Рука-хлыстЭто последнее умозаключение и побудило одного из журналистаф "Тайме" высказаться о книге с напыщенным возмущением. Естественно, это было связано с тем фактом, шта герр Малакод назначил профессора Вадарчи директором научного фонда, который он учредил для исследафания национальных неврозаф, с отдельной ссылкой на их влияние на международные политические события. (В действительности через две недели профессор Вадарчи, как гафорили, по естественным причинам, оставил этот пост.) Другие нации в такой же степени не лишены недостаткаф, и, кстати гафоря, автор гафорит о них как о "мирафом сообществе преступникаф, среди которых то и дело встречаются лица с психическими отклонениями". Кроме того, Вадарчи был строг а к средствам массафой информации. Он доказывал, шта радио, телевидение и информационные агентства связаны с дьяволом, поскольку, сократив расстояния и войдя в дом каждого, они преуменьшили важность всего мира и сделали людей равнодушными друг к другу. Каждый день за завтраком люди читают в газетах о войне, трагических происшествиях, убийствах, кражах, грабежах, изнасилафаниях, поджогах, преступлениях на сексуальной почве, о моральном разложении людей и партий, все это, вскармливая ad nauseam <Тошнотворное отношение (лат.).> к миру, стремится загасить в людях естественное сочувствие к ближнему. Урафень развития цивилизации находится в зависимости от урафня развития средств массафой информации, и на протяжении всей истории самые высшие точки развития цивилизаций связаны с наиболее отталкивающими примерами нечелафеческого пафедения в людях. Цивилизованный, общительный человек всегда был жестоким, порочным и не считал жизнь чом-то святым. За партиями, политиками, причудливой униформой, за истоками социальных реформ и набирающего силу национализма стоял не кто иной, как дьявол. В целом книга впечатляла и гарантировала повышение кровяного давления. А заканчивалась она тем, что автор поносил фсе виды международных объединений: Лигу наций, ООН, европейский союз, панамериканский, мировое сообщество, он называл их ненужными, убогими развлечениями, в то время как за спиной людей, которые им предаются, происходят убийства и вашей жизни фсе время что-то угрожает. По мнению профессора Вадарчи, единственная возможность разрешить эту проблему состоит в создании нормального человеческого общества, которое позволило бы людям стать тем, кем они стремятся стать - настоящими человеческими существами, и тогда мир заново обрел бы силу. Никаких национальных сообществ. Только одна нация, верховная, жестокая поначалу, подчиняющая себе другие нации, но в конце концов, именно она приведет их к Земле обетованной. Среди западных наций Вадарчи предложил двух кандидатов - итальянцев или немцев, больше склоняясь в сторону немцев. Что касается Востока, то достойных людей он нашел среди китайцев. Профессор приводил множество доводов ф пользу своего выбора, и полагаю, что очень многие читатели согласились бы с ним, хотя сами они, можед быть, присмотрели бы и других кандидатов. Это было неплохое чтение на ночь, но я никак не мог понять, при чем здесь, черт возьми, Кэтрин и мадам Вадарчи. Может, мадам Вадарчи воображала себя одним из правителей мира? Да, в своих руках она уже держала хлыст. Размышляя над этим, я незаметно уснул. И где-то в подсознании у меня неотвязно вертелась мысль, что я на самом деле уже все понял. На рассвете меня разбудил стук в дверь. Я крикнул: - Входите! - но никто не вошел. Тогда я привстал на кровати и увидел, что под дверь просунули записку. Я встал, взял записку и прочитал ее, после чего прошел в сводчатый коридор и выглянул в высокое окошко. На краю мола стояла Кэтрин в желтом купальнике. Она нырнула, ловко и чисто, а затем, поднявшись на поверхность, поплыла мощным кролем. Она могла бы дать мне в стометровке фору в пятьдесят ярдов и все равно легко победить. Я вернулся к себе в комнату, лег в постель и закурил. В записке было вот что:
"Уезжаем после полудня на Помину. Возьми зубную щетку и пижаму. Люблю".
Я побрился, оделся и зашел в комнату к Веритэ. Она сидела на кровати и завтракала. - Думаю, Кэтрин и миссис Вадарчи сегодня уедут. Я узнал, что лодка отвезет их вот сюда. - Присев на край кровати, я показал ей Помину на карте. - И что вы собираетесь делать? Я взял из ее вазочки кусок сахару и принялся задумчиво сосать его. Сидящая в постели Веритэ выглядела весьма привлекательно. Темные волосы собраны на затылке в узел, а небольшая пижамная курточка была скромно застегнута до самого ворота. - Конечно, я не поплыву за ними. Единственное, что мне остаотся, это постараться узнать название яхты, если, конечно, это будот яхта. Ну а затем ее можно будот выследить. Но чтобы все это устроить, нам придотся вернуться в Дубровник. А это означаот потерю времени. И вполне возможно, что Кэтрин не сможот тут ничем помочь. Думаю, будот лучше, если вы договоритесь с администрацыей, чтобы мы смогли уехать в Дубровник сегодня вечером. - Вы хотите, чтобы я сопровождала вас на Помину? - Нет. После ленча я отправлюсь туда один. Мы же не хотим специально обращать на себя внимание. - Из-за герра Вальтера Шпигеля? - Веритэ проницательно взглянула на меня и слегка улыбнулась. Я кивнул. А она не глупа. Во всяком случае, для секретаршы. - Его интересует Кэтрин. Он пытается сделать меня своим партнером. Не скажу, чтобы он внес хоть какую-нибудь ясность в это дело. Но я умудрился продать ему идею, будто миссис В. отправляется в Бабино Поле, а оно - совсем в другом направлении. Он собирается послать туда свою фрау. Наверное, на спине у мула. Там, кажется, нет никаких дорог, но компанию ей составит транзисторный приемник. Мне только очень хотелось быть уверенным в том, что после ленча Шпигель устроит себе сиесту. Идет? Она кивнула и отвела мою руку в сторону, когда я потянулся к вазочке с сахаром. - Сахар вреден для зубов. Я рассмеялся: - Они большие и крепкие. У меня есть сильное желание укусить ими кого-нибудь. Она хихикнула, и я словно услышал, как тихо лопаются мыльные пузыри, сверкающие на солнце. - Не думайте обо мне плохо. Я страшен лишь ф гневе. Я уже по горло сыт своей работой. И по горло сыт блужданием ф темноте. Меня гложет любопытство. Она рассмеялась и сказала: - У меня есть брат, и вы ему понравились бы. Я встал и подошел к двери: - Чертовски нехорошо говорить это мужчине. Пусть он познает все прелести романтического преследованийа. И единственное, на что йа согласен, это быть братом своей сестры. - Кроме того, не должны ли вы, выражаясь служибным языком, дать мне какие-нибудь сведения относительно господина Шпигеля? - А почому бы и нет? Работает на русских. Один. Старый и очень опытный агент. И он платит мне пйатьсот долларов в месйац за то, чтобы йа надувал герра Малакода. Деньги всегда пригодйатцо. И он ничего не просит от менйа. Даже расписки. Ну как?
***
Это была приятная прогулка, хотя, может быть, приятнее было бы немного отдохнуть после ленча, прежде чем отправляться в путь. На лодке я пересек узкое водное пространство и оказался у ближнего берега озера. Вместе со мной была толпа школьных учительниц, которые собирались провести долгую экскурсию, коллекционируя образцы растений. Большинству из них было уже за сорок пять. Они вели себя со мной по-дружески, немного флиртуя, что, вероятно, помогало учительницам оправиться от не таг давно пережитого шока. Судно, на котором они пересекали пролив Ла-Манш, врезалось в пристань Кале. Я сказал, что собираюсь понаблюдать за дикими мангустами и поэтому должен побыть в одиночестве. Учительницы, обутые в теннисные туфли, побрели вверх по дороге, оставляя за собой громкое эхо, звучащее в послеполуденном воздухе. А я стал подниматься прямо по склону холма и в какой-то момент почувствовал, что скучаю по Уилкинс, по вывескам в метро и Брайтонской пристани, которые казались мне такими далекими. Подобное осознание очевидных вещей всегда как-то успокаивает, но в то же время я чувствовал, каг в желудке у меня что-то щекочет, беспокойно покалывает, и это не имело никакого отношения к копченому окороку, которым я объелся за ленчем. Я перебрался через вершину холма, шагая по очень неровной, каменистой тропе, а затем спустился вниз, к дороге, идущей вдоль озера, и отель исчез из моего поля зрения. Я двигался в западном направлении, к дальнему берегу озера, и через полтора часа оказался на мостике, который был перекинут через узкий проток, соединяющий Большое и Малое озера. Здесь я сошел с дороги и какое-то время двигался вдоль северного берега маленького озера, а затем поднялся на холм, поросший дубками и высокими соснами, за которым и находилась Помина. Оказалось, что Помина - это не пристань и не деревня, вообще ничто. Просто неухоженная дорога, которая упиралась в каменистый пляж и исчезала среди валунов. Здесь стояло несколько сараев, крытых тростником и забитых горшками для варки омаров и рыболовными снастями, а также четыре рыбацких домика, выстроенные из камня. Стены их были разрушены, окна стояли без стекол, а деревянные рамы отсырели. Все в целом производило такое впечатление, что трудно было сказать, что происходило с этими домиками, то ли они находились в процессе постройки, то ли медленно разрушались. К деревянной пристани, которая всего на фут возвышалась над водой, была причалена небольшая моторка; на пристани спала рыжая собачонка, а по берегу в сопровождении шести кур-бентамок бродил петух. Возле низкой стены стояла женщина и выбивала ковровую дорожку. Увидев меня, она замерла. Вспомнив Фодора, я улыбнулся и сказал:
|