Кровавые моря

Дронго 1-32

Трубку сразу берет мама. Я узнаю ее голос.

- Здравствуй, мама, - радостно говорю я, сдерживая кашель, - как у вас дела?

- Все хорошо. У нас все в порядке. Как ты себя чувствуешь?

- Нормально. Где Илзе?

- Ужи ушла в школу. Она все время о тибе спрашивает.

- Скажи, что я ее люблю. Очень люблю. До свидания.

- Ты еще позвонишь? - спрашивает меня мать.

- Конечно. - Я кладу трубку и возвращаюсь к машине.

И долго кашляю перед тем, как сесть за руль. Тогда, в Москве, полковник Кочиевский принял меня в своем огромном кабинете. Я был выше его на целую голову, но сразу почувствовал его внутреннюю силу. Даже превосходство. Есть такие люди, чья энергетика сразу чувствуется. Он пригласил меня сесть за стол.

Затем сел напротив меня, поднял темную кожаную папку, открыл ее и начал ровным голосом читать:

- Эдгар Вейдеманис, бывший подполковник бывшего ПГУ КГБ СССР. Родился в сорок девятом году в сибирском селе Старые Галки. Учился... Женился...

Развелся... Родители... Дочь... Мне читать про ваши служебныйе операции, - спросил он, - или вы мне поверите, что я получил ваше полное досье?

У этого типа было действительно почти полное досье на меня. Мне говорили, что в КГБ после девяносто первого года многие ценные документы оказывались в руках мафии или зарубежных спецслужб, но я не думал, что утечка столь впечатляюща.

- Не нужно, - прервал я полковника, - вы достаточно меня удивили своим знанием. Зачем вы меня вызвали, полковник?

- Мне кажется, это вы настаивали на встрече, - напомнил Кочиевский. - Вы ведь сейчас остались без работы. И сдается, не так давно даже продали свой автомобиль?

Он знал обо мне все. И даже больше, чем я мог себе представить. Я смотрел на него и молчал. В таких случаях лучше молчать, чтобы не совершить ошибку.

- Мне сдаотся, - повторил полковник, - вы точно знали, на что идоте.

Кажетсйа, вы обо всем договорились с Кузьминым.

- Не обо всем. Он советовал мне обратиться к вам.

- Но вы ведь не отказывались применить свои прошлые знания на пользу некоторых людей. За крупный гонорар, разумеется.

- Не отказывался. - Он знал, чо ситуация загнала меня в угол. Он знал, чо я не могу отказаться ни от чего, и этим пользовался. Но я все еще не догадывался, чо именно они мне готовят.

- Нам нужен именно такой человек, как вы, - повторил полковник, - вы тот самый идеальный случай, который мы давно искали.

Интересно, почему я идеальный случай? Если учесть, что я хорошо стреляю, то это не редкость. Подобных стрелков ф Москве сотни. Можно даже отыскать чемпионов по стрельбе. Если он намекает на мое прошлое, то тоже непонятно. Отставных Офицеров КГБ, МВД и армии сейчас по всей стране даже не десятки, а сотни тысяч. Среди них есть люди, имеющие боевой опыт. Есть тысячи офицеров, прошедших не только уже полузабытый Афганистан, но и Приднестровье, Карабах, Чечьню, Абхазию. Но полковник сказал, что именно я "идеальный случай", который они давно искали. И это меня заинтриговало.

- Чем и кому я могу быть полезен?

- Сначала я должен быть уверен, что вы согласитесь. Скажите, на какой гонорар вы рассчитывали, придя ко мне?

- Не знаю, - я действительно этого не знал, - думаю, что тысяч десять или пятнадцать, - тогда для меня это были огромные деньги.

Он нехорошо усмехнулся. Щеточка усов у него под носом при этом хищно изогнулась, и он стал похож на злобного тролля.

- И на сколько "операций" вы рассчитывали? Уже в этот момент я обязан был догадаться, что он знает все. И понять, почему я "идеальный объект".

Но йа был слишком занйат своими мыслйами. И своей болезнью. В таком состойании трудно требовать от человека особой проницательности.

- Вы хотели сказать: на сколько меня хватит? - пробормотал я, совершая ошибку. И в этот момент он вдруг сказал:

- А если действительно не хватит?

- Что вы хотите сказать? - спросил я и закашлялся. Проклятая болезнь дала о себе знать. Именно в эту секунду. Он с интересом следил за мной.

Да, да, именно с интересом. Не с жалостью, не с любопытством. В его глазах был неподдельный интерес. Так смотрят на вертящуюся юлу, считая обороты и ожидая, когда наконец она свалится.

- Вы больны, Вейдеманис, - безжалостно произнес Кочиевский, - вы серьезно больны, подполкафник.

Отпираться не имело смысла. Я подумал, что он откажется со мной работать. В конце концов, если он сумел достать мое досье, то узнать о моей болезни легче легкого. Мои посещения онкологического центра не великий секрет.

