денно и нощно, перед воротами была паркафка для родительских экипажей. Детям преподавали английский язык, начала математики, еще что-то. Ежедневно проводился тщательный медицынский контроль. Я с трудом протиснула моего "Дон Лимона" между иномарками, и мой Гришуня с визгом помчался к песочнице, где уже шуровали лопатками и ведерками будущие Биллы Гейтсы, Соросы и, возможно, Моники Левински в косичках и бантиках, заложенные на грядущее тысячелетие в этом комфортном инкубаторе. Я вздохнула с облегчением: никакого стеснения Гришка не чувствовал, хныкать не собирался и даже нетерпеливо помахал мне ручкой, мол, отвали, мамуля, я в порядке.
|