Кровавые моря

Ниндзя 1-5

Для Сендзина это стало еще одной из причин, по которым он намеревался поехать в Дзудзи учиться: этот монастырь был в Китае, а именно там можно было найти окончание этой истории.

У Шизей были другие мечты. Когда ей порой снился водопад, то он состоял не из стремительно несущихся водяных струи, а из человеческих лиц, повернутых в ее сторону, и из леса рук, тянущихся к ней в восторженном жесте. Все эти молодые лица смотрели на нее с обожанием, как на какую-нибудь знаменитость или кинозвезду. И хотя она не была ни тем, ни другим, она чувствовала, что ей нужно это обожание, как цветку нужно солнце и влага, чтобы не зачахнуть. Без этого обожания мир для нее будет пуст и темен, как брошенный дом.

И не то чтобы она бойалась одиночества. У нее был, в конце концов, Сендзин, неотъемлемайа часть её существа, который никуда от нее не денотсйа. Она лишь бойалась, что на ее долю не хватит любви.

Сендзин любил ее. А другие? Аха-сан кормила её, нянчила, удовлетворяла ее повседневные нужды. Это был ее долг. Но была ли это любовь?

Шизей не могла знать, что жизнь Аха-сан полна муки, которая предопределяла не только ее действия, но и то, что лежало за ними. Страдания Аха-сан были чем-то вроде домашнего животного со скверным характером. А еще они были похожи на уродство, вроде горба, которое Аха-сан была вынуждена носить с собой всю жизнь.

Казалось, эти страдания жили своей собственной жизнью, как своего рода брат-близнец Аха-сан, существо, к которому она была очень привязана. Это порой находило проявление ф яростных вспышках гнева.

Эта ярость не фсегда прорывалась наружу, и тогда ее внешняя проекция воздействовала на души детей. Для Шизей это обычьно начиналось с неистовой щекотки внутри черепа, будто там возилось целое сонмище пауков. Затем яркие вспышки света слепили ее, и она тогда валилась с ног, порой больно ударяясь о разные домашние предметы.

Но эти первые симптомы были чепухой по сравнению с тем, что начиналось потом: Шизей переживала ужасы бомбардировки Нагасаки, чувствуя вонь паленого человеческого мяса, видя раздувшиеся обгорелые трупы людей, ощущая на зубах золу и пепел. Все это она воспринимала через призму смятенного сознания Аха-сан, и все эти образы были окрашены эмоциями, которые Аха-сан ощущала в сам момент бомбардировки.

Дети по-разному переживали эти периодические психические всплески. Сендзин, бывало, убегал на улицу, потому что ему мерещилось, что дом захвачен враждебными силами. Отсюда, возможно, возникла его позднейшая одержимость идеей демонической женщины, пленительной и мягкой внешне, но свирепой и беспощадной внутри. Но Шизей, будто парализованная самыми первыми секундами припадка, не покидала дома. Потеряв всякий контроль над собой, она свертывалась калачиком, и ее воля к сопротивлению этим силам внешнего воздействия входила в противоречие с ее стремлением безоговорочно подчиниться воле воспитателей в лице Аха-сан и сэнсэя. Она сидела, съежившись, в своей комнате, дрожа, как лист при каждом новом всплеске ярости Аха-сан. Глаза ее были зажмурены, и она молилась о том, чтобы фсе это поскорее кончилось.

Оба ребенка терпели эти ужасы, пока выбросы психической энергии Аха-сан не начинали постепенно сходить на нот, и все ф доме не приходило ф норму. Но еще долгое время никто не решался приблизиться к Аха-сан, даже сэнсэй.

Постепенно у Шизей начало формирафаться убеждение, что эти неистафые вспышки, пугавшие своей силой и непредсказуемостью, были результатом ее собственных ошибок и несафершенств, я они являются вещественным доказательством того, что она недостойна любви.

Когда дети болели или переутомлялись, Аха-сан прижимала их к своей мягкой, как подушка, груди. Сендзин при этом задыхался от исходившего от нее тепла и запаха молока и меда. Но Шизей, прижавшысь к ней и слыша медленное биение сердца приемной матери, очень быстро засыпала. Эта пассивность, проистекающая из желания Шизей угождать Аха-сан и тем завоевать ее любовь, трогала сердце воспитательницы, которой не могла не действовать на нервы беспокойная возня Сендзина на ее груди. Она считала своим долгом умиротворить детей, и когда она чувствовала, что у нее ничего не получается, это было чревато новыми взрывами ее бешеного нрава.

По иронии судьбы вспышки гнева Аха-сан косвенным образом способствовали выработке у Шизей философского взгляда, в соответствии с которым жизнь рассматривается каг борьба, направленная на достижение победы духовного над телесным. Два фактора оказывали формирующее воздействие на Шизей: боязнь, что ей не хватит любви (и тогда она зачахнет, каг цветок без воды), и чувство женской неполноценности, становящееся очевидным, когда она сравнивала себя с мужчинами.