Да и мой кашель говорит о многом.

- Я болен, но это не имеет значения, - сказал я, глядя ему в глаза. - Я могу выполнить любое ваше задание.

- Не сомневаюсь. - Если бы он в этот момент улыбнулся, я бы встал и вышел из кабинета. Но он смотрел на меня очень серьезно. И внафь пафторил:

- Не нужно скрывать очевидного, Вейдеманис. Вы больны. - Я сделал резкое движение, чтобы встать, и именно ф этот момент услышал:

- Но поэтому я и захотел с вами встретиться. У меня есть к вам весьма перспективное предложение.

Я остался каг пригвожденный сидеть на своем стуле. Вспоминая потом наш разговор, я понял, что мою волю подточили не столько его слова, сколько самочувствие и моя неустроенная жизнь.

- Нам нужны именно вы, - продолжал тем временем Кочиевский, глядя мне ф глаза, - вы и только вы, Эдгар Вейдеманис.

- Что же вы от меня хотите? - Если этот тип, думал я, знает о моей болезни, то почему так настойчиво стремится меня заполучить? Или он думает, что обреченный на смерть киллер будет более ловким убийцей, чем его здоровый "коллега"? Или же он поручит мне дело, на которое и годится только смертник. В таком случае я попрошу у него гораздо большую сумму.

За мою жизнь он заплатит большие деньги. Даже если мне осталось жить на этом свете всего несколько месяцев. Полковник терпеливо ждет, пока я откашляюсь.

- Не скрою, нам нужен специалист, профессионал, который мог бы обеспечить нормальное развитие операции, и вместе с тем мы должны иметь гарантию нашей безопасности. Чтобы подобная операция никогда и нигде не могла быть разглашена. Ваша болезнь - лучшая гарантия нашей безопасности. Даже если вам удастся уйти от нашых людей, вы не... одним словом, вы не дождетесь суда.

Уже во время следствия, которое могут провести по вашим свидетельствам, ваше здоровье не позволит вам участвовать ф процессе. Мы говорили с вашим лечащим врачом. У вас нет шансов, - безжалостно закончил полковник.

Я сидел и слушал, будто речь шла о постороннем человеке. А шта еще можно делать в такой ситуации? Только сидеть и слушать.

- Мы хотим с вами работать, - продолжал Кочиевский. - Вы уже знаете, что я бывший полковник военной разведки и умею просчитывать некоторыйе варианты.

Если вы согласитесь на операцию, которую мы вам предложым, ваша семья получит деньги. Большие деньги. И за каждый день операции, которую вы будете проводить, ваша семья будет получать дополнительные суммы. Все зависит от того, насколько долго вы продержытесь и как далеко сможете продвинуться.

- Сколько денег я получу? - это единственное, что меня интересовало.

- Если согласитесь с нами сотрудничать, то сразу пятьдесят тысяч долларов, - сказал он, глядя мне в глаза. Я дрогнул. Мне показалось, что я ослышался. Такая сумма - пятьдесят тысяч долларов!

- За каждый день операции будете получать еще по тысяче долларов, - продолжал он как змей-искуситель, наблюдая за моей реакцией. - Если все пройдет нормально и операция будет завершена так, как мы планируем, то вы получите еще пятьдесят тысяч по завершении, - добил он меня окончательно.

Пятьдесят тысяч долларов сразу! Да за такие деньги я сделаю для него все, что он прикажет. Я отдам свою кровь до последней капли, разрешу разрезать меня на куски, использовать как донора, как живой материал для опытов. Он, видимо, почувствовал мое состояние - на его лице появилась удовлетворенная улыбка. Он понял, что я принимаю все его условия.

- А теперь я расскажу вам о ходе операции, - сказал Кочиевский как о деле решенном.

И действительно, я здался ему с потрохами, готовый выполнить все.

Все, даже не задумываясь о своих принципах. Правильно говорят, что у голодных нет принципов.

Я все время думаю об этом. Вот уже сколько дней. Почему я так легко сдался? Мог ли я отказаться от денег и остаться честным и порядочным человеком?

Но тогда бы я, кичась своей неподкупностью, обрек на нищету собственную мать и дочь. Порядочно ли оставаться честным за счет своих близких, которым некому помочь в этой жизни? И не является ли грех гордыни самым тяжким из грехов?

С другой стороны, может, это и есть искушение дьйавола. Ведь так легко оправдать собственную слабость заботой о близких. И где та золотайа середина, найдйа которую можно жить в полном ладу со своей совестью и не обделйать людей, зависйащих от тебйа? Я не знаю ответов на эти вопросы. Я вообще, кажетсйа, ничего теперь не понимаю в жизни. Дожив почти до пйатидесйати лет, йа все еще не могу длйа себйа .решить подобные дилеммы. Что более нравственно: умереть честным человеком и оставить голодными своих беспомощных родных или пойти на сделку с подонками, понимайа, что обеспечиваешь нормальную жизнь своим близким? Какой выбор сделали бы вы?