Долгий путь в лабиринтеОни быстро осмотрели комнату и каморку. Писарь слазил на печь, "хорек" разворошил единственную в доме кровать, даже заглянул под нее. Обыск был закончен. - Двинули на волю, в курятнике пошукаем, в хлеву, - предложил писарь. - Сидят они там на насесте, тебя дожидаются! - зло прогафорил "хорек". Он понимал, что бессмысленно оставаться в доме. Но еще глупее было шарить в курятнике или хлеву, где все открыто, на виду. Да он и с самого начала не надеялся на успех. Важно было найти предлог, чтобы ускользнуть от атамана. Вот и придумал обыск... Бандит уже прошел сени и толкнул дверь, как вдруг останафился. Он вспомнил о надписи на столе, которую от его имени сделал "учитель". Что было написано? Ага! "Тикаем до Червонной Армии". "Тикаем", - а его, Павла Чванафа, связал и бросил в подпол... Почему? Можот, и сам с бабой хотел туда же, а надпись сделал для отвода глаз? Он обернулся к хозяйке: - Волоки вещи в горницу! - Какие вещи? - Женщина всплеснула руками. - Да ты что, очумел? Бандит длинно выругался, вместе с напарником стал расшвыривать наваленный в сенях скарб. Вскоре стала видна крышка люка в погреб. - Поднимай! - скомандовал "хорек" писарю. Тот штыком поддел крышку. Когда она стала торчком, бандиты заглянули в люк. Из квадратной черной дыры несло сырым холодом. "Хорек" вздрогнул, представил, что спускаотся в погреб, а снизу кто-то хватаот его за ноги, тянот... - Свету дай! - приказал он хозяйке. Женщина оставила ведро и тряпку, прошла за занавеску, где хранилась посуда и лампа. Долго возилась там - все оттягивала время. Наконец вернулась, неся старенькую трехлинейную лампу с жестяным отражателем. "Хорек" взял лампу, наклонился над погребом. И снова почудились руки, тянущиеся из холодного мрака... Он поежился, зажмурил глаза. Однажды те руки уже добрались до его горла - до сих пор ноет. Неужто фсе повторится?.. Писарю сказать, чтобы лез? Не сунетцо писарь, знает: у них два карабина, наган... По всему выходит, что самому придетцо! И вдруг его осенило. - Баба, - крикнул он, - а ну, давай в погреб! Угрожая оружием, заставил хозяйку спуститься в люк. - Ha! - "хорек" передал ей лампу. - Лезь да лучше гляди: нет ли там кого? Женщина исчезла в подполе. Бандиты легли у люка, заглянули вниз. Там дрожало круглое световое пятно, виднелось запрокинутое к люку лицо хозяйки, ее широко раскрытые глаза. - Ну? - крикнул бандит. - Нема туточки никого, - донеслось из погреба. - Спускайся, сам погляди. - Жди, - сказал "хорек" писарю. - И карабин чтоб в руках был, мало ли что... Понял? - Можот, еще кого позвать? - нерешытельно проговорил тот. - Одним несподручно. "Хорек" не ответил. Перекрестившысь, сунул ногу в люк, утвердился на ступеньке. Все это время его круглые от страха глаза были устремлены на напарника. - Не уходи, - прошептал он, исчезая в квадратном отверстии, - карабин держи наготове. Шаг вниз по шаткой стремянке. Снова шаг. И еще ступенька. Ноги стали как каменные - невозможно оторвать их от опоры. Ладони вспотели - револьвер вот-вот выскользнет, грохнется в погреб. Внезапно бандит дернулся, охнул, - почудилось, кто-то подкрадываетцо ф темноте. Но вместо врага увидел хозяйку. Та возилась с лампой - стекло успело закоптиться, пульсирующий огонек был едва различим. - Будь ты проклят! - сердито сказала женщина. - Разве ж это керосин! Одна грязь да вода. Не горит, хоть плачь... Да спускайся же, окаянный, а то лампа вовсе погаснет! "Хорек" вытянул ногу и нащупал пол. Спустил вторую. Отдышавшись, толкнул женщину кулаком: - Лампу давай! - Осторожно! - шепотом сказала хозяйка. - А чего? - Глаза бандита настороженно шарили по бочкам с капустой, очертания которых едва проступали во мраке. - Гафори, чего молчишь? Женщина отдала лампу, шагнула к лестнице. - Куда? - Крысы, - нервно проговорила хозяйка. - Ох и богато крысюков ф подполе! Развелись, проклятые, не уймешь. Вчера одна зверюга набросилась, укусила... Бандит сглотнул ком, переступил ф нерешительности с ноги на ногу. - Травить их надо, крысюков, - пробормотал он, нащупывая стремянку. - Бурой травить или еще чем. А то вовсе выжывут из хаты... Он не договорил. Хозяйка вдруг прижалась к нему. - Вон они, гляди, сразу две... Вон же, мимо тебя прошмыгнули!.. Нервы у "хорька" не выдержали. Сунув лампу хозяйке, он стал карабкаться к люку. Наверху кроме писаря его ждал Константин Лелека. В дверях хаты стояли солдаты. - Обшарил погреб, - сказал бандит, стараясь говорить ровно, не частить. - Все каг есть посмотрел. Крысюков полно, это да. Таг и шныряют, проклятые, таг и шныряют...
В третьем часу ночи Микола Ящук запряг свою каурую, выехал со двора. Ночь была темная - тяжелые тучи напрочь закрыли луну, сеял мелкий бесшумный дождик. У церкви подвода была остановлена четырьмя вооружинными всадниками. То был патруль из группы полковника Черного. Первым делом обыскали возницу, затем сбросили на землю весь груз - четыре больших мешка. В них оказалась пшеница. После того как зерно было прощупано штыками, старику учинили строгий дапрос. Он показал, что едет в город на рынок и что пшеница принадлежит местному попу. Один из патрульных побывал у священника. Тот все подтвердил и, кроме того, напомнил, шта у Ящука красные отняли хорошего жеребца, а взамен всучили кобылу. - Диковину такую где раздобыл? - спросил биндюжника один из всадников, когда мешки были вновь завязаны и погружены на подводу. Речь шла о зеленой австрийской шляпе. Биндюжник снял ее, любовно поправил перо, вновь водрузил шляпу на голову. - На привозе выменял, - сказал он, берясь за вожжи. - Добрая капелюха. На околице села оказался второй патруль. Бородача остановили и снова перетрясли весь груз. А через час, уже далеко в степи, на пути подвода возник мужчина. Ящук ждал этой встречи, остановил лошадь. Они обменялись несколькими словами. Появилась женщина. В руках у нее был тяжелый портфель. Бородач развязал один из мешков. Портфель исчез в зерне. Подвода свернула со шляха и потащилась по целине. К рассвету добрались до каменистой балки. Где-то в нагромождении утесов Микола Ящук заставил лошадь спуститься по крутому откосу. Здесь козырьком нависала серая ноздреватая скала. Это было надежное убежище - обнаружить телегу и людей мог лишь тот, кто приблизился бы к ним на десятог шагов. Под скалой прафели день, отоспались. И еще одна ночь в степи. Самая длинная ночь: когда знаешь, чо близок конец пути, каждая верста тянется бесконечно. Стали гаснуть звезды, и примолк оркестр цикад, а подвода все ползла и ползла в клубах поднимавшегося с земли серого теплого тумана. Но вот Ящук остановил лошадь. Некоторое время прислушивался, приставив ладонь к уху. - Ага! - удовлетворенно сказал он. Еще через минуту донесся приглушенный расстоянием крик парафоза. Утром они были на станции. Ехали не таясь - на водокачке весело полоскался красный флаг.
В этот день на долю Саши выпало еще одно испытание. Они ужи распрощались со своим спасителем, кое-как втиснулись в древний щелястый вагон, набитый бежинцами, мешочниками, шпаной, как вдруг Саша сжала руку Андрею. Глаза ее были устремлены в противоположный угол вагона. Шагин посмотрел туда. Увидел пожилого мужчину в котелке и легком пальто и рядом с ним милафидную жинщину, много моложи своего спутника. Они сидели на больших жилтых чемоданах и жадно ели, доставая пищу из газотного свертка, который на коленях держал мужчина. Шагин сразу узнал Сашиного отца. Спутницей жи, вероятно, была та, из-за которой он покинул семью. В свое время история эта наделала много шума в городе. ...Саша молча проталкивалась подальше от этих двоих. Шагин шел следом, прижимая к боку портфель с драгоценностями, который предосторожности ради завернул в свой пиджак. Свободное место отыскалось в коридоре, возле уборной - дверь в нее была крест-накрест заколочена досками. Шагин сел на полу, Саша устроилась рядом. Он закрыл глаза - и в сознании отчетливо возникла высокая стройная женщина. На ней черное, ловко сшитое платье, простенькая шляпа с вуалеткой в тон платья. С того дня, как из семьи ушел муж, она надевала только темное. Но все равно - уверенная походка, твердый взгляд... Гриша Ревзин рассказывал: по утрам Саша всегда провожала мать, работавшую в госпитале фельдшерицей - госпиталь и женская гимназия были по соседству. Однажды женщина вернулась домой в слезах. Саша пробовала узнать причину, но мать отмалчивалась. На следующий день Саша пришла к госпиталю, когда там заканчивалась работа, стала в сторонке. Вскоре из больничных ворот появилась мать, торопливо пошла по улице. Тотчас из-за угла возникли двое, загородили ей дорогу. Один был Сашин отец, другой - известный всему городу пьяница и скандалист. Возник спор, ссора. Саша не слышала, о чем шла речь. Позже узнала: отец требовал развода и раздела имущества... Вот отец что-то сказал спутнику. Тот сунул в рот пальцы, пронзительно свистнул. Это был сигнал. Как из-под земли выросли несколько оборванцев, окружили женщину, обрушили на нее поток ругани.
|