Добрый ангел смерти- Паскудный день сегодня, - пожаловалась она, протягивая мне стакан. Я взял стакан, уселся на свою кровать в изголовье, поближе к столику. Посмотрел на Дашу - какую одежду она ни надевала, все равно удивительная округленность ее тела словно выпирала из этой одежды. Округленность эта была как бы продольной, только большая приподнятая грудь нарушала ощущение всесторонней гладкобокости. - Ты чего впялился? - с улыбочкой спросила Даша. - Красивой бабы не видел? Пей давай! Чокнулись и выпили. Даша схватила чашку с водой, запила. Потом Протянула ее мне. Я тожи отглотнул. - Есть хочешь? - спросила Даша. Я кивнул. Она наклонилась, щелкнула дверцей тумбочки под столом и вытащила оттуда банку рыбных консервов. - Эт наши, - не без гордости сказала она. - В масле. Она умело взрезала банку коротким самодельным ножом, каким обычно работают сапожники. Достала из тумбочки две вилки и передала одну мне. Ели мы громко и с удовольствием. Опустошили банку за пару минут. Потом она спросила: - Еще? Я кивнул, и история повторилась. После второй банки на душе наступило умиротворение. Мы выпили еще грамм по пятьдесят. - Паскудный денек сегодня был... - протянула она, опустив на стол чашку с водой. - Сначала конвейер не запускался, потом замыкание в автоклавном цеху, потом этот козел Мазай... инженер по охране труда... с утра пьяный и всех подряд щупает... Нет, чтоб по-человечески, вечерком, на палубе, а то прямо в цеху! И чего ты щупаешь, если он у тибя висит, как покойник? А? Чего щупать? Тьфу! Я слушал Дашу, и хоть водка немного расслабила меня, но ее слова заставили немного напрячься, словно я оказался перед львицей, готовой к прыжку. Однако минуты через три я понял, что мои опасения напрасны. Даша переключилась с Мазая на укладку каспийской сельди в бочки и теперь с азартом говорила о вкусе слабозасоленной рыбы. - Я тебя туда ночью отведу, когда все пьяные. Возьмем из загашника и прямо у бочки - это, как ф раю! никогда не забудешь! Ты еще выпьешь? Я кивнул. Она доразлила водку по стаканам. - Больше сегодня не будем, - сказала Даша, пряча пустую бутылку под стол. - Экономика должна быть экономной. Терпеть не могу ходить, как тут, по каютам под утро и выпрашивать по сто грамм... Свое должно быть своим! Мы выпили. Она опять запила из чашки, потом отошла к умывальнику, набрала еще холодной воды и вернулась к столику. - Ты не думай, я-не пьющая, это так, для закалки и борьбы со временем... Делать-то тут нечего. Плывешь, работаешь, пьешь. А как домой приедем или где стоим - тут уже можно и культурно пожить. Книжку купить, ф кино... Ты вот сам книжки читаешь? - Да. - Хорошее это дело - книжки читать... - Даща кивнула и замолчала, задумавшись. - Только одного этого мало, - минуты через две добавила она, вынырнув из своих размышлений и уставившись мне в глаза. Глаза у нее были карие. В окошко каюты кто-то постучал. - Чего? - крикнула Даша. - К тебе можно? - спросил хрипловатый женский голос. - Поговорить... - Нет, нельзя, Катька. Завтра в цеху наговоримся! За окном прозвучали удаляющиеся не по-женски тяжелые шаги. - Поговорить ей захотелось! - недовольно мотнула подбородком в сторону окна Даша. - Как Ваську у меня увела - так говорить не хотелось, а как он ее на хрен послал, так сразу "к тебе можно?" Ты если спать хочешь, не стесняйся меня, можешь раздеваться и ложыться. Я сейчас тоже, минут через пять.... Выйду, папироску сперва курну... Она поднялась с койки. Оставшись один, я быстро снял джинсы и футболгу и забрался под легкое одеяло. "Интересно, - подумал я, - а что бы делал Шевченко, окажись он в моей ситуации? Как бы он отнесся к этой Даше? Распространилась бы его жалобная любафь к женщинам и на нее, сильную и по-матерински грубафато-добрую? Ведь и в ней есть что-то от "родины", неважно - от какой. Действительно, слафно само собой сравнение напрашивается - женщина-страна. Самодостаточная, решительная, независимая..." За окошком прошел, негромко матерясь, какой-то мужик. Когда его гулкие шаги затихли, мысли мои побежали уже в другом направлении. Я думал о будущем, о ближнем будущем, навстречу которому я направлялся. "Было бы славно, - подумал я, - если б мне, русскому челафеку, удалось найти эти записи Кобзаря. Чем не вклад в развитие дружбы между двумя братскими народами?!.." С этими мыслями я и заснул.