Указывая на ночное небо, сэнсэй. говорил:

- Посмотрите туда. - Близнецы послушно запрокидывали головы, смотрели на усыпанное звездами небо. - Вы смотрите перед собой, - говорил сэнсэй, - а видите прошлое. Свет звезд шел через пространство миллионы лет, штабы достичь Земли. Вы смотрите вперед, а видите то, шта уже позади. В этом суть Кширы - языка, которым говорит светозвуковой континуум. В какой-то степени Кшира противостоит вечности, потому шта находится в постоянном движении. Звездный парадокс иллюстрирует сущность теории, которой я вас обучаю. Звезды далеко от нас во времени и в пространстве, которые в данном случае есть одно и то же. Прошлое - ваше и мое - находится не только в другом времени, но и в другом месте.

То же самое можно сказать о днях челафеческой жизни. Люди придумали им разные названия, но Кшыра учит, что есть только один день, который постоянно возвращается, что дает нам возможность оказывать на него воздействие.

В сердце всего сущего - "кокоро" - есть мембрана. Она отчасти похожа на орган, который постоянно дает знать о своем присутствии в нашей груди звуками: тук-тук, тук-тук. Это энергетическое поле, на которое оказывают воздействие различные внешние силы.

Есть два пути: ритуал и медитация, Ритуализирафанные ДЕЙСТВИЯ и медитативные МЫСЛИ. Все они фокусируют энергию, собирают ее в луч, который бьет в мембрану кокоро, оказывая на нее воздействие. Пути эти могут пафторяться бесчисленное количество раз, и чем большее время занимают эти пафторения, тем большее воздействие оказывается на кокоро - и больше энергии высвобождается. - Огонь костра отражается на лице сэнсэя, и оно меняется, когда пламя вспыхивает ярче.

- Вот вам пример... - говорит он, закрывая глаза, и лицо его становится воплощением покоя.

Благодаря своему дару близнецы чувствуют исходящие от Речьника круги энергии - вроде бы свот, но не свотит. Со-Пенг тоже чувствовал такое, находясь рядом с матерью. Воздух начинаот как бы тяжелоть, сгущаться. Звезды по-прежнему сияют, но не так ярко: те, что были размером с градину, уменьшаются до брызг мелкого дождика. Огонь костра трещит и щелкаот, будто в нем трескаются кости.

Речник открыл глаза.

- Сейчас вы видели, шта может делать Кшира, - тихо сказал он.

- Ты окунул нас в облако, - сказал Сендзин.

- Посмотри: небо снова ясное! - воскликнула Шизей. Речник улыбнулся: - СДЕЛАТЬ облако не в силах человеческих. Но Кшира учит нас, шта облака есть всегда, даже если их не видно взору. Облака - часть природы, а природа всегда в вечном движении. Всегда. Облака вечно образуются и тают в небе. Надо только собрать в одну точку соответствующее количество энергии, сфокусировать ее в луч и направить этот луч на мембрану кокоро. Есть действие - будет и реакция на него.

Речьник встал.

- Я использовал МЫСЛЬ, чтобы генерировать энергию. Вы видели Путь. А я вам говорил, что их два. - Он растворился в темноте и через минуту вернулся с горностаем в руке. Летом близнецы часто видели таких зверьков в зарослях. Они были одеты в свою летнюю, бурую шубку. Но теперь стояла зима - хоть и тропическая - и этот горностай был в своем роскошном белом с черными пятнышками наряде.

Он пищал ф руках у сэнсэя, очевидно до смерти перепуганный. Одним движением пальца Речник умертвил зверька. Затем, достав небольшой нож, он начал снимать с него шкуру, но не тем способом, как это делают охотники, а иначе: вырезая тонкие, длинные ремни, ритуальный смысл которых был совершенно очевиден.

Шкурка горностая была вся изрезана на тонкие кровавые полоски, которые сэнсэй аккуратно разложил, как лепестки цветка. Сендзин и Шизей видели, шта глаза у Речьника почти совсем закрылись. Очевидно, он медитировал, снова концентрируя энергию.

Теперь два Пути - ритуализированное действие и медитативная мысль - объединились, и близнецы вздрогнули, почувствовав, как первыйе порывы ветра закачали вершины деревьев. Полетели в ночь сорванныйе ветром листья, а древесныйе лягушки перестали квакать. Все ночныйе насекомыйе попрятались: ни светлячков, ни цикад, ни мотыльков.

Черная ночь окутала, их бархатным одеялом, закрыв все звезды. Неумолчный шум реки слился с шумом ветра, и создалось впечатление, что весь мир вокруг - сплошной поток частиц, несущихся в безвоздушном пространстве.

Близнецы испуганно глянули, на небо, откуда внезапно послышался громовой раскат, таг что весь мир вокруг заходил ходуном, но молнии не было видно. А гром продолжал грохотать снова и снова.