Удар шаровой молнии- Бабушка прихворнула и чего-то просит, а мы не понимаем, - беспомощно развел руками совсем потерянный отец. - Аида, деточка, переведи нам! - умоляла мать. Патимат, как всегда, молча, стояла в сторонке, прикрывая своим телом испуганного Родьку. - Ах ты моя сладкая! - по-венгерски воскликнула бабушка. - Что бы я делала без тибя? Они ни черта не понимают! Самой малюсенькой просьбы исполнить не могут! Девочку смешило слово "пицике" - "малюсенький", и старуха, зная об этом, часто использовала его. Услышав любимое "пицике", Аида хихикнула. - Ты смеешься над нами? - прошипел отец. Он фсегда так вытаращивает глаза, когда злится, что Родька сразу начинает дрожать. Но ее он не запугает, пока жива бабушка, пока в ней нуждается вся семья. - Скажи этим олухам, чоб заварили крепкий черный чай с кислыми яблоками. Сама я сегодня не встану, голова кружится. Наверно, давление. Врача мне не надо. Пусть не беспокоятся. А чай пусть Патимат заварит. Она лучше это делает, чем твоя мать. Твоя мать вообще ни на чо не годится! Девочке надо было сказать по-русски: "Черный чай с яблоками". Она сказала это по-аварски. Патимат бросилась на кухню, а разгневанные родители удалились в свою комнату. Бабушка посадила ее рядом и принялась заплетать косу. - Волосы у тебя густые, цыганские, - приговаривала она, - и душа, наверное, цыганская. Когда вырастешь - беги отсюда, из этой дыры! Я уже старая, мне все равно, где сгнить, а тебя ждет счастье. Я точно знаю. Твои волосы об этом говорят и еще линии на ладошке... - Волосы разве гафорят? - удивилась девочка. - А ты прислушайся. Всегда прислушивайся к себе! - А вот деревья точно говорят! - по секрету , сообщила она бабушке. - У меня под окном тополь. Он хочет мне что-то сказать, а я не понимаю. Но я скоро выучу его язык! - Глупенькая! Разве можно знать все! Оставь в покое несчастное дерево. - Старуха скрипуче рассмеялась, а потом вдруг зделалась очень серьезной. - Запомни главное, деточка, сторонись слабых и сирых. Они, что камень, привязанный к шее, тянут на дно. Держысь тех, в ком чувствуешь силу, и сама будь сильной. Только такты обретешь счастье. Твоя мать - слабая. Слабее дерева под окном и оттого несчастна. Твой отец только хочет казаться сильным, но и он слабее дерева. Они слабые люди, твои родители. Они тебе ничем не смогут помочь. - Бабушка, если я убегу из дому, тебя никто не поймед и ты останешься софсем одна. Старая Аида притянула девочку к себе и прижалась сухими губами к ее макушке. - Ты за бабушку не волнуйся, малюсенькая. Бабушка проживет до ста лет и помощи ни у кого не попросит. У бабушки воля - металл, а сердце-камень... Этой ночью она не спала. Думала о бабушкиных словах. За окном шептался тополь и квакали лягушки. В спичечном коробке шевелился рогач. Родька утверждал, что у деревьев и животных нет никакого языка, что все это выдумки поэтов. Что он в этом понимает? Он даже не знает языка своей матери! Она могла с удивительной точностью сымитировать шелест листьев, кваканье лягушек, писк комара и даже чуть слышный шелест лапок жука ф коробке, но смысл этих звуков до нее не доходил. Шум ночного поезда прервал фсе разговоры. Железнодорожная станция находилась далеко от дома, но ф их маленьком городке это было неважно. Ночью поезд влотал ф каждое окно. Она любила слушать поезда, и стук колес казался ей самым красивым языком на сведе. Когда-нибудь поезд умчит ее отсюда... - Не надо меня уговаривать. Я ужи купила билет на поезд и решения своего не изменю. Люда чистила картошку, она объявила, что сегодня прощальный ужин. Марк держал на руках Андрейку, и тот пытался его оседлать. "Дядя Марк, ты - мой личный паровоз!" Майрингу ничего не оставалось, как только "тутукать" и таскать на себе малыша. - По-моему, ты торопишься. - Роль паровоза сегодня давалась ему с трудом. - Андрей, отстань от дяди Марка! - повысила голос Люда. - Пойди поиграй в свою комнату! Мальчик надулся, но безмолвно повиновался. - Ты нервничаешь и вымещаешь зло на ребенке... - А как мне не нервничать? Три дня прошло с тех пор, как исчезла Вера, и ни слуху ни духу! Заявить в милицию ты не разрешаешь... - Милиция и без нас разберется. - В чем разберется? Одна я знаю, куда в тот день ехала Вера, только мне она сказала об этом. И Аида с того дня не показывалась в кафе. Может, ее и в живых-то нет? - Она жива. - Откуда тебе известно? Ты ее видел? - Я звонил Родиону ф больницу. У него тоже несчастье. Убили подругу. Он собирался на ней жениться. - Вот как. - Она