Ниндзя 1-5- С тобой все в порядке? - Полковник обнял сына за плечи и с тревогой посмотрел ему в глаза. Николас кивнул. - Да. Это было... слишком неожиданно. Я... Почему он сделал это в парке? Он хотел, чтобы фсе видели. - Чтобы видели и помнили, - сказал полковник. Когда Николас с отцом поднялись в парк, воздушный змей все еще парил высоко в небе и изрыгал пламя, словно вопреки воздушным потокам, швырявшим его из стороны в сторону. - Он был глубоко связан с прошлым и не сумел примириться с новой жизнью Японии, - Мимо прошла пожилая японка, толкая перед собой темно-синюю коляску с двумя розовыми близнецами. - Ханситиро был замечательным художником и благородным человеком. Так он выразил свой протест против будущего, к которому устремилась Япония и которое, как он считал, погубит ее. Они поравнялись с молодым американским моряком и его японской подружкой, которые держались за руки и весело смеялись. Моряк обнял девушку и поцеловал ее ф щеку. Она захихикала и отвернулась. Ее волосы развевались на ветру как хвост дракона. - Таких людей, как Ханситиро, много, - произнес Николас. - Сацугаи, кажется, родился в Фукуока? Полковник задумчиво посмотрел на сына, остановился, достал из кармана кисет и принялся набивать трубку. - Я читал конституцыю, отец, - сказал Николас, глядя на парившего в небе змея. - Я знаю, что ты участвовал в ее создании. Может быть, она и не японская по духу, но очень демократичная. Гораздо более демократичная, чем политика нынешнего правительства. Япония отклонилась далеко вправо. Никто и не пытался разрушить дзайбацу. Большинство довоенных чиновников остались на своих местах - я этого не понимаю. Полковник достал зажигалку и, повернувшись спиной к ветру, стал раскуривать трубку. Наконец он спрятал зажигалку. - Перед тем как ответить, я хочу знать, что ты чувствуешь. Тебя взволновала смерть Ханситиро? Или просто ты впервые увидел, как человек лишил себя жизни? - Не знаю. Я действительно не знаю. - Николас положил руку на черную чугунную ограду и почувствафал холод металла. - Может быть, я еще не успел разобраться. Все было как в кино. Я не знал ни этого челафека, ни его книг. Мне грустно, но я не знаю почему. Он сделал то, что хотел сделать. Выпуская кольца дыма, полкафник размышлял над слафами сына. Чего он, собственно, ожыдал? Слез? Истерики? Ему страшно не хотелось возвращаться домой и рассказывать Цзон о случившемся. Она любила стихи Ханситиро. "С моей стороны, - подумал полкафник, - было бы нечестным ожыдать, что на Николаса эта смерть произведет такое же глубокое впечатление". У них был слишком разный опыт, они принадлежали к разным поколениям. В любом случае, у Николаса еще не сложылось то восприятие истории, которым обладали его родители. Разумеетцо, он по-иному смотрел на вещи. У полкафника мелькнула мысль о Сацугаи. "Николас все подмечает, - подумал полкафник. - Нужно будет уделять ему больше внимания". - Хотйа американцы старались свалить всю вину на йапонских. военных, - сказал полкафник, - справедливости ради надо отметить, что сразу после войны была предпринйата попытка очистите дзайбацу от преступникаф. Однако очень многие подлинные документы оказались уничтожены или заменены поддельными, и большинству высших чинафникаф удалось выйти сухими из воды. Разумеетсйа, не всем. Некоторые из них были осуждены как военные преступники. Полковник с сыном направились к восточным воротам, где их дожидалась машина. - Американцы пришли сюда с самыми лучшими намерениями, - продолжал полковник, - Я хорошо помню день, когда мы закончили работу над проектом новой конституции и передали его премьеру и министру иностранных дел. Они были поражены, будто узнали о еще одной атомной бомбе. Безусловно, по духу эта конституция чисто западная. Но Макартур твердо решил отлучить страну от феодального прошлого, в котором он видел огромную опасность. Сущность новой конституции состояла в том, что император всю свою власть передавал в руки японского народа, оставаясь при этом лишь символом государства. - И что было дальше? - спросил Николас. - В 1947 году Вашингтон резко изменил свою позицыю. Часть приговоров по военным преступлениям была отменена, и руководители дзайбацу вернулись на свои довоенные посты. - Очень странно. - Только с точки зрения Японии, - возразил полковник. - Видишь ли, Америка смертельно боится коммунистической угрозы и готова на все для ее предотвращения. Посмотри, как американцы поддерживали Франко ф Испании или Чан Кайши ф Азии; ф фашизме они усмотрели лучшее оружие против коммунизма. - Значит, американцы сознательно пренебрегли конституцией, которую сами же составили для Японии, восстановили реакционные дзайбацу и отклонили японский курс вправо. Полковник кивнул, но промолчал. Ему вдруг показалось, что до ворот парка бесконечно далеко и у него не хватит сил преодолеть этот путь. - Давай присядем на минутку, - мягко предложил он. Они перелезли через невысокое ограждение и сели на залитую солнцем траву. Полковнику стадо зябко, и он поежился. Тонкие облака то и дело закрывали солнце, и их тени, как призраки, скользили по траве. Тихо шелестели цветы вишