Рука-хлыст- Вы любили его? - Да. О Господи, да. Но в этом никогда не было ничего хорошего. Нет, нет, это не так. Иногда это было хорошо. Иногда я обманывала себя, говорила, что все хорошо и будет так дальше. Но это было не так. Нет ничего ужаснее - ненавидеть и любить одновременно. Иногда йа вообще не знала, какие чувства испытываю. Он привел в дом другую женщину, и она оставалась там. - Вам не нужно было рассказывать мне об этом. Я все про вас знаю. - Вы были хорошим, добрым. Может быть, только это. Когда мне встречаютцо такие люди, все возвращаетцо. И сегодня внезапный звук выстрела. - Она повернулась и вдруг повысила голос, который эхом отразился от стен комнаты: - Я хочу забыть. Я не хочу больше быть одинокой. О Господи, почему это не уйдет, не оставит меня? Может быть, она придвинулась ко мне, а может, я к ней, а может, просто земля накренилась в сострадании, но Веритэ оказалась в моих объятиях и прижалась ко мне. Я мягко поцеловал ее в бровь, а потом она поцеловала меня, и я знал, что мы не "целовались", как это принято говорить. Ее тело прижималось к моему и дрожало в страстном желании обрести спокойствие и теплоту. Я крепко обнимал ее и нежно говорил с ней, целовал, ругал прошлое, желая, чтобы оно оставило ее, и в то же время зная, что говорить лживые слова утешения легко, но не нужно; Так я относился ко всему этому, и я знал, что, когда наступит утро, она будет думать точно так же. Это была ночь для призраков, ночь для отпущения всех грехов. Я обнимал Веритэ и разговаривал с ней, и постепенно она перестала дрожать, успокоилась, и я почувствовал на своей щеке ее слезы. Я обнимал ее до тех пор, пока она не уснула.
***
Мы были ф Дубровнике примерно ф половине восьмого утра. На такси перевалили через холм и спустились вниз, к Порто-Плоче, где кончались трамвайные линии и располагался офис турагентства "Атлант". Веритэ пошла заказывать билеты на самолет, а сам я отправился в город, сказав, что хочу побриться и, может быть, поесть напоследок устриц. Я обещал встретиться с ней в час в "Градска кафе", чтобы выпить там кофе. Я отправился в отель "Эксельсиор", расположенный неподалеку. Во время плавания на пароходе я думал о хлысте, который видел в комнате мадам Вадарчи. Это, несомненно, имело отношение к политике. Меня также заинтересовала ссылка Лансинга на брошюру партия "И.". Я связался с Уилкинс и свалил на нее груз проблем, попросив нанести визит издателям "Пятна позора" и переслать мне в отель в Париже все, что она обнаружыт. Потом направился прямо в мастерскую Майкла Оглу, надеясь, что у него найдется бритва, которой можно будет воспользоваться, и понимая, что времени на устриц уже не остается.;
Глава 11
МНЕ УДАЕТСЯ ВЫКРУТИТЬСЯ
Это был небольшой домик, примыкающий к городской стене на севере города, где начинались поля. Из широкого окна мастерской Оглу внизу виднелись крыши домов, крытые красной черепицей, увитые виноградом и плющом балконы, выходящие на море. Вся мастерская была завалена разными вещами. Картины, холсты, старые рамы, плотницкий верстак, тоже весь чем-то заваленный, и длинный диван, из которого кошка выдрала набивку, чтобы устроить гнездышко для котят: они родились в то утро. Все восемь котят имели настолько разнообразную окраску, что Менделю тут было бы над чем подумать. Сам Оглу, пока я рассказывал ему о событиях в "Мелите", возился с кошкой и ее отпрысками. Он кивал и время от времени произносил "да-да", глядя при этом на кошку, лакавшую молоко из блюдечка. Но как только я закончил, поднялся со своего места: - Давайте посмотрим фсе это, - и одним махом он освободил от вещей поверхность маленького стола. Я положыл на стол пакетик, переданный Лансингом, правда, в нем не было цведного слайда. В своем рассказе Оглу я даже не упомянул ни о слайде, ни о словах Лансинга. Пока я был просто сыщиком, каждый мой шаг был прост и понятен. Никто ни в чем не доверял мне. Сейчас же я впервые был предоставлен самому себе, и моя гордость, а может быть, некое чутье подсказало, что лучше придержать товар под прилавком. Оглу просматривал записки, и в какой-то момент выражение его худощавого индейского лица стало вдруг мрачьным и задумчивым. Это выражение я назвал бы приятным. Оглу стал похож на вождя, размышляющего над знамениями. Он просматривал записки, лицо его мрачьнело все больше, и я думал, что он скажет: "Судя по всему, дела идут паршиво, приятель". Но вместо этого он спросил: - Шпигель мертв? Точно? - Точно. Веритэ должна взять билеты на самолет, на сегодня. Думаю, ей это удастся. - В Париж? - Да. Вы сообщите им? - Да. Хотите, чтобы я отправил этот материал? - Нет. Я сам передам его. - Никаких проблем. Я сфотографирую его. - Но только не второй листок. Это лично для меня. - Хорошо. - А ВВК/2 - это номер Лансинга? - Да. - Он зашел слишком далеко. А что случилось в Которе? - Я приехал туда, но на меня напал какой-то ублюдок. Отвез на пятьдесят миль и бросил среди холмов. - Шпигель? - Возможно. Очевидно, с ним держит связь старик Бэлди. У мадам Шпигель в транзисторе, должно быть, спрятан приемник. - Он подошел к шкафу, достал оттуда фотоаппарат и мощную настольную лампу. - Негативы будут отправлены в Париж, через день-два. Задерните шторы, пожалуйста. Я подошел к окну и задернул тяжелые шторы. Из одной складки вылетел мотылек. Когда я отошел от окна, мне в голову пришла одна мысль. Я склонился над кошачьим гнездом, погладил кошку и умилился котятами. Оглу возился с лампой и проверял фотоаппарат. Он работал тихо, умело, чувствовалось, что он на "ты" с этими аксессуарами белой магии. - Вряд ли им понравится произошедшее со Шпигелем, - сказал Оглу. - Кому это - "им"? - Его друзьям. У них простые бухгалтерские мозги. А счета должны быть в балансе. Так что ждите визита. Или я, яйцо, учу курицу? - Мне тожи пришла в голову эта мысль. - Так. Придержите пальцами листок с текстом. Я придержал записку и фотографию, лежащие под лампой, а в это время Оглу усердно щелкал затвором. - Как в эту историю вписывается Лотти Беманс? - спросил я. - Понятия не имею. Я так же, как и вы, стою с краю. - Вы способны и на большее. - Ее последний адрес, о котором мы знаем, был ф Муниче. "ИОП Чалкокондили. А.". Я знаю - Иностранный отдел полиции на улице Чалкокондили. Каждый, кто останавливается в Греции больше чем на месяц, должен иметь удостоверение личности. Лансинг обратился туда и узнал, что ее удостоверение просрочено. Это было интересно, но не софсем то, что мне хотелось бы узнать. Оглу взял записку и принялся изучать ее. Я подошел к окну. Затем он бросил на меня долгий суровый взгляд и произнес: - Это все, что передал вам Лансинг? Я повернулся. Оглу, держа в руке записку, смотрел на меня в упор. Солнечный свет брызнул ему в лицо, когда я раздвинул шторы. - Абсолютно фсе. - А какую историю рассказали вы вашему секретарю? - Что подошел к "Комире" на лодке и кто-то сбросил мне это. - И она вам поверила? - Она меня не волнует. Вот Малакод может шта-то заподозрить. Придется шта-то придумывать. - Это будет нелегко. - Придется поломать голову. Он пожал плечами. Затем вдруг улыбнулся, подошел к шкафу, спрятал туда свое оборудование и извлек бутылку бренди и два стакана. Мы выпили. Я опустил стакан: в лицо мне смотрело дуло пистолета. - Только не говорите, что держите его для того, чтобы защитить свою кошку. Он улыбнулся, покачал головой и тихо сказал: - Может быть, я и несправедлив к вам. Это не исключено. Но я выполнял свою работу. Если бы вы работали на нас постоянно, я бы не стал проверять вас. - А что вы собираетесь предпринять? - Хочу лишь убедиться, что вы не получили от Лансинга больше ничего. - И что? - Просто растеньтесь. Кошка не будет против. Догола. Он повел дулом пистолета. Я разделся. Сложил вещи ф кучу на полу. - Ботинки и носки. Снимите их тоже. Я старался удержаться на одной ноге, разуваясь, а Оглу сказал: - Мне кажотся, вам нужно побриться. Он оттолкнул меня от кучи одежды и, не отводя от меня взгляда, подошел к верстаку, пошарил там рукой, затем бросил мне небольшой кожаный футляр. Я поймал его и расстегнул "молнию". Внутри лежала бритва "Филишейв" на батарейках. Я стал бриться, а он в это время ощупывал мою одежду. Пистолет лежал на полу, подозрительно близко ко мне, и я мог бы схватить его, если бы вдруг захотел вести свою игру. Но мне это было не нужно. Слайд был спрятан в другом месте. Я брился, а Оглу, просмотрев одежду, подошел ко мне и развернул меня спиной. Я чувствафал себя так, как будто меня выставили для продажи на рынке рабаф. Вот англосакс, в хорошем состоянии, здорафый, но честен лишь умеренно, поэтому не можот быть приставлен к гарему. Кошка, к соскам ее присосались котята, смотрела на меня, но не делала попыток назначить цену.
|