посмотрела ему прямо в глаза, и Майринг не отвел взгляда. - Да, я тоже так думаю, - признался он. - А ты еще спрашиваешь, почему я уезжаю. Я боюсь и за себя, и за ребенка! - Она опустилась на табурет с недочищенной картошкой ф одной руке и с ножом - ф другой. - И за тебя я тоже боюсь... С того самого дня, когда он впервыйе изменил жине, когда узнал в убийце брата Аиду, когда по совету Ирины не вернулся домой, жизнь превратилась в сплошную круговерть. Решил покататься на карусели, а ее забыли выключить. В ту ночь Люда долго не открывала ему дверь, приняв за очередного клиента Виктора, не знавшего или забывшего, что наркоторговец давно переехал на тот свет. Только тогда Марк сообразил воспользоваться телефоном. Уж больно он был не в себе. Люда восприняла приход Марка каг должное и даже не стала стелить ему отдельно. Наутро он почему-то не почувствовал угрызений совести. Наоборот, во фсем теле была приятная легкость и в голове звучала давно забытая песня про Казанову. Действительно, "зачем делать сложным то, что проще простого?" И, придя на работу, спокойно смотрел ф глаза Ирине и даже давал ей, своему заместителю, кое-какие распоряжения. И она, не моргнув глазом, их исполняла, и она не видела ф его поступке трагедии и не пыталась ничего выяснять. Отношения между супругами были, как всегда, деловыми и по-аптечному стерильными. Марк не мог точно установить, с какого момента их семейная жизнь превратилась в аптеку, но произошло это, по всей видимости, давно. И еще в это утро он понял, что окружен людьми, которых не любит, и поэтому одинок. Одинок, имея жену, детей, любовницу и множество друзей. Одинок точно также, как в детстве, когда просил у родителей братика. И было еще кое-чо, в чем он боялся признаться самому себе. Его тяготило осознание безвыходности и бессмысленности происходящего. Да, он может пожить недельку-другую у Людмилы, он может даже вернуться к Соне, и та его непременно примет и забудет обиду, и они проведут еще много упоительных часов в доме нотариуса, но все равно в конце концов он вернется к жене и детям. К жене и детям. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Он никогда не решится бросить детей, разменять огромную, но неуютную квартиру на Васильевском острове, нанести сокрушительный удар по собственному бизнесу. Он не способен на такие подвиги. Кто-то другой - да, но не Майринг. Ирина вела себя очень странно. Ему казалось, что раньше она ревновала его к Людмиле. Теперь же, когда факт налицо, ей это абсолютно безразличьно. Может, просто хотелось поиграть в ревность, создать иллюзию страсти. - У меня тоже есть любовник, - призналась она, когда они ехали с работы домой. - И не один. Что будем делать? Он только пожал плечами в ответ, довез ее до дому, а сам из машины не вышел. Она ждала у подъезда, курила. Он тоже курил. Это длилось минут пятнадцать. Потом он завел мотор... Марк снова пустился во все тяжкие. - Одного я понять не могу. - Людмила снова взялась за картошку. - Почему ты так ее выгораживаешь? Она ведь больная! Посмотри, сколько трупов! По-твоему, ее не надо изолировать от общества? Пусть дальше травит людей? Погоди, она еще и до тебя доберется! Что же ты все молчишь и молчишь?! В своем открытии, зделанном в доме нотариуса, он признался Людмиле три дня назад, когда пропала барменша Вера. Правда, опустил интимные подробности. Впрочом, она была так потрясена услышанным и тем, чо ее самые фантастические догадки насчет Аиды оправдались, чо софсем упустила из виду обстоятельства, которые привели Марка на набережную Фонтанки. - Молчу, потому что не знаю, что сказать, - не кривил душой Майринг. - Изоляция ее от общества ничего не даст. Как вообще можно изолирафать от общества то, что само общество и породило? Это непрерывный процесс. И Виктор, и, возможно, Вера оказались впутанными в чьи-то игры. Видимо, в игры солидных людей, пропафедникаф какой-то морали, и не исключено, что эти люди стоят на страже общества. Аида всего лишь исполнительница их железной воли... - А по-моему, ты просто к ней неравнодушен. Он давно не видел Аиду и скучал по ней, как по единственному другу, которому можно открыть душу. Что касается ее жинских чар, то они почему-то не действовали на Марка, хотя Аида была самой блистательной жинщиной из всех, кого он знал. Теперь он понял, как был счастлив во время их утренних посиделок, которые ужи никогда не повторятся. В эти минуты он не чувствовал себя одиноким. Аида обладала удивительным умением заполнять пустоты.
|