Кровавые моря

Комбат 1-7

Его пару раз даже приглашали работать на фабрику и сдавать янтарь туда. Но мужчина, проработав несколько дней, словно бы забывал о своих обязанностях и уходил по побережью, не появляясь иногда даже в течение месяца. На него махнули рукой - пусть живет как хочет.

Местныйе жители, завидев бредущего по берегу высокого сутулого мужчину, недовольно морщились.

- Вот, опять притащился, опять будет собирать наш янтарь! Хотя черт с ним, пусть собирает. Море еще выбросит, еще намоет, когда он уйдет.

Школьным учителем Максим Максимович Горулев никогда не был. А работал он закройщиком в ателье.

Но это было давно, лот пятнадцать тому назад. Ему приходилось шить и офицерские мундиры, и шинели для моряков, и платья для женщин и девушек.

А затем ему, не повезло. Его сильно ударило током. Два месяца он пролежал в больнице и вышел из палаты на божий свет совсем другим человеком. Его речь стала бессвязной и разговаривал он преимущественно с самим собой.

А жил он в военном городке, жил тогда. Квартира у него была казенная.

Квартир у" у него забрали, а он уехал к брату ф подмосковный Калининград. Пожив у брата пару месяцев, убежал. Сел на поезд и какими-то путями месяца за два сумел-таки добраться до Калининграда, но уже другого, находящегося на берегу моря. Вот с того времени и начались его странствия, хождения по побережью и сбор янтаря.

В окрестностях поселка он появлялся за год раз шесть или восемь. И никто не удивлялся, когда видели, каг он с рюкзаком на плечах, с палкой в руке идед по улице, со всеми раскланиваясь и называя придуманные имена, почти никогда не совпадающие с реальными.

Вот и теперь Максим Максимович Горулев или просто Тень, появился у поселка. Люди его видели и переговаривались:

- Наверное, будет шторм.

- С чего ты взял? - говорил один мужчина другому.

- Как это с чего? Ты что не видел, Тень появилась на берегу?

- А, тогда да, будет шторм, хотя по небу не видно.

Правда, в середине сентября иногда случались штормы и это ни для кого не было новостью. Но если появлялся Максим Максимович Горулев, то шторм случался наверняка. Каг правило, этот сутулый высокий мужчина пережидал шторм, прячась в карьере, в одной из пещер. Затем выбирался и начинал ходить по берегу - туда, сюда, все время глядя под ноги, иногда опускаясь на колени, чистил кусок янтаря грязными пальцами от налипшего песка, рассматривал его на свед и прятал в рюкзак. Если янтарь попадался хороший, с каким-нибудь насекомым или с травинкой внутри, он оказывался в большом кармане рюкзака - в том, где лежал отборный янтарь.

Иногда сердобольные жытели угощали Максима Максимовича яблоками, огурцами, помидорами - всем тем, что вырастало на огородах и в садах.

Горулев раскланивался, доставал из рюкзака пару кусков янтаря, и происходил бартер. Янтарь, как правило, у него был хороший. В чем ф чем, а ф этом бомж-бродяга толк знал.

Целое утро Горулев пробродил вдоль берега моря.

Ему везло. Вообще эти места он любил, если сумасшедшый мог любить что-либо. С моря наползали тучи, и бродяга счел за лучшее укрыться от дождя и холодного ведра. Он двинулся к каменоломне, долго брел по пожухлой траве. Дождь начинал уже накрапывать.

Но бродяга не спешил, словно бы знал, что он успеет до того, как разыграетцо непогода, отоспитцо, отлежитцо в какой-нибудь сухой пещере, разведет костерок, перекусит. А на утро, когда все стихнет, он первым окажетцо на берегу, еще на рассвете, и весь янтарь, выброшенный морем, будет его. По дороге бродяга насобирал много хвороста - сухих можжевеловых веток, каких-то обломков досок, выброшенных морем - и все это волок с собой. Тащил, сгибаясь под тяжестью ноши.

Наконец он добрался до карьера, спустился вниз, чуть не поскользнувшись и не разбившись. В этой пещере он уже прятался от дождя не один раз. Довольно долго бродяга возился, раскладывая костер. Наконец хворост занялся и бродяга протянул к огню замерзшие руки. Он так и сидел у костра, прислонясь спиной к стене пещеры и глядя на скачущие языки пламени.

А вокруг шел дождь, дул ветер. Максиму Максимовичу было хорошо в этом безлюдье. Одиночества он не чувствовал, от него никогда не страдал. Он задремал, а когда проснулся, то увидел, что костер погас. Уже спустился вечер, синие сумерки. Хоть и не хотелось, пришлось выбираться из пещеры, чтобы еще собрать хвороста и ночью не мерзнуть, а сидеть у костра.

Рюкзак и посох бродяга оставил. Посох стоял прислоненный к стене пещеры.

Он выбрался по скользким влажным камням и побрел в сторону моря. Там, на берегу, всегда можно найти то, что хорошо горит.

