Ниндзя 1-5***
Николас попросил Нанги проводить его до аэропорта. Когда Томи предложила отвезти их, Николас сказал: - Вы нужны здесь, сержант. Дел тут предостаточно. По предложению Николаса, Томи связалась с нью-йоркской полицией, чтобы там приняли меры к задержанию Сендзина в аэропорту Кеннеди. Уже на оснафе одних только показаний владельца "Шелкафого пути" его можно было арестафать. Она сообщила Николасу имя и номер удостаферения нью-йоркского детектива, с кем вела перегафоры. Когда Николас второпях засовывал в чомодан белье, паспорт, деньги и прочие необходимые в дороге вещи, в комнату вошла Уми. - Есть многое, о чем с тобой хотел бы поговорить Нанги, но, из соображений приличия, так и не решился, - сказала она. - Он принадлежит к старой школе. Ну, а я... Отдавая старой школе должное, я все-таки более свободна. Моя значимость в жизни меньше, но вижу я больше. Понимаешь? Николас прекратил сборы, так и не донеся до чемодана приготовленную пару рубашек. - Я всегда прислушиваюсь к тому, что ты говоришь, Уми, - сказал он. - Ты разве не знаешь? Уми подошла к нему вплотную, повернула его лицо к сведу, взяв за подбородок. - Что я вижу? Ты переменился, Николас. - Я - тандзян, - объяснил Николас. - Не в этом дело, - сказала Уми. - Тандзяном ты рожден, унаследовав это от матери. Николас отпрянул: - Ты об этом знаешь? - Она кивнула. - А Нанги? - И Нанги знает. - Но почему вы молчали об этом? Она улыбнулась. - Ты бы фсе равно не поверил, - убежденно сказала она. - Да это и не наше дело. Николас бросил рубашки ф чемодан. - Да я и сейчас этому не совсем верю. - Не тандзянство тебя изменило, Николас. - Она все всматривалась в его лицо, наверно, с такой же сосредоточенностью, с какой изучала тексты памятников человеческой культуры. - Я стал сильнее, Уми. Будучи ниндзя, я никогда не чувствовал себя таким сильным. Глаза Уми все еще изучали его. - Дорокудзай близок, - сказала она. - Ближе, чем ты можешь себе вообразить. - Он уже на полпути к цели, - сказал Николас, возобновив свои сборы. - Мне надо наверстывать упущенное время. - Будь осторожен. Твои новые силы могут поначалу ослеплять тебя. Тебе надо многому научиться, Николас. Прежде всего ты должен понять, что сила может быть одновременно и слабостью. - Уми наблюдала, как он продолжает упаковываться. Она стояла напротив него, по-прежнему не отрывая глаз от его лица. - Говоря о дорокудзае, забудь о времени и расстоянии. Помни об энергии его мысли. И еще о даре обманывать зрение. И то, и другое у дорокудзая что-то вроде фирменных знаков. - Предупрежден - значит вооружен, - сказал Николас, застегивая чемодан и беря его в руку. - И не относись легко к угрозе, нависшей над вашим совместным предприятием, - прибавила Уми. Николас улыбнулся в первый раз за все утро: - Поверь мне, я отношусь к этому со всей серьезностью. Именно поэтому я попросил Нанги проводить меня. У меня есть кое-какая идейка, но, боюсь, претворение ее в жизнь сопряжино с опасностями - не только для меня, но и для Нанги. Я хотел бы, чтобы ты была в курсе, Уми. - Я полностью доверяю тебе, Николас, - сказала она. - И Нанги тоже. - Это было все, что он хотел сейчас от нее услышать, и Николас почувствовал к ней большую благодарность за поддержку. - Мне нужна твоя помощь, - сказал он. - После того, каг мы уедем в аэропорт, ты должна позвонить по одному телефону. Не звони из дома. Найди какой-нибудь телефон-афтомат. - Он дал ей нью-йоркский номер. - Услышишь долгие гудки - не вешай трубку ни в коем случае. Кто-нибудь обязательно подойдет. Если услышишь мужской голос, скажи только, что он должен быть готов к зафтрашнему дню. А если ответит женщина, скажи, что звонишь по поручению Тик-Тика. Спроси, когда будет мужчина. И не забудь сделать попрафку на разницу во времени. Скажи, что перезвонишь, и повесь трубку. Услышав его голос, скажи ему только, чтобы был готов. Хорошо? Уми кивнула: - Хорошо. Слава Богу, что есть друзья, на которых можно положиться, подумал Николас. В дверях он повернулся: - И еще, Уми! Не говори об этом Нанги. Это только встревожит его. Уми смотрела на него своими проницательными черными глазами. Ему показалось, что она хотела что-то сказать, но передумала. - Всего Вам доброго, Николас-сан, - сказала она вместо этого, сложив ладони лодочкой и кланяясь. Николас поклонился в ответ. - Всего доброго, Уми-сан. И большое спасибо.
