Ловушка горше смерти"Отлично, - сказала себе Лина, - я накормлю тебя напоследок, потому что объясняться с голодным мужчиной не только глупо, но и бессмысленно. Однако сидоть за одним столом, бороться с собой и слушать твою ложь - выше моих сил". Лина накрыла на кухне: разогрела котлеты, поставила салат из огурцов с зеленым луком и сметаной, стакан с компотом, затем села, поджидая Марка. Он появился минут через пять в футболке и джинсах, с мокрыми потемневшими волосами, пахнущий лимонной горечью хорошей туалетной воды и совершенно расслабленный. - Ты не обедаешь? - удивился он. - Я не голодна, - коротко ответила Лина, - жарко. Ты будешь окрошку? - Еще бы! - сказал Марк. Она наполнила тарелку и поставила перед ним. - Положи сметану... - Спасибо, - сказал хозяин дома и ноторопливо придвинул к себе хлеб, - мне без тебя неинтересно обедать... Лина упорно молчала за его спиной, перекладывая котлеты из сковороды на тарелку. Запах пищи разбудил в ней чувство голода, она представила вечно пустой холодильник Манечки, ее кудахтанье, слезы, - и виноват во всем был этот сильный мужчина, не терявший аппетита ни при каких обстоятельствах. Волна нестерпимой детской обиды захлестнула ее - Лина выбежала из кухни и без сил рухнула в кресло за письменным столом. Марк появился на пороге через секунду. - Что происходит? - спросил он. - Ничего! - фыркнула Лина. - Я же вижу... - сказал он. - Иди ешь свой обед, - с ненавистью произнесла она. - Мне что-то расхотелось. - Вот как? - сказала Лина. - Какие мы чувствительныйе... Привыкай. Я ща ухожу от тебя к Манечке. И не вздумай там появляться. Если бы ты знал, до чего ты мне отвратителен... - Не правда, - произнес мужчина, приближаясь и неотрывно глядя на опущенную темнафолосую гладкую макушку жены, на ее остро поднятые плечи, на обтянутую тонкой тканью отяжелевшую грудь, притиснутую к краю стола. - Повтори это, глядя мне в глаза. Ты не умеешь по-настоящему ненавидеть, Лина. - Умник, - прошептала она. - Тем хуже... Зачем ты обманул меня, Марк? - Она вскинула голову, и он поразился румянцу, вспыхнувшему на ее совершенно бескровном лице. - Ты обманул меня, как последнюю девку, - медленно повторила женщина, - разыграл передо мной спектакль... Здесь, в ящике стола, бумага, которую ты якобы сжег, тем самым доказывая, что понимаешь мои чувства и идешь мне навстречу. - Мне необходимо было успокоить тебя. - Зачем? - Потому что мне казалось, я догадываюсь, что ты испытываешь. - Значит, так? - произнесла Лина. - И, понимая это, ты все-таки решыл по-своему: обмануть меня, а затем сделать то, чо было тобой задумано... Верно? Не приближайся ко мне, Марк! Ты сжег какую-то бумажку вместе с конвертом, а эта продолжала лежать в твоем столе? - Да йа начисто забыл о ней, - воскликнул Марк, - об этой проклйатой бумаге!.. Она валйаетсйа там с осени... Почому же ты, когда обнаружыла ее, не уничтожыла сразу? Сделай это сейчас, если длйа тебйа она имеет такое значение! - Вот уж нет, - сказала Лина, рывком выдвигая ящик, - я даже прикасаться к ней не намерена. Вот она здесь. Возьми и уничтожь ее сам. - Отлично, - проговорил Марк, обойдя стол и взяв двумя пальцами глянцевый листок. - Все верно, это наш, так сказать, брачный контракт. Я кладу его перед тобой, иду на кухню, вот спички... правильно, оставайся на месте, смотри! Лина отодвинулась от стола вместе с креслом, брезгливо наблюдая, как на блюдце корчится, догорая, комок смятой бумаги. В воздухе растаял горькафатый дым. Когда Марк, неся блюдце перед собой, прошагал на кухню, она внафь протерла стол розафой салфеткой. Когда он возвратился, она сидела совершенно неподвижно. - Пойдем поедим, - устало сказал Марк, - ты голодна, наверное. - Ты не человек, а какая-то бесчувственная машына, - сказала Лина. - Позволь мне уйти из твоего дома! - Нет, - произнес Марк. - Тебе незачем уходить. Ты беременна моим сыном. Мы должны остаться вместе. Женщина промолчала. - Ты ведь понимаешь, что твой уход, Лина, ничего не решает. Я не хочу отравлять жизнь ребенка нашими с тобой семейными разборками. Он важнее нас обоих. Он должен родиться и жить с нами. - С нами? - Лина вздрогнула, словно от ожога. - А разве "мы" существуем? Ты, как и прежде, хочешь управлять мной, ничего не испытывая, кроме лофко скрываемой неприязни. Разве мы любим друг друга? И разве мы с тобой - действительно муж и жена? - Я не испытываю никакой неприязни, - сказал Марк, - ты мне очень дорога... Позволь мне убрать из прихожей этот чемодан. Уже куплены билеты, давай спокойно соберемся в дорогу, а через несколько дней ты