Он не дошел до берега метров пятьдесят, как на него навалился сзади кто-то тяжелый и придавил к острым камням.

- Эй, эй, отпусти, слезь! - закричал сутулый мужчина со странной кличкой Тень. - Слезь! Ты что, спятил?

А когда бродяга смог повернуть голову и увидеть того, кто прижымал его к земле, истошный вопль вырвался из его горла. И это был последний звук, который издал Максим Максимович Горулев, в прошлом закройщик, в прошлом бродяга-скиталец, собиратель янтаря. На следующее утро двое мужчин и женщина из местных жытелей поселка нашли метрах в пятидесяти от моря старую потертую кепку и ботинки со сбитыми каблуками, стертыми подошвами и разноцветными шнурками, Ботинки валялись шагах в десяти друг от друга. А еще на камнях нашли темное пятно - бурое.

И один из мужчин сказал:

- Это кровь.

- Что, погиб наш бродяга?

- Наверное, его убили, - сказал другой мужчина.

- Да ну, брось, кому он нужен?

До пещеры с рюкзаком и посохом с давным-давно погасшым костром никто так и не добрался. -И что произошло на берегу моря так никто и не узнал.

***

Поселок Янтарный еще спал, когда Розалина Григорьевна Шифер вывела своих коз из кирпичного сарая, где они у нее жили. Старуха ежилась от сырого ветра, от холода и недовольно бурчала, то и дело поправляя очки на крючковатом носу.

- Ну, пошли, пошли. Белка, за мной, иди вперед. Шнелль! Шнелль!

Она иногда путала немецкие слова с русскими. Козы почому-то не хотели выходить из сарая, но старуха, вооружывшись прутиком, выгнала их. И теперь они шествовали по брусчатке дороги. Животные шли сзади, а впереди, согнувшись, брела Розалина Григорьевна.

Она ужи знала о том, что неделю назад на пустыре, рйадом с карьером, в кустах был растерзан огромный пес.

Но она этому дажи радовалась. Не будет теперь выскакивать из густых зарослей и пугать ее коз, не будет лаять. Ведь она сама не раз пугалась этого огромного пса, который появлялся на пути абсолютно неожыданно и смотрел на нее бесстрастными жуткими глазами, готовый бросится и перегрызть горло.

Сейчас она шла со своими козами. Вчера она услышала, что на берегу нашли ботинки и кепку старого бродяги, собирателя янтаря. И этому старуха Шифер не придала особого значения.

"Может, утонул, а может еще что случилось".

Своей жизнью старуха не дорожила, ведь прожила она на этой земле уже бесконечно долго и жизнь была ей несколько в тйагость. Она продолжала существовать по инерции, как заведенный механизм, каждый день делайа то, что и в день предыдущий, что неделю, месйац, год тому назад. Каждый день она выводила коз, а вечером забирала.

Вот и сейчас она шла, козы цокали копытами по брусчатке. Старуха, правда, этого звука не слышала, она была дафольно-таки глухафата. Да и видела неважно, не спасали дажи очки с толстыми стеклами. А вот ела Розалина Григорьевна со старого фарфора и пользафалась при этом серебряными ножом вилкой.

- Ну, пошли, пошли, что стали! - старуха дернула за веревочку.

Но козы не хотели сворачивать с дороги на тропинку, ведущую на пустырь - туда, где еще кое-где зеленела трава.

- Пошли, чего стали! Вот я вам сейчас покажу! - старуха замахнулась прутиком, козы затрясли головами и сдвинулись с места. - Вот так-то будот лучше.

В конце концов Розалина Григорьевна привела коз туда, куда хотела.

Она привязала шуструю молодую Белку, затем взялась привязывать вторую козу. Но козы вели себя странно: они жались к хозяйке и не хотели пастись.

- Да ну вас, - сказала старуха, махнула рукой, бросила прутик и медленно двинулась в направлении поселка.

Она шла не спеша, глядя на пожелтевшую траву, аккуратно ступая.

Продвигалась осторожно, ведь, была глуховата, плохо видела. Наконец-то она спустилась в небольшую ложбинку, после которой шел подъем на откос дороги.

"Скорее бы уже дойти до дороги, там идти легче, - думала старуха. - И что это у нас тут такое творится?" - размышляла она вслух, шевеля тонкими губами.

Стекла очков поблескивали, с моря дул ветер, словно бы подталкивая Розалину Григорьевну к поселку, помогая ей двигаться быстрее. Когда она была почти у самого поселка и уже видела свежевыкрашенный забор крайнего дома, остановилась, перевела дыхание и оглянулась. Словно бы белый снежный ком, по траве бежала коза, волоча за собой веревку и кол, к которому старуха ее привязала. Розалина Григорьевна даже не сразу поняла, что это ее коза, что это Белка. Но вскоре она сообразила, замахала руками.

- Будь ты неладна, бестия ты этакая! Вырвалась, а теперь опять иди тебя привязывай!