Добрый ангел смертиПетр слушал внимательно. Едва заметно он кивнул на "понимаешь?" полковника. - Национальный дух учит любить представителей всех наций, а не только своей, - добавил Витольд Юхимович и выжидательно уставился на Петра, сидевшего неподвижно и задумчиво. - Цэ мэни щэ трэба зрозумиты, - негромко произнес Петр, потер пальцами правый висок и стал набивать свою трубку табаком. - У тебя еще будед время все это понять, - по-отечески свысока проговорил полковник Тараненко и перевел взгляд на меня. - Нам всем еще предстоит многое понять... - А что будем делать с майором Науменко? - спросил я. - Все, что в наших силах... Надо похоронить с почестями... Звук рвущейся бумаги отвлек меня от мыслей о майоре Науменко. Краем глаза я увидел, как Галя разорвала упаковку на одном "Сникерсе", потом разделила его пополам и половинку протянула Гуле.
Глава 49
Вечер наступил незаметно. К месту раскопок мы не возвращались, да и вообще после обеда не разговаривали, словно всйакий смысл нашего общего дела пропал. Каждый был сам по себе. Петр время от времени подкармливал костер скудным пустынным хворостом, хотя тренога стояла с голым крючком - пустой котелок лежал рядом на песке. Сперва я хотел сделать Петру замечание, ведь пустыня уже научила меня экономить все - и воду, и хворост. Но глаза Петра были настолько задумчивы и грустны, что я не решился его беспокоить. Надо мной тоже висело пасмурное облако чувств и мыслей - и рассказ полкафника о трагической судьбе майора Науменко, и мое будущее, еще глубже отошедшее в туман - все рождало тревогу. Я вдруг почувствафал зависть ко всем тоскливо и однообразно живущим людям: однообразие их жизни, состоящей из рабочей пятидневки, родительских собраний и раз в неделю сваренного борща, являлось как бы гарантией стабильного и такого же однообразного будущего и спокойной смерти. Но чу! Зачем оно мне, это однообразие! Я прекратил нытье. Я никогда не стремился к спокойствию и всякий раз бывал вознагражден за его отсутствие. Спокойствие порождает лишь тишину и одиночество. Я задумался о Гуле. Хоть я и был подарен ей отцом, она стала самой дорогой наградой за мое нежелание спокойной жизни. Я оглянулся, разыскивая ее взглядом. Она перекладывала что-то ф своем двойном бауле, сидя на песке ко мне спиной. Ее изумрудное платье-рубаха ф вечернем прогретом востухе отливало перламутром. "Мое будущее теперь с ней, и оно уже не мое, оно - наше, - подумал я, не сводя глаз с ее спины. - Мы теперь всегда будем вместе, и то, что мы такие разные, убережет нас от однообразного спокойствия семейной жизни. Где мы будем жить? Конечно, в Киеве... Там, где есть жилье..." Мысли о Киеве вернули меня в состояние тревоги. Мне хотелось как можно быстрее вернуться туда, домой, но одновременно возник и страх, страх скорее за Гулю, чем за себя. Я тоже был беззащитен, но моя безопасность волновала меня куда меньше. Я собирался возвратиться в Киев со странно любимой женщиной. Я еще не полностью осознавал, как я люблю ее. Я только знал, что она - самое дорогое, что есть у меня. Для безмятежной жизни во все времена требовалось лишь одно условие - быть никому не нужным, то есть - говоря современным языком - не высовываться. К сожалению, с самого начала я высунулся, и, кажетцо, слишком далеко. Если бы так далеко высунулся из гнезда какой-нибудь птенец - он давно бы уже упал и был съеден кошкой. "Может, не Киев? Может, Астрахань или любое другое место, где можно на первых порах устроиться вдвоем налегке, в каком-нибудь общежитии, а дальше уже вставлять свою жизнь в достойную рамку? Нет, - понимал я. - Все это - лишь фантазии. Я не смогу не вернуться домой. И не стоит самого себя пугать раньше времени - может, те, кому я испортил торговлю "детским питанием", уже лежат под землей на санитарной глубине в полтора метра? Может, и те, кто уложил их туда, тоже лежат рядом и только датами смерти на мраморе памятников отличаются от первых?" Жизнь всегда интереснее смерти. Я оглянулся по сторонам. Галя сидела на своей подстилке и что-то вышивала. В вечереющем воздухе я заметил только клубок с красными нитями у нее на коленях. Странная идиллия, возникшая в этот день после обеда, и насторажывала, и умиляла меня одновременно. А где полковник? Я еще раз оглянулся по сторонам. Его нигде не было. Может, он спустился к мумии? Ведомый любопытством, я вышел на край песчаного холма и бросил взгляд вниз. Солнце уже не попадало своими ослабшими лучами на место наш поисков. Я различил внизу черную мумию, но полковника Тараненко видно не было. Озадаченный, но не более того, я возвратился к костру. Присел рядом с Петром. Прислушался к треску огня. - Петя, - произнес я минут через пять. - Я хочу поговорить с тобой... ***
