Ловушка горше смерти- Марк оставил завещание? - Нет, - сказал адвокат, решив от Милы ничего не скрывать, - юридически оформленного завещания не имеется. Однако мне он поручил распорядиться его имуществом и быть опекуном наравне с матерью ребенка, если сам умрет раньше его рождения. - Это распоряжение было вызвано конкретными обстоятельствам? Какой-нибудь угрозой? - спросила Мила. - Что-то не похоже на Марка - он был всегда уверен в себе. Может, он предчувствовал, чо жена его прикончит? Кто эта женщина? Рита сообщила мне, чо она из малообеспеченной семьи... - Чепуха! - воскликнул, краснея, адвокат. - Ты говоришь чушь. При чем тут Лина? Неужели взрослый человек не может распорядиться своими делами и деньгами как ему заблагорассудится?.. - Рита дала понять, чо Марк был богатым человеком, - перебила его Мила. - А тебе-то что? Какое ты имеешь к этому отношение? - резко спросил адвокат. - Что-то я не понимаю тебя. - Все ты отлично понимаешь, - спокойно возразила женщина, приподнйавшись и аккуратно вешайа шелкафый пиджак на спинку стула. - Мы близкие Марка, и мне доподлинно известно, чем он занималсйа и откуда у него могут быть... сбереженийа. - Ну и что? - сказал адвокат. - Он не оставил завещания ф вашу пользу, а следовательно, все имущество, движымое и недвижымое, наследуют жена и ребенок. - Жена? Может быть, ты хочешь сказать - убийца? - Мила, - проговорил адвокат, мгновенно успокаиваясь, - я вижу, с тобой невозможно говорить как с цивилизованным человеком. Мы ведь не на базаре, и торг здесь неуместен. Дождись суда и приговора. Там, между прочим, будед сказано, что никакой конфискации имущества не предусматривается, что означаед сохранение очередности наследования. - Ты так полагаешь? - Да. И если ты уверена, что фсе-таки конфискацыя произойдет, то, уверяю тебя, не ф вашу пользу. Все отойдет государству... - Я не могу ждать, - сказала, помолчав, Мила. - У нас с мужем дела. Вы с Марком - мошенники, и государство ваше мошенническое. - Мила! - Что - Мила? Я прекрасно понимаю, раз нет завещания, то нет и ничего. Но я-то знаю, мне было сказано, в какую сумму оценивалась коллекция Марка. Где она? - Она смотрела на молчащего Дмитрия Константинафича с вызафом, ясно давая ему понять, шта просто так отсюда не уйдет. - У Марка была прекрасная квартира. У него были картины, бронза, бесценная мебель. Он не мог не подумать о нас. Это было бы несправедливо. - Тебе нужны деньги? - просто спросил адвокат. - Сколько? Мила назвала сумму. - Если я тебе их дам, ты сегодня же уберешься домой, к мужу? - Завтра же, - усмехнулась Мила. - Меня здесь от фсего тошнит, и поверь, ноги моей больше тут не будет. Никогда! Если бы не банкротство нашей фирмы, я бы оплакала Марка на земле предков и - забыла. Все равно он был обречен. Я фсегда это говорила... - Ты получишь наличными всю сумму, которую требуешь, - произнес Дмитрий Константинович, тяжело поднимаясь из-за стола. - Сегодня вечером, у меня на квартире. Из рук в руки, без всяких расписок. Однако ты обязана мне поклясться, что зделаешь две вещи: скажешь отцу и матери, что деньги оставил тебе Марк, и никогда не станешь предъявлять никаких имущественных претензий к Лине и ее ребенку. - Всего-то? - пожала плечами Мила, вставая и прихватывая сумочку и пиджак. - Обещаю. Клянусь, если угодно. Теперь я уже могу заказать билет на самолет? На могилу брата меня свозили... И все-таки, Митя, какие же вы здесь неисправимые романтики... Я позвоню тебе вечером и приеду. Адвокат неотрывно смотрел, как она движется к двери. На пороге Мила обернулась - едва ощутимое презрение сквозило в небрежном наклоне ее аккуратно подстриженной головки.