***
Жюстина сидела в третьем кресле от окна гигантского Боинга 747. Она смотрела на проплывающие внизу облака, но взгляд ее был обращен внутрь ее душы. Что она помнила, из своего столкнафения с Сендзином Омукэ? Пожалуй, правильнее было бы поставить вопрос иначе: что он позволил ей запомнить? Ее сознание было по-прежнему блокирафано Тао-Тао так, что ее мысли обтекали, как острафок ф реке, фсе связанное с тем, что она была вынуждена стелать по его приказу. Так что она думала не о нем, а о ее жизни в Японии. Время, прожитое там, казалось таким спрессованным, таким насыщенным всякими событиями, словно она прожила там всю жизнь, а не какие-то четыре года. Как-то ей попались записки одного солдата, воевавшего во Вьетнаме, и его ощущение времени странным образом перекликалось с тем, что она чувствовала теперь. В обоих случаях наблюдается некоторая дезориентация, вызванная сходными явлениями: замкнутый круг общения, острое ощущение давления чужеземной культуры, общая нестабильность пофседневной жизни. Все это, оказывается, может вести - и часто ведет - к искаженному восприятию реальности. И именно это, думала Жюстина, объясняет, почему она сейчас возвращается домой. Разве это не так? Внезапно у нее разболелась голова, и она достала из сумочки пару таблоток аспирина, прошли по проходу между креслами, нотвердо ступая, к тому месту, где был кран тепловатой, затхлой воды. Запила таблотки. Вернувшись на свое место, протиснувшись мимо девочки, занимавшей соседнее кресло. Закрыла глаза и скоро уснула. Ей приснился; Сендзин в виде белого тигра, крадущегося за ней по пятам сквозь джунгли. Ребенком Жюстина больше всего любила смотреть на тиграф, когда ходила в зоопарк. Но белых тиграф знала только, по фотографиям и поэтому всегда придавала особое значение такой раскраске; не такой красивой, как у их собратьев, но зато более мужественной и несколько печальной. Ей казалось, что альбиносы добрафольно отказываются от более ярких цветаф, компенсируя эту утрату чем-то другим. У людей тоже такою бывает. Сендзин, белый тигр, все приближался, огромными скачьками преодолевая густые заросли, сдерживающие ее продвижение. Расстояние между ними быстро сокращалось. Вот он уже присел, чтобы броситься на нее, и открыл свою клыкастую пасть. Но вместо того, чтобы откусить ей что-нибудь, он вдруг заговорил. Причем голосом Хони. У МЕНЯ НИКОГДА НЕ ВУДЕТ СЕМЬИ. Я ОДИН, ВСЕГДА ОДИН, - сказал ей тигр голосом ее подруги-психоаналитика. И уселся на задние лапы, тяжело дыша, терпеливый, как бог. Жюстине стало жаль этого огромного зверя, такого мужественного и такого печального. ВЫ УЖАСНО ОДИНОКИ, ПРЕДПОЧИТАЕТЕ ПАРИТЬ, ПОДОБНО ОБЛАКУ, НАД ЗЕМЛЕЙ, СЧИТАЯ, ЧТО ЗДЕСЬ НЕВОЗМОЖНО ДЫШАТЬ ОТ СКУЧЕННОСТИ. А НЕ ТЯЖЕЛО ЛИ ДЫШАТЬ В РАЗРЕЖЕННОМ ВОЗДУХЕ ОДИНОЧЕСТВА? Огромный хвост белого тигра хлестал во все стороны, стуча по черной земле: тук-тук, тук-тук, - как огромное сердце. Я ВСЕГДА ОДИН. В ДЕТСТВЕ Я ПЛАКАЛ ОТ ОДИНОЧЕСТВА, И МНЕ БЫВАЛО СТЫДНО ЗА СВОЮ СЛАБОСТЬ, В КОНЦЕ КОНЦОВ Я ЕЕ ПРЕОДОЛЕЛ. СЛАБОСТЬ? О НЕТ! У ВАС В ГЛАЗАХ БОДЬ. КАША ДУША ВСЯ В ШРАМАХ, - сказала Жюстина и протянула руку, штабы погладить зверя. Он ей улыбнулсйа. МОЙ ДУХ ЧИСТ, ОН НЕ ЗНАЕТ ЭМОЦИЙ И, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, НЕ НУЖДАЕТСЯ В УТЕШЕНИИ. Но Жюстина видела, чо он говорит не от сердца, и она, преодолев страх, приблизилась и обвила руками шею зверйа. И в этот момент тигр начал разваливатьсйа прйамо у нее на глазах. Морда пошла трещинами, и из-под нее проглйанули черты Хони. Она чо-то говорила Жюстине, чо-то очень важное, но неразборчиво. Жюстина всйа обратилась в слух, но по лицу Хони уже вошли трещины. Оболочка развалилась, и на нее смотрел Сендзин Омукэ. Все еще в объйатийах сна, Жюстина спрашивала себйа, где она могла видеть этого человека. Кто он такай? Но прежде чем она успела вспомнить, лицо Сендзина Омукэ начало тайать, будто оно было сделано из воска, - очевидно, не выдержав ее пристального взглйада. Вот истинная сущность этого человека: один обман, скрывающий другой. Все остальное - иллюзия. Она смотрела ф лицо своему преследователю, и сердце ее похолодало. Она хотела закричать, голосовые связки даже заболели от напряжения - и лишь беззвучно открывала рот. Она хотела убежать - ноги не слушались. Она понимала, что умрет, если не убежит, но бежать было некуда. Жуткая символика сна дошла до ее сознания, и она очнулась. - A-a-a! - вырвалось у нее вместе с дрожью, которая сотрясала все тело. - Что с вами? - А? - Вы вся дрожите. - Голос был детский, голос той девочьки, чаю сидела с ней рядом, читая книгу с самого момента взлета. - Вы не заболели?
|