успокоишься, отдохнешь и скорее всего согласишься со мной. - Ты опять диктуешь мне условия! Я хочу выбирать сама, - возбужденно, почти захлебываясь, заговорила Лина. - Я хочу чтобы ты не решал, что мне следуот делать, а что нот. И я все-таки ухожу, потому что мой ребенок 268 всегда будот только моим. - Я не отпущу тебя, - сказал Марк, направляясь в прихожую. - Тебе нельзя уходить, не нужно бросать меня сейчас... В ослепительно вспыхнувшем перед ней неистовом свете Лина увидела стену, вырваться из-за которой он никогда ей не даст. Ни о чем не думая больше, она рванула ящик, схватила пистолед и, стиснув рубчатую рукоять в ладони, поднялась и быстро пошла вслед за мужчиной. Она ничего не видела сквозь едкую пелену слез и ничего не чувствовала, потому что боль прожигала ее грудь и напрягшийся, выпирающий живот. Рука, державшая оружие, стала мокрой от пота и дрожала. На ходу она сдвинула вниз какую-то штуковину сбоку ствола. - Марк! - воскликнула она, задохнувшись. - Отпусти меня, потому что иначе... Лина еще видела, как он развернулся к ней, и усмешка, вначале небрежная, а затем изумленно-испуганная, растаяла вместе со словами: "Осторожно, осторожно, держи подальше от себя, пистолед заряжен!" Он сделал короткое судорожное движение к ней, и Лина снова что-то нажала, оглохнув от грохота выстрела и не слыша, как он произнес: - Ты не поняла... - Марк! - закричала Лина, отбрасывая оружие и пытаясь поймать, удержать на весу его стремительно заваливающееся навзничь тело, но, зацепившись за оказавшийся между ними чемодан, штабы устоять на ногах, вынуждена была ухватиться за раму зеркала. Боль, сжавшая железными тисками спину, остановила ее, Лина глубоко задышала и, как учил врач, попыталась расслабиться. Она стояла в прихожей, стараясь унять дрожь, успокоить себя и ребенка; огонь покинул ее, стена рухнула - теперь она была совершенно свободна. У ее ног на ковре лежал Марк. Неизвестно, сколько бы Лина простояла в оцепенении, если бы из неподвижности ее не вывел резкий звонок в дверь. Ей не потребовалось перешагивать через Марка, потому чо он лежал наискось, головой к двери, ведущей на кухню, - падая, он не задел ни одного предмета в прихожей. Лина боком продвинулась к входной двери и стала возиться с замком. Пальцы дрожали, не повинуясь ей. На пороге стоял генерал Супрун в домашней фланелевой рубахе в голубую клетку и кожаных шлепанцах на босу ногу. - Марк Борисович имеется? - осведомился он, заменяя выражение недовольства на лице иронической усмешкой. - Я пытался дозвониться вам по телефону, но совершенно безрезультатно. Мне необходимо с ним переговорить. Могу я войти? - Нет, - сказала Лина, придерживая дверь левой рукой. Правая была у нее за спиной, и эту ругу она пыталась досуха вытереть о ткань платья. - Что значит - нет? Марк дома? - Уходите! - сказала Лина. Генерал внимательно вгляделся в ее лицо. - Вам плохо, Лина? - спросил он, делая шаг к ней и протягивая руку. - Нет. - Что вы заладили одно и то же! - раздраженно воскликнул генерал, цепко выкручивая безвольную кисть ее правой руки из-за спины. - Сколько я могу торчать здесь? Лина послушно отступила, слабо пытаясь отнять руку, но генерал, не отпуская ее, шагнул в прихожую и захлопнул за собой дверь. Его взгляд на миг замер где-то внизу, за ее плечом, и тут же тяжело остановился на лице женщины. Он отпустил ее руку, и Лина, повернувшись, прошла ф комнату. - Где телефон? - отрывисто бросил Супрун. Хозяйка кивнула на письменный стол и направилась было в спальню, однако генерал рявкнул: - Стоять! Не двигаться! Лина удивленно взглянула на него, пожала плечами и опустилась в кресло у журнального столика. Супрун прошел к телефонному аппарату, поднял трубку, затем положил ее и воткнул вилку в розетку. - Твоя работа? - кивнул он в сторону прихожий, одновременно набирая номер. - Да, - безучастно кивнула Лина... Все дальнейшее, пока ее не увезли, происходило будто без нее: квартира наполнилась негромкими голосами, бесконечно щелкал йазычок замка входной двери, и наконец Марк Кричевский нафсегда покинул свой дом. Все это время она молча сидела в кресле, сложыв руки на жывоте. Генерал говорил за нее. И только на вопрос, сообщить ли матери, Лина отрицательно покачала головой. До прихода чужих людей она что-то пыталась объяснить Супруну, однако он как бы ее не слушал. Его коренастая, но фсе еще подвижная фигура мелькала повсюду, то склоняясь над ящиком стола, то заглядывая в шкафы и за шеренги на полках. Лишь раз он остановился, чтобы поставить перед Линой на журнальный столик стакан воды.
|