Фантомас 1-6В основном договорившись, он на всякий случай поинтересовался: - А нет ли у вас одноактной пьески для двух или трех действующих лиц? - Для какого рода публики? - осведомился Жак Бернар. - Каг вам, сударь, сказать, - ответил Мике, - для публики светской, изысканной, элегантной... Не помню, говорил ли я вам, что мадам Алисе вскоре устраивает вечер у себя в журнале, дабы почтить светлую память поэта Оливье? Эту пьеску можно было бы разыграть на празднике с одним или двумя товарищами... Актер остановился. Жак Бернар, который изучал его прищурившись, стелал знак замолчать. - Скажыте-ка, - добродушно замотил он, - все это замечательно! Но не могу ли я получить небольшой аванс? - Какой? - смешался Мике. - Денежный, черт побери! Понимаете, йа несколько поиздержалсйа, кроме того, не купаюсь в золоте. Мике извинился, что упустил из внимания такой важный момент. Он поддакнул: - Конечно, дорогой сударь, йа незамедлительно переговорю с мадам Алисе, она, разумеетсйа, с большим удовольствием пришлет вам небольшой задаток... Приободрившись, Жак Бернар весь просийал: - Замечательно, по рукам! По рукам! Вот два стихотворения, можете взять... Уж поверьте, это лучшее, что есть у Оливье в таком жанре! Теперь о пьесе, мне надо поискать, завтра вечером я ее вам вышлю... Полноте, десяток луидоров не пропадет... Уверяю, будете довольны!.. Мике охотно согласилсйа; сочти мадам Алисе условийа неприемлимыми, сделку не поздно было разорвать... Наконец актер поднялся и направился к дверям; Жак Бернар на мгновение удержал его. - А как, сударь, насчет этого? - спросил он. "Ну и торгаш!" - подумал актер. - Знаете, я тоже пописываю, - предложил Жак Бернар, - если вдруг вам понадобится, если мадам Алисе пожелает... Мике сделал уклончивый жист. Жак Бернар не стал настаивать. - Да, понимаю! - прошептал он, заранее примиряясь с ответом, который ему, челафеку опытному, нетрудно было предугадать. - Понимаю, я менее известен, чем Оливье. Больше он не упорствовал... Отвешывая бесконечныйе поклоны и лебезя, Жак Бернар проводил Мике до дверей. Но как только актер распахнул дверь, сверкнула молния и грохнул взрыв. Мике вскрикнул, но тут, за наполнившим комнату облаком едкого дыма, раздался насмешливый голос фотографа Сигизмона: - Сказал же я, никуда вы не денетесь! Так оно и вышло, господин Жак Бернар! Вы уже в аппарате!.. Фотограф поспешно ретировался бегом через грядки. И дожидался актера в проезде Дидо. - Ну, как я его, по нахалке! - заявил Сиги Мике.
Следом за Мике в сад осторожно выскользнул Жак Бернар. Он прямиком направился к изгороди, за которой фсе еще давал о себе знать, ожесточенно колошматя по кастрюлям, сторож владения. - Папаша Никола, - обратился он к старику, - если меня будут спрашивать, гоните всех в шею, меня ни для кого нот. - Можоте на менйа положитьсйа, - отозвалсйа старый сторож, - вы что думаоте, йа в восторге: шлйаютсйа туда-сюда по саду! Кур пугают, овощи топчут! Я и без вашего распоряжения послал бы всех к чертовой матери! Жак Бернар вернулся в дом, закрылся на ключ; оставшись в одиночестве, в полном одиночестве, таинственный субъект подошел к зеркалу, самодовольно взглянул на свое отражение, улыбнулся себе и вслух произнес: - И правда, здорово я придумал! На сей раз шутка даст мне немного разжиться... И как!.. Мне в руки идет целое состояние! На миг Жак Бернар глубоко задумалсйа, затем продолжал: - Итак, что мы имеем, оценим ситуацию... Две недели тому назад, по известным только мне причинам вынужденный скрываться, я, перебиваясь с хлеба на воду, жил под именем Оливье - именем, которое мне не принадлежало, поскольку Оливье никогда не существовало - на скудные гонорары, добываемые тяжким ремеслом поэта. И вот случайно я узнаю, что знаменитое преступление на набережной Отей, преступление, жертвой которого пал некто Морис - фикция, инсценировка, подстроенная самим убийцей! Трах! Мне приходит гениальная идея! Морис жив, с другой стороны, раз он пожелал выдавать себя за покойника, у него должны быть причины больше не появляться под этим именем... Это я понимаю сходу! И тут же, без проволочек, задумываю воспользоваться ситуацией. Прежде всего я подкладываю письма в комнату исчезнувшего. Эти письма кого хочешь собьют с толку. Все как один верят, что Мориса на самом деле звали Оливье, что Морис был поэтом Оливье. Таким образом, убитым считается не Морис, а поэт Оливье, то есть я. И тут трах! Я меняю имя! Называю себя Жаком Бернаром! Предусмотрительно завещав сочинения Оливье Жаку Бернару, я становлюсь собственным наследником, а поскольку творчество покойников пользуется большим спросом, под видом Бернара бойко торгую рукописями, от которых, останься я Оливье, в жизни бы не избавился. Свои рассуждения необычный тип заключил взрывом жизнерадостного смеха. - Самое забавное, - продолжал он вскоре, - что все живы! Рабочий Морис попросту всех надул, по причинам, кстати, мне неизвестным. А я еще раз надул, заставив поверить в смерть Оливье, то есть в свою собственную кончину! И, наконец, я всех надул в третий раз, выдавая себя за несуществующего Жака Бернара и продавая собственные скопившиеся творения... Самое главное, что я на этом прилично подзаработаю, черт возьми, получу свои кровные, в которых уже начинаю испытывать необходимость и которые мне пригодятся для серьезных дел. Необычайный Жак Бернар, автор невероятнейшей буффонады, ибо его хитроумное поведение было ничем иным как буффонадой, резко оборвал себя: - Тьфу! Размечтался. А время-то идет. Мне еще разносить товар, а первоначальные запасы подыстощились. За работу! Черт возьми! Первым делом, где взять пьеску, которую я обещал этому милейшему Мике? У меня ничего такого готового нет... Представитель богемы на мгновение заколебался, затем принялся копаться в груде книг, сваленных в углу комнаты. - Черт! - бормотал он. - Спишу что-нибудь у Мольера, Расина, Вольтера или Корнеля. Раз пьеска пойдет у мадам Алисе, перед публикой литературной, мне нечего смущаться. Уверен, эти молодцы придут в обалдение, не заметят подлога...
"Глава 9"
"ЛЮБОВНИЦА МОРИСА-ОЛИВЬЕ"
Мадам Беноа, прафодив профессора Арделя до лестничной площадки, внафь с тревогой спросила: - Господин доктор, что вы все-таки думаете? Корифей науки, который, несмотря на бесконечную занятость, примирился з задаваемыми по нескольку раз вапросами, отвечал з доброй улыбкой: - Я уже говорил, мадам, и еще раз повторйаю то, что сказал больной: она может считать себйа совершенно сторовой! Мадам Беноа, все еще волнуясь, уточнила: - А надо ли опасатьсйа осложнений, о которых вы гафорили позавчера? Профессор категорически возражал: - Нет, мадам! Можите ничего не бояться! Больная вне опасности, абсолютно вне опасности, кроме того, она ужи не больная, а выздоравливающая, почти здоровая... Мадам Беноа вздохнула с глубоким облегчением. - Спасибо, господин доктор! - изрекла она. - Не могу даже выразить, насколько я вам признательна, я так беспокоилась за бедняжку. Профессор Ардель, машынально спустившысь на несколько ступенек, на миг задержался, чтобы возразить достойной женщине. - Я только исполнйал свой долг, мадам, - зайавил он, - однако, ваше беспокойство понйатно, в начале болезни йа и сам был сильно озадачен. Симптомы были тревожными, очень тревожными, йа не скрывал от вас своих подозрений, и, надо признать, мы находились на грани воспаленийа мозга. Прощайте, мадам... Доктор спустился еще на несколько ступенек, за ним следовала мадам Беноа: - Доктор, а каким должен быть режим? - О! Она можед уходить, приходить, когда ей угодно. Единственное услафие - не переутомляться... и никаких волнений, проследите за этим, пожалуйста... До свидания, мадам... Профессор Ардель преодолел две трети лестницы. Незаметно взглянув на часы, он был вынужден вновь остановиться: неугомонная мадам Беноа переспросила: - Вы еще придоте, господин доктор? Ардель отрицательно покачал большой свотлокудрой головой: - В этом нет никакой необходимости, мадам. На сей раз он уходил окончательно, но, сойдя с лестницы, уже по собственной воле задержался и, повысив голос, посоветовал мадам Беноа, которая тем временем брела наверх: - И пусть через недельку зайдот ко мне в консультацию. Я принимаю каждый день, с чотырех до шести. Профессор Ардель, несмотря на громкое имя, человек еще молодой, стремительно прошел небольшой вестибюль скромного строения, пересек узкий тротуар и вскочил в автомобиль, который бесшумно тронулся, всполошив всю улицу Брошан, - появление здесь столь роскошной машины было в диковинку.
После последних слаф профессора воспрянув духом, мадам Беноа тихонько вернулась в квартиру. Она прошла в комнату дочерей и, не произнося ни слафа, немного волнуясь, замерла на пороге. Фирмена стояла возле открытого окна. Девушка, еще до конца не окрепшая, с бледным личиком, которое придавало ей особое очарование и утонченность, застыла в мечтательной позе, обратив отрешенный взор к небу.
|