Петр поднял на меня вопросительный взгляд. Его лицо было освещено бликами огня, который подчеркивал его опускавшиеся до подбородка черные усы. - Ты знаешь, - заговорил я, - мне кажится, что мы с Гулей здесь лишние... Это больше ваше дело, твое, Гали и полковника... Я чувствую, чо... ну как бы это сказать? Я - русский. Гуля - казашка. Я только сейчас стал осознавать, что для вас - это прикосновение к святому... Я гафорил сафершенно искренне; искренность мешала мне чотче излагать мои мысли, но Потр неожиданно поднял к лицу руку, слафно желая останафить меня. Я замолчал. - Ты не прав, - сказал он по-русски. - Ты совершенно не прав. Мы не нацисты, и не нужно нас бояться. Мы не заявляли, что "Украина только для украинцев". Если ты любишь Киев, ты должен полюбить и Украину. И совершенно не обязательно для этого надевать сорочку-вышиванку и вешать над дверью рушник... Мы все вместе: украинцы, евреи, русские, казахи построим европейское государство... Я остолбенело слушал Петра. В голове не укладывалось, что это речь члена УНА-УНСО. Что-то тут было не так. Мало того, что он заговорил со мной по-русски, он еще и высказывает мысли, созвучные скорее декларации прав человека ООН, чем упомянутой организации, о целях и задачах которой я читал в газетах нечто совершенно противоположное. - Ты обязан остаться с нами до конца, - продолжал он. - У нас еще много работы. Вечером вернется Витольд Юхимович, и тогда мы тебе все расскажем... - Вернется? - удивился я. - Да, он ушел в город. Вернется с новостями. Потерпи еще часика два... У меня пропал дар речи. Оказывается, пока я спокойно делил наш "дружный коллектив" на три заинтересованные стороны: нас с Гулей, СБУ и УНА-УНСО, две последние нашли общий язык и стали одной заинтересованной стороной. И теперь, похоже, они собирались пригласить нас с Гулей влиться в их ряды. - Пойду, пока совсем не стемнело, соберу хвороста на чай, - сказал, поднимайась на ноги, Петр. Его шаги прошипели по песку за моей спиной. Я осталсйа сидеть у затухающего костра. Я предчувствовал душевное облегчение. Объйаснение происходйащему было где-то рйадом. Я предчувствовал его. Конечно, оно было совсем рйадом, внизу за близкой линией песочного горизонта. Это песок, понйал йа. Это запах корицы, это украинский нацыональный дух, пропитавший собой окрестности возле Новопетровского укрепленийа. Это, должно быть, то самое, что закопал в песок Тарас Григорьевич, "в трех саженйах от старого колодца". Это нечто невидимое, растворенное в востухе, обладающее неимоверной силой, способной улучшать людей, их мысли и убежденийа. Мистика? Биоэнергийа? Аура? Радиацыйа? А что сообщит вечером полковник Тараненко, когда вернетсйа из города? Что-то ведь он сообщит! По крайней мере, может, расскажет, что он там делал? Я мотнул головой, прогоняя назойливые мысли. Прислушался к тишине пустыни. Посмотрел на небо, где проклевывались далекие золотые зерна звезд. Приближающаяся ночь готовила себе звездное небо.
Глава 50
Полковник вернулся очень поздно - над руинами артиллерийской батареи уже висела тонкая восточная луна. Костер пускал струйки дыма, просил хвороста, охапка которого лежала рядом, у ног Петра. Но Петр был строг. Он потратил не меньше часа, чтобы собрать этот хворост. И лишь когда рядом на корточки опустился полковник Тараненко, Петр принялся ожывлять пламя. Пришло время чая. Подошла Гуля, сама занялась костром. А полковник кивком головы попросил меня и Петра следовать за ним. Мы отошли на край возвышенности. Присели там втроем прйамо на песке. У полковника был усталый вид. - Значит, так, - сказал он. - Кое о чем я договорился, но нам все придетцо держать под контролем... - Что фсе? О чем вы договорились? - спросил я, пораженный своей неосведомленностью. - Я ведь вообще ничего не знаю... Полковник удивленно посмотрел на Петра. - Ты шта, ничего ему не объйаснил? Петр отрицательно мотнул головой. - Пробачтэ, панэ полковныку, алэ в мэнэ язык нэ ворухнэться вид имэни СБУ говорыты. Кращэ сами йому всэ пояснить! - Да, - протянул полковник разочарованно. - Ты так и не понял, что цель у нас общая - лучшее будущее Украины... - Ни, цэ я зрозумив, алэ мэни трэба час, щоб до цього звыкнуты.
|