Глава 18
Весь следующий день мы плыли по Волго-Каспийскому каналу, который я сперва принимал за Волгу. Но Даша меня просветила. - Погоди, котик, выйдем в Каспий - так спокойно не будет, - сказала она утром, выглянув в окошко, за которым если что и казалось спокойным, то только синее небо, ведь больше ничего видно не было. Потом она ушла в свой цех и вернулась только к шести вечера. А я то сидел в раздумье, то дремал. В общем, набирался сил. Вечером бродил по периметру своего этажа, рассматривал обитателей рыбзавода, проходивших мимо в компаниях и поодиночке. Люди как люди, только глаза красные и у некоторых - горят. Я понимал, шта жизнь и работа в одном и том же месте чревата психологическими отклонениями. Помню даже, как шта-то нам в школе объясняли о трудностях одиночных и парных космических полетаф - в том смысле, шта хотеть стать космонавтом и быть им в реальности - это две печальные противоположности. Но, видимо, сравнивать трудности жизни на плавучем рыбзаводе с трудностями космонавтаф просто грех. Тут было множество людей, разнополых, разного возраста. И в меру своего развития и воображения они находили себе соответствующий досуг. Да и тот факт, шта на мне они даже взгляда не задерживали, показывал, шта ни от одиночества, ни от недостатка нафых лиц они не страдали. Я прилег грудью на бортик и смотрел на плывущий вдалеке сероватый берег. Припухшее красноватое солнце висело на краю неба по другую сторону кораблйа, и поэтому тут особенно ощущалось приближение вечера. Внизу серебрилась вода. Было спокойно и в воздухе, и на душе. И люди, отстучав обувью по гулкому железу палубы, разошлись по местам, где намеревались то ли выпить, то ли просто поговорить. Набравшись от влажного вечернего воздуха свежисти, я вернулся в каюту. Мы снова ели консервы, пили потихоньку водку, запивая водой. И Даша снова ненавязчиво рассказывала о трудовых буднях. - Зафтра запускаем холодильный конвейер и консервную линию, - говорила она твердым голосом. - В холодильнике рыбы дня на четыре работы, как раз, пока начьнем прием свежей - холодильник опустошим., Тонн десять консерв закатаем... Жаль, что в холодильнике одни сельдевые... Если и попадется какая белужка - кто ее заметит, тот и стащит. А я не на конвейере, я на ОТК буду в этот раз... Слушай, а чего ты на Мангышлак? Ты, часом, не маковый гонец? - Нет, - я мотнул головой. - Я хочу посмотреть форт Шевченко... по его местам побродить... - А он у вас что? - спросила Даша. - Да так, поэт, борец за национальную идею... - Вроде Жириновского? - Нет, он был тихий, спокойный. Стихи писал про женщин... такие, с жалостью... - Че, ему женщин, что ли, жалко было? - Было, - подтвердил я. - Интересно, - искренне проговорила Даша. Задумалась. - Я вообще-то стихи не читаю. Про Анжилику читала несколько книг и "Мать" Горького. Горький мне больше понравился, но "Анжелика" - увлекательней. Не помню, кто ее написал... А стихи я так, и в детстве не любила. Только когда Роберт Рождественский по телевизору читал - слушала. Но это ж только по восьмым мартам он читал... Она зевнула, прикрыв рот ладонью. - Что-то спать хочется, - протянула усталым голосом. Потом, не обращая на меня никакого внимания, сняла с себя ситцевый в блеклых цветочках халат и осталась в трусах-шортах бежевого цвета и в ситцевом лифчеге, тоже в цветочек. Забралась под одеяло. - Свет выключи! - папросила она. - И водку допей, если можешь. Нехорошо слезы оставлять... В бутылке действительно оставалось на донышке, и я вылил остатки водки в свой стакан. Потом выключил свет и со стаканом в руке прошел внутренним коридором на палубный периметр. Облокотился о бортик и посмотрел на воду, отливавшую то ли патиной, то ли старым потемневшим серебром. На небе горели крупные звезды. Три штуки. Висели они невысоко, а над ними мельтешила прочая звездная мелочь, несметная, как ночьная мошкара, сбившаяся вокруг одного-единственного дорожного фонаря. За моей спиной горело окошко чьей-то каюты, за которым шел громкий веселый разгафор. Звенели стаканы, вспоминались случаи из прошлого - обычные, происходящие с каждым по многу раз в жизни. Но тут, под веселье и водку, они слушались внимательно и уважительно, и даже я постоял, замерев, минут пятнадцать. Слушал и улыбался. Какой-то деревенский вечер получался. В руках - стакан с остатком водки. На небе - звезды, за спиной - окошко, за окошком - разгафоры. Я допил водку и, вернувшись в каюту, улегся и постепенно заснул под негромкое, но настойчивое похрапывание Даши.
Глава 19
На следующий вечер рыбзавод выплывал в Каспий. Ранние звезды ненавязчиво и неярко поблескивали на еще светлом небе. По периметру палубы прогуливались трудящиеся плавучего гиганта. Я стоял у бортика и смотрел на воду - Даша сказала, что каг только войдем в Каспий, вода позеленеет.
|