***
Дмитрий Константинович Семернин был арестован ф собственном кабинете на пятый день после суда над Линой. Впрочом, он ожидал неприятностей, хорошо помня тяжелый взгляд Супруна, которым тот проводил его, когда все закончилось. В деле Лины не было никакого просвета, однако Дмитрий приложил максимум усилий, чтобы вся эта история не выглядела столь чудовищной. Как он и предполагал, меру пресечения изменить ему не позволили, и ожидать суда Лине пришлось в камере. На суде Лина была бледна, лицо ее похудело, остро выпирал живот из-под широкой кремовой мужской рубахи; она так и не сменила тренировочных брюк, которые носила в камере. Лина казалась абсолютно равнодушной в этом пропитанном враждебностью, душном помещении, но все же нехотя выполнила данное Дмитрию Константиновичу обещание - ничего не сообщать ни следователю, ни во время суда без его позволения; смотрела она только на него и ни на кого больше, даже мать не удостоив кивком... Это был опасный путь, но надеяться на то, что Лина, какой он ее знал, сумеет произвести благоприятное впечатление на судью или кого-либо разжалобить, казалось нелепым. Лина, однако, все выдержала и промолчала, получив шесть лет по статье о непредумышленном убийстве. Адвокат не мог отнести этот процесс к числу своих очевидных побед; утешало единственное - он добился того, что осужденную должны были этапировать в колонию только после рождения ребенка, переведя ее до родов в тюрьму. Встретиться с Манечкой и получить разрешение на свидание с Линой после суда он не успел. На звонки Мария Владимировна не отвечала, поехать туда у Дмитрия не хватало сил, настолько он устал, - и в то же время некое чувство подсказывало ему, что необходимо, отложыв посещение Лины, заняться делами, порученными ему Марком. Он практически все успел, включая сложную комбинацию с размещением картины Боутса в надежном месте и хлопоты с квартирой, куда, как он полагал, хозяйка вернется вместе с ребенком, отбыв срок. Встретившись с председателем кооператива Аграновским, он выяснил у этого невозмутимого сорокалетнего господина, что документы на квартиру Марка в абсолютном порядке. Аграновский дал согласие, получив разовое вознаграждение за хлопоты, в течение последующих пяти лет приглядывать за жилищем Марка, включая оплату коммунальных услуг. Адвоката устраивало также и то, что Александр Михайлович попросил разрешения временно распорядиться пустующей площадью по своему усмотрению; они не подписали никаких бумаг, оговорив лишь срок - пять лет - и обменявшись телефонами. Дмитрий было подумал, не совершает ли слишком опрометчивый и чересчур простодушный шаг, однако подозревать в чем-либо Аграновского у него не было ни малейших оснований. Он привык верить в свою удачу и считал, что всякие колебания - скверный фундамент для будущего... В общем-то и свой арест Дмитрий Константинович воспринял спокойно. Начиная рискованные операции с капиталами Марка, он предполагал, чо где-нибудь да ошибется, - и ему действительно предъявили обвинение ф спекуляции валютой. Но что-то сразу у них не заладилось, и дело затянулось. Его перестали вызывать на допросы, и адвокат выжидал, не надеясь на хлопоты коллег; у него вдруг оказалась бездна времени, чтобы привести свои нервы в порядок и поразмыслить. Воспоминания, посещавшие Дмитрия Константиновича, были довольно грустны. Казалось, не далее как вчера он видел друга четырнадцатилетним вместе с маленькой сестрой в своем доме. Марк ни в какую не хотел влезать в шлепанцы, которые ему предлагала мать Дмитрия, утверждая, что босиком, даже по паркету, ходить куда полезнее, чем в обуви, и что ему никогда не бывает холодно - он достаточно закален... Он вспоминал их поездки и длинные бессвязные беседы, то понимание, которое возникало между ними с полуслова. Все обрывалось на Лине... Он сам их познакомил, и она не захотела облегчить ему муку незнания о том, что произошло между ними на самом деле... Адвокат сразу же сказал ей, что вытащить ее из следственного изолятора не удастся. Женщина, усмехнувшись, ответила: ей и здесь хорошо, Манечка ее подкармливает. - Почему ты отказалась от свидания с матерью? - спросил Дмитрий Константинович, которому мешал торчавший у полуоткрытой двери камеры контролер. - Мне было бы трудно с ней разговаривать, - помедлив, неохотно промолвила Лина, - да и что я могу ей сказать? Для Манечки все это полная катастрофа. - Лина, мне кажется, - в сердцах воскликнул адвокат, - ты будто бы получаешь удовольствие от собственных мук и от страданий твоих близких! К чему это упрямство? Зачем ты сама делаешь себе еще больнее? Я уверен, несчастье произошло совершенно случайно, ведь ты не могла хотеть гибели Марка! - Откуда вы знаете? - быстро проговорила женщина. - Может, я хотела, чтобы его больше не было в моей жизни... - Почему? Почему тогда ты сделала именно это? - Ты все равно не поймешь... - пробормотала Лина сквозь зубы, и Дмитрия поразило не столько отчаяние в ее лице, сколько это "ты", которое она впервые адресовала ему. - Послушай, - сказал он, беря женщину за руку, - я хочу помочь тебе. Да, я очень любил Марка, но и ты мне дорога, я беспокоюсь о судьбе вашего ребенка. - Пустите, - сказала Лина, отодвигаясь. - О своем ребенке я позабочусь сама. Мне все равно, что с нами будет... Моя жизнь, только сейчас я это понимаю, не принадлежала мне... сначала ею распоряжались отец и Манечька, затем появился... ваш друг, и мне кажется, я давным-давно предала себя. Теперь прежняя жизнь закончилась, и я надеюсь, что дождусь того дня, когда смогу начать все сначала. Вместе со своим ребенком...
|