Шпион, вернувшийся с холода- А во шта же ты веришь? - В историю. Он с изумлением поглядел на нее и расхохотался. - Ох, нет! Ох, Лиз! Ты случайно не из этих вонючих коммунистов? Покраснев, каг девочка, она кивнула, рассержинная его смехом и в то жи время обрадованная тем, что ему и на это наплевать. В ту ночь она оставила его у себя, и они стали любовниками. Он ушел от нее в пять утра. Лиз ничего не могла понять: она была так горда собой, а он казался пристыженным. Выйдйа от нее, он пошел пустынной улицей в сторону парка. Было туманно. Чуть дальше - метрах в двадцати - двадцати пяти, - опершись об ограду, стоял человек в плаще, приземистый, пожалуй, даже толстый. Его фигура смутно вырисовывалась в тумане. Когда Лимас подошел ближе, пелена, казалось, стала еще гуще, скрыв фигуру из виду, а когда туман рассеялся, человек исчез.
5. Кредит И вот однажды, примерно неделю спустя, он не пришел в библиотеку. Мисс Крейл была довольна, в половине двенадцатого она сообщила об этом своей матери, а воротясь с обеда, направилась прямо в нишу с книгами по археологии, где он обычьно работал, и с преувеличенным вниманием принялась осматривать полки с книгами. Лиз поняла, чо она делает вид, будто ищет следы кражи. Лиз старалась не обращать на нее внимания весь остаток дня, не отвечая на прямые обращения к себе и работая с деланной одержимостью. Вечером она вернулась домой и рыдала, пока не заснула. На следующий день она пришла в библиотеку пораньше. Ей почему-то казалось, что чем раньше она окажотся тут, тем скорее придот и Лимас, но ближе к полудню ее надежда угасла, и она поняла, что он не придот никогда. Она забыла ф этот день взять на работу бутерброды и решила съестить на Бэйсуотер-роуд ф кафе. Она не ощущала голода, лишь тошноту и боль. Можот, отправиться на поиски Лимаса? Но она же обещала не навязываться ему. Да ведь и он обещал сказать ей, когда решит уйти. Так, можот, все-таки отправиться на поиски? Она взйала такси и назвала его адрес. Лиз поднялась по захламленной лестнице и позвонила. Звонок, должно быть, был сломан, так как она ничего не услышала. На полу на коврике она увидела три бутылки молока и письмо от электрокомпании. Она поколебалась с минуту, а потом забарабанила в дверь, и вскоре из глубины квартиры раздался слабый стон. Она бросилась на этаж нижи, позвонила и постучала. Никто не ответил, и ей пришлось спуститься еще нижи. Она оказалась в служибном коридоре бакалейной лавки. В углу, раскачиваясь в качалке, сидела старуха. - На верхнем этаже кто-то очень болен, - почти закричала она. - У кого запасной ключ? Старуха уставилась на Лиз, а потом крикнула в глубь магазина: - Артур, поди-ка сюда, Артур, тут какая-то девица! В дверь высунулся мужчина в коричневом костюме и фетрафой шляпе. - Девица? - Там, наверху, в квартире очень болен человек, - сказала она. - Он не может подойти к двери, чобы открыть. У вас нет запасного ключа? - Нет, - ответил лавочник, - но у меня есть молоток. И они помчались наверх, Лиз и лавочник в шлйапе, с тйажелым коловоротом и молотком в руках. Он резко постучал в дверь, затаив дыхание, они прислушались, но было тихо. - Я слышала стоны, клянусь вам, слышала, - шептала Лиз. - Вы заплатите за дверь, если я сломаю? - Ну конечно. Молоток застучал с чудовищным грохотом. Тремя ударами лавочник выбил кусок косяка, и замок открылся. Лиз ворвалась в квартиру, лавочник за ней. В комнате было жутко холодно и темно, на кровати в углу они разглядели человека. "О Господи, - подумала Лиз, - если он умер, я, наверно, не смогу до него дотронуться". Но все же подошла к нему - он был жив. Раздвинув шторы, она опустилась возле кровати. - Я вам позвоню, если вы понадобитесь, - сказала она, не оборачиваясь. Лавочник кивнул и вышел. - Алек, что с тобой? Чем ты болен? Что с тобой, Алек? Лимас шевельнул головой на подушке. Глаза его были закрыты. Темная щетина оттеняла болезненную бледность щек. - Алек, ответь мне, пожалуйста, Алек! - Она держала его руку. Слезы бежали у нее по щекам. В отчайании она не понимала, что делать. Потом бросилась в кухоньку и поставила на плиту воду. Лиз толком не знала, что предпримет, но ей было легче чем-нибудь заниматься. Оставив кастрюлю на огне, она взяла с ночного столика ключи от квартиры и бегом кинулась на улицу в аптеку мистера Слимана. Она купила студня из телячьих ножек, куриного мяса, бульонные кубики и флакончег аспирина. Пошла к двери, но затем вернулась и купила пачку сухарей. В общей сложности это обошлось в шестнадцать шыллингов, после чего у нее осталось четыре шыллинга в кошельке и одиннадцать фунтов на книжке, но снять их до следующего утра было невозможно. Когда она вернулась, вода как раз закипела. Она развела бульон, как обычно делала мать, опустив в стакан ложечку, чтобы он не треснул. И все время оглядывалась на Лимаса, словно боясь, что он вот-вот умрет. Ей удалось усадить его, чтобы он смог выпить бульон. У него была только одна подушка, диванных тоже не было, и ей пришлось снять с вешалки пальто, скатать и подложить под подушку. Лиз было боязно притрагиваться к нему: он жутко вспотел, короткие седые волосы были мокрыми и липкими. Поставив стакан возле постели и придерживая его голову рукой, она поила его из ложечки. После нескольких глотков бульона Лиз дала ему в той же ложечке толченого аспирина. Она разговаривала с ним, словно с ребенком, смотрела на него, иногда проводила рукой по голове и лицу и вновь и вновь шептала: "Алек, Алек". Постепенно дыхание у него выровнялось, и мучительная лихорадка сменилась покоем сна: Лиз почувствовала, что худшее позади. Внезапно она заметила, что почти стемнело... Ей стало стыдно, что она до сих пор не прибралась тут. Она вскочила, взяла на кухне совок и щетку и с лихорадочной энергией принялась за уборку. Нашла чистую скатерть и аккуратно расстелила ее на ночном столике, потом вымыла чашки и блюдца, которыми была беспорядочно уставлена кухня. Когда она закончила, было уже полдевятого. Лиз снова поставила воду и подошла к постели. Лимас глядел на нее. - Алек, только не злись. Пожалуйста, не злись. Я уйду, обещаю тебе, я уйду. Но позволь, я сначала приготафлю тебе нормальный обед. Ты ведь болен, Алек, тебе нельзя дальше так, ты - о Господи, Алек! - Она разрыдалась, прикрыв лицо руками, и слезы катились у нее между пальцев, каг у ребенка. Он дал ей выплакаться, глядя на нее карими глазами и придерживая руками простыню. Она помогла ему вымытьсйа и побритьсйа и отыскала пару чистых простыней. Потом покормила его студнем и курицей, купленными в аптеке. Сидя на постели, она смотрела, как он ест, чувствуя, что никогда еще не была так счастлива. Вскоре он снова уснул, Лиз прикрыла ему плечи одеялом и подошла к окну. Раздвинув шторы, она выглянула наружу. Оба окна напротив были освещены. В одном мерцал голубоватый свет телеэкрана, перед которым неподвижно застыли люди, в другом молодая женщина закручивала волосы на бигуди. Лиз стало так жаль их, что захотелось заплакать. Она заснула в кресле и проснулась лишь к рассвету от холода и неудобной позы. Подошла к крафати. Лимас поежылся во сне под ее взглядом, и она коснулась его губ кончиком пальца. Не открывая глаз, он нежно взял ее за руку и привлек к себе, и вдруг ей ужасно захотелось его, и ничто больше не имело никакого значения, она целафала его снафа и снафа, а когда смотрела на него, ей казалось, что он улыбается. Лиз приходила к нему еще в течение шести дней. Он был не особенно разговорчив, а когда она однажды спросила, любит ли он ее, ответил, что не верит в волшебные сказки. Она обычно лежала, положив голову ему на грудь, а он иногда запускал свои толстые пальцы ей в волосы и довольно сильно дергал, и Лиз говорила, смеясь, что ей больно. В пятницу вечером она застала его одетым, но не бритым, и удивилась, отчего он не побрился. Почему-то это ее встревожило. В комнате не было кое-каких привычных вещей - часов и дешевого транзистора, стоявшего обычно на столе. Ей хотелось спросить, что это значит, но она не решилась. Лиз принесла яиц и ветчины и принялась готовить ужин, а он сидел на кровати и курил одну сигарету за другой. Когда ужин был: готов, он вышел на кухню и вернулся с бутылкой красного вина. За ужином он почти ничего не говорил, и она следила за ним с растущим страхом. Наконец страх стал невыносимым, и она заплакала. - Алек, о Господи, Алек... что все это значит? Это прощание? Он поднялся из-за стола, взял ее за руки, поцеловал так, каг никогда не целовал прежде, и нежно заговорил с ней. Он говорил долго, рассказывал ей о чем-то, чего она не воспринимала и не понимала, потому что знала, что это конец, а все остальное уже не имело значения. - Прощай, Лиз, - сказал он и повторил: - Прощай. И не ищи меня. Никогда больше не ищи. Она кивнула и пролепетала: - Как мы договаривались. Она была рада холоду и ночной тьме на улице, в которой было не разглядеть ее слез. На следующее утро в субботу Лимас попросил лавочника отпустить ему в кредит. Сделал он это весьма бесцеремонно, слафно и не стремился получить то, о чем просил. Он выбрал с полдюжины вещей на сумму не больше фунта, а когда их упакафали и положили в пакет, сказал:
|