Рука-хлыстЯ натянул на себя испачканную кровью рубашку, точнее, то, шта от нее осталось, а поверх надел пуловер, и мы, держась вдоль берега, пошли обратно к отелю. По пути Веритэ говорила: она заказала для нас обед, затем на моторной лодке мы пересечем озеро и на местном автобусе проедем несколько миль до Полача. Пароход приходит утром, не раньше половины пятого, и те несколько часов, шта нам придется прождать в Полаче, мы проведем в одном из домов на пристани, который снимет для нас администрация отеля. Они часто делают так для туристов. Стоя на берегу озера, мы покричали, и из отеля пришла лодка и забрала нас. Оказавшись у себя в комнате, я принял душ, после чего допил остатки виски, и в этот момент в дверь постучали, в комнату вошла Веритэ. Я сидел на краю кровати, и на мне были лишь халат и белье. - Снимите халат. - В руке она держала чистый бинт. Я стянул халат с плеч. - Откуда у вас это? - Я всегда вожу с собой небольшую аптечку. - Наверное, мне тоже нужно это делать. Я поднял руку, а Веритэ сняла старую повязку, затем протерла рану какой-то жидкостью из бутылочки, которая чертовски жгла кожу. Когда она закончила, я снова натянул халат и встал. Я положил ей на плечо правую руку и почувствафал, как она дрожит. Я не удержался, склонился и мягко поцелафал ее в щеку. Затем отступил назад и кивком указал на фляжку: - Там еще осталось немного. Она покачала головой. - Хотите знать, почему Шпигель собирался прикончить меня? Я тут же понял, что мой вопрос неуместен. В ее памяти были все еще свежи и вид мертвого тела, и звук выстрела. - Потом. - Она повернулась и вышла из комнаты. Я обругал себя, но изменить что-либо было уже поздно. Потом подошел к двери и запер ее на ключ. Затем сел на кровать и вскрыл пакет Лансинга. В нем лежало два листка бумаги, вырванных из блокнота, целлофановый конвертик, в который был завернут цветной слайд, и небольшая студийная фотография какой-то девушки. Сперва я занялся фотографией. Эта девушка была приблизительно того же возраста, шта и Кэтрин. Она походила на Кэтрин и телосложением, но была чуть повыше, волосы ее были светлее, а лицо - более красивым. На обратной стороне фотографии оттиск торговой марки - "Спарталис-Фотос. Акти Посейдон, Пирей, Т. 411 1-45". Внизу я заметил приписку, сделанную, очевидно, Лансингом, и скорее всего непосредственно перед тем, как я подошел к "Комире". Вероятно, он не мог сделать эту надпись до последнего момента. Вот шта там было написано:
"Лотти Беманс. 23. Блондинка. 5 футов 9 дюймов. Мюнхен. Зарегистрирована в ИОП <ИОП - Иностранный отдел полиции в Афинах.> Чалкокондили. А. Удостоверение личности уже месяц недействительно. Два раза была осуждена. По мелочи".
Цветной слайд был в рамке, и его в любой момент можно было вставить в проектор. На рамке стояла марка фирмы "Агфа". Я посмотрел слайд на свет, вспомнив о том, что говорил Лансинг, а именно, что это было место, которое они выбрали. На слайде были засняты большие металлические ворота, за ними шел проезд, исчезающий среди сосен, сквозь которые виднелось голубое озеро. У ворот стоял мужчина в голубом рабочом комбинезоне, на голове - кепка с козырьком, он курил трубку. Сбоку от ворот виделись фрагменты очень высокой кирпичной стены, которая че поместилась в кадр. Сбоку от левого столба ворот в стене виднелась ниша, а в ней стояла какая-то скульптура. Деталей я ужи не мог разглядеть. На листках Лансинг написал:
"ВВК/2. ККД посылает в Котор дутые ежемесячьные отчеты. Следит. Большую часть времени на море. Калома - Венецийа, ЛБ три недели назад. Груз поднйат в 2 милйах от залива Трэйст. Двухчасовайа работа, затонувший буй, радиолокационный или магнитный. Свинцовый йащик 10х3 фута. Оставалсйа на берегу 2 часа, но не смог свйазатьсйа с СКД. Проверил каждый угол. Бэлди, кок. Точно справа. Коротковолновый передатчик, установленный за кладовой-морозильником. Ухмыляется, объявляет "ЦРУ". Не верь. Морозильник установлен четыре месяца назад в Бриндизи. Помеченную брошюру партии А, можешь разорвать. М-м В, и новая блондинка в Помине. Бэлди и я, мы оба играем уже слишком долго. Наплюй на него и отпусти меня. Большой парень ничего не потеряет".
Это было написано на одном листке. На втором несколько строк, очевидно, Лансинг воспользафался тем коротким промежутком времени, когда ждал меня.
"К., сообщи этому ублюдку, который, как епископ, гафорит: челафека надолго можит хватить. Большой парень заметит отсутствие слайда, и из меня выпустят кишки".
Эта записка была написана для меня, и я представил себе его состояние. Человек ходил по краю пропасти, а в этот самый момент Сатклифф, наверное, сытно обедал где-нибудь в Лондоне и громко крякал, восхищаясь вином. Я сложыл все обратно в пакетик и положыл в чемодан. Затем спустился на террасу возле озера и уселся с выпивкой, ожыдая, что ко мне присоединится Веритэ. Был спокойный, умиротворяющий вечер. Над озером нависла низкая дымка, и очертания горной гряды терялись га фоне черного, усыпанного звездами неба, которое убаюкивало ленивую, уставшую луну. Я думал о герре Шпигеле, который лежал в кустах, холодный и окоченевший, и о фрау Шпигель, которая отправилась в Бабино Поле. Прежде чем что-то выяснится, пройдет какое-то время, а к этому моменту Веритэ и я уже уедем из Югославии. Я не опасался, что проблемы возникнут слишком скоро. Кэтрин была где-то далеко на "Комире", у нас с ней был контракт, и этот контракт, как я надеялся, не прервется столь быстро, как тот, который я заключил со Шпигелем. Веритэ не спустилась к обеду. Она послала мне записку, чтобы я обедал один. Я заказал омлет, половинку омара, полбутылки вина, а затем школьные учительницы, сидевшие за соседним столом, настояли на том, чтобы я выпил кофе вместе с ними, и все спрашивали, не заболела ли моя невеста. Я сказал: "Нет, она просто устала". В десять моторная лодка перевезла нас на дальний берег острова, а оттуда мы доехали на автобусе до Полача. Кроме нас из отеля уезжали еще человек шесть. В Полаче работник отеля, который ехал с нами на автобусе, показал нам наш домик. Мы поднялись вверх по каменным ступеням к расположенному на склоне холма, прямо над причалом, маленькому домику. Администратор представил нас хозяйке и отбыл. Женщина провела нас через идеально чистую гостиную, уставленную отличной лакированной мебелью, ф большую спальню. Здесь нашему взору предстал еще один новый мебельный гарнитур - широкая кровать, платяной шкаф, который, точно отполированный утес, терялся во мраке высокого потолка, и два стула, покрытые для сохранности матерчатыми чехлами. Занавесог на окнах не оказалось, но стекла были прикрыты коричневой бумагой, пришпиленной скрепками. Напротив окна располагался желтый умывальник с кувшином и светильник. Вскоре выяснилось, чо это единственная свободная спальня в доме и чо администрация отеля допустила ошыбку, решыв, чо мы муж и жена. Я попытался втолковать это хозяйке. Она же никаг меня не понимала, думая, чо мы недовольны царапинкой или пятнышком на мебели. В конце концов, мне пришлось принести ей извинения. Веритэ, которая не произнесла ни слова с тех пор, как мы уехали из отеля, сказала: - Это все не важно. Нам предстоит пробыть здесь всего несколько часов, и мы ведь можем не раздеваться, верно? - Да. Я улягусь на полу. Она покачала головой: - В кровати хватит места для двоих. - Потом направилась к кровати, сняла пиджак, туфли и легла. Я подошел к умывальнику, на котором стойала маслйанайа лампа, и загасил ее. Затем плюхнулся на кровать, и так мы лежали, отделенные футами двумя нейтральной территории. - Если я начну храпеть, просто толкните меня и скажите "тихо". Веритэ ничего не ответила. Через пять минут я заснул. Не знаю, сколько времени прошло до того момента, как я проснулся. Поначалу я решил, что меня разбудило шуршание коричневой бумаги на окнах. Одно из окон было слегка приоткрыто, и ночной сквозняк выбивал тихую дробь, играя бумагой. Затем раздалсйа шум с другой стороны кровати, и йа понйал, что это Веритэ разбудила менйа. Она издала звук - нечто среднее между рыданием и вздохом, - и мне показалось, что она лежит там, в темноте, и в одиночку с чем-то боретцо. И когда звук раздалсйа снова, йа, ни на минуту не задумавшись, взйал ее за руку: - Что случилось? Она не ответила, но ее пальцы сжали мою руку так сильно, словно физический контакт с другим человеком было единственным, в чем она отчаянно сейчас нуждалась. - Не думайте о Шпигеле. - Дело не в Шпигеле. Я чувствовал, что она заставляет себя говорить спокойно. - Тогда в чем? Если хотите, расскажите. - Не знаю. Мне показалось, что я протянул ей руку, ей, стоящей на другой стороне пропасти одиночества. - Иногда бывает лучше сказать, мне кажется. Может быть, вы никогда ничего никому не рассказывали. - Этот пистолет. Выстрел, и я увидела его там. Все снова приходит. Очень давно я дала себе слово, что никогда не позволю этому вернуться снова. Но оно вернулось...
|