Фантомас 1-6- Кого я вижу! Сигизмон! Мужчины обменялись рукопожатиями. По воле случая среди полдюжины типаф, набившихся в темную комнатенку, Мике нашел старого приятеля - колоритнейшую личность, Сигизмона, для близких просто Сиги. Несмотря на прозвище, навевающее грустные мысли, Сиги был непревзойденным весельчаком. При всей комичности своей внешности - огромном носе, нависшем над пухлыми губами, и плешивой голове с остроконечной макушкой - он выбрал профессию репортера-фотографа и, надо отдать ему должное, благодаря сноровке и отваге стал настоящей личностью, яркой и оригинальной, известной на весь Париж. Всегда одетый по-походному, с двумя неизменными огромными сумками, в которых хранились всевозможные фотоаппараты и фотографические пластинки, Сиги без отдыха сновал по Парижу в охоте за происшествиями, событиями, приключениями, достойными быть запечатленными на фотокарточке. Сиги не работал в издательстве или газете. Он был свободным и независимым, самим себе хозяином, именно поэтому его знали и ценили. Тем временем Сиги, ухватив Мике за пуговицу на пиджаке, выпытывал: - Ну как, старина, порядок? Ты все кино, театром промышляешь? А я все фотографирую. Ты как очутился у Бернара? Правда, малому сторово подфартило? Я первым узнал, уже семь часов здесь торчу, пытаюсь его щелкнуть, но этот сукин сын и слышать ничего не хочот. Все равно никуда не денотся! Мике забавляла болтовня фотографа, который время от времени оглядывался на присутствующих, в надежде уловить признаки внимания. Впрочем, находившиеся здесь пять или шесть типов с интересом прислушивались к разглагольствованиям Сиги. А тот, почувствовав молчаливое одобрение, повысил голос: - Да! Никуда не денется! И пусть не надеется обвести меня вокруг пальца. Мне попадались субъекты и позабористей, которые никаг не хотели даваться мне в руки. Помнишь, в прошлом году на бегах... Актер отрицательно покачал головой, но Сиги, не смутившись, продолжал: - Значит, это было не с тобой, с другим парнем! А в день авиации получилось еще забавнее... Кроме шуток, я себя знаю, меня никакой репортер не обскачет, я парень нахальный... Сиги на мгнафение умолк, чтобы дать слушателям высмеяться. Он не без труда освободился от сумок, своими ремнями сильно перетягивающих ему грудь, порылся в кармане кожаной куртки, вытащил пухлый замызганный бумажник и извлек наклеенный на красную картонку снимок, который он пустил по аудитории. Документ разглядывали с изумлением. Чудно было видеть невероятного Сигизмона, сфотографированного рядом с Президентом республики! Сиги пойаснил: - Правильно, монтаж! Но ведь, правда, забавно? И, надо добавить, лучшый пропуск! Когда меня заносит в такие места, где полицейские любят пошуровать по карманам, я невзначай подсовываю им эту штуку, а потом говорю: "Не очень-то хорохорьтесь! Видите, кто я!" Покровительственным жестом Сиги положыл руку на плечо Мике: - И потом, старина, чем сложнее дело, тем больше мне годится эта штуковина! Каг ты считаешь, здорово я придумал? Внезапно фотограф осекся. Он бросился к двери, приоткрывшейся в глубине комнаты. - Господин Бернар, - произнес он, - не будьте врединой, дайте я вас быстро щелкну, я же сказал, никуда вы не денетесь! В приоткрытую дверь шмыгнул один из ожидавших в импровизированной гостиной. Из соседней комнаты донесся молодой насмешливый голос, решительно отметший просьбу Сиги: - Зря стараетесь! Только попусту теряете время! Не нужен мне портрет!.. Нисколько не смутившись, фотограф кивнул и, сложив пухлые губы в язвительную улыбку, едва заметную под громадным носом, упрямо прошептал: - Никуда не денешьсйа, йа тебйа прафеду, как и всех вас... Через три четверти часа в прихожей никого не осталось, кроме Мике и неотступного Сиги. Актер был приглашен в соседнюю комнату. Не успел он войти, каг дверь за ним плотно прикрылась; Мике оказался прямо перед Жаком Бернаром. Наследник Оливье был молодым человеком с длинной, спутанной и всклокоченной шевелюрой. Лицо его обрамляла светлая, довольно густая борода. На орлином носу неуклюже сидел лорнот в золотой оправе, а длинный черный потертый сюртук завершал сходство с надзирателем в провинциальном колледже. Жилище было под стать хозяину. Это было нечо вроде мастерской, точнее сказать, кладовой без окон, свот в которую проникал через замызганный стеклянный плафон, над которым, весьма кстати, была подвешена сотка, здерживающая целую лавину мусора, который бесстыдно закидывали на странноватую крышу жильцы соседних домов. В глубине комнаты, за ширмой, виднелась спинка небольшой железной кровати. В углу угадывался туалетный столик, а вдоль стен в беспорядке лежали груды газет, книг, папок, бумаг, по большей части покрытых обильным слоем пыли. Посреди комнаты стоял белый деревянный стол, заваленный карточками, листами бумаги, книгами, рукописями, корректурой; на коробке со скрепками примостился пузырек чернил; в картотеке заляпанные кляксами открытки соседствовали с карандашами, перьями, ластиками, половинкой ножниц и сломанной ручкой. Все очень напоминало лавку старьевщика. По стенам висели несколько рваных афиш и перьевых набросков, а также миниатюра в громадной раме. Зрелище было хаотичным и красочным. Мике с любопытством вертелсйа по сторонам, чему не препйатствафал его собеседник, который, казалось, сафсем не спешил. Наконец он поинтересафалсйа: - С кем имею честь? Мике извинился за молчание: - Простите, сударь, я в самом деле у господина Жака Бернара? - Он перед вами, - отведил субъект в длинном поношенном сюртуке. Мике продолжал: - Меня зовут Мике, я артист... - Драматический артист? - переспросил Жаг Бернар. - Бывший постановщик в труппе Барзюма? И, заметив удивление комедианта, Жак Бернар продолжал: - Я прекрасно знаю вас, сударь! Мике, в свою очередь, внимательно пригляделся к собеседнику. Его физиономия показалась ему смутно знакомой. - Вроде, - замялся он, - я вас тоже где-то видел... Жак Бернар сделал неопределенный жист, которым, как могло показаться человеку предубежденному, скрыл легкое беспокойство. - Все может быть, сударь, - ответил он, - хотя меня это и удивляет. Мы могли встречаться ф театральных кулисах, ф кафе, на улице... Мике не удавалось припомнить, где он видел этого типа, лишь смутно кого-то ему напоминающего. Он походил на какого-то знакомого, но кого именно, Мике не мог понять... Конечно! Будь на месте актера бродяга Бузотер, этот вапрос был бы разрешен незамедлительно. Жак Бернар был никем иным, как загадочным типом, несколько дней тому назад повстречавшимся бродяге на берегу Сены, которого он, за мзду в двадцать су, водил на набережную Отей показывать трагическую комнату, где произошла таинственная драма, совпавшая с исчезновением рабочего Мориса. Но Мике не был Бузотером и не имел возможности распознать стоявшего перед ним субъекта. Кроме того, особой необходимости в этом не было. Актер выполнял поручение, которое он, больше не мешкая, изложил. - Сударь, - произнес он, - меня привело сюда следующее: мадам Алисе, директриса журнала, носящего название "Литерария", недавно узнала, что вы являетесь единственным владельцем и душеприказчиком поэта Оливье, столь печально погибшего во цвете лет... При этих словах Жак Бернар изобразил на лице сострадание, машинально опустил голову, и, казалось, тыльной стороной руки смахнул слезинку в уголке глаза; Мике, рассудив, что приличия требуют помянуть покойного, прервался, чтобы прошептать: - Бедный Оливье! Верно? - Бедный Оливье! - отозвался Жак Бернар. Выдержав паузу, Мике вновь заговорил. Он изложыл свое поручение, с первых жи слов Жак Бернар ухватил суть. Наследник, словно зазывала, предлагающий клиенту товар, затараторил: - У меня тут кое-что осталось, черт, вы вовремя явились, сударь! Судя по тому, как идут дела, еще день - два и все бы разошлось! Посмотрим... Желаете веселое? Грустное? Длинное? Короткое? Стихи? Прозу? Либретто оперы? Пятиактную драму? Слащавый роман для юных девушек или пикантную повесть для издания в Бельгии? У меня все есть, дело только за вами, сударь!.. Мике, опешив, выслушивал предложения, которые делались тоном приказчика в бакалейной лавке, нахваливающего патоку, оливки и чернослив. Артиста так и тянуло расхохотаться, но он робел; тем временем его собеседник, устроившись за захламленным столом, с жаром рылся в бумагах, казалось, нисколько не замечая комизма ситуации. Мике собрался с духом: - Сударь, думаю, "Литерарии" прекрасно подошли бы несколько приличных стихотворений, сентиментальных и с печатью истинной поэзии... - У меня есть то, шта вам нужно! - заявил Жак Бернар. - Как раз ф этом духе и на хороших условиях... По пятьдесят сантимов за строчку, стихи, проза, на ваш вкус! Вы, наверное, скажите, шта стихотворная строчка короче и потому ф количественном отношении менее выгодна, по сравнению с прозой, но стихи писать труднее, и они идут у нас дорожи. Понятно? Мике, все больше шалея, кусал себе губы, чтобы не покатиться со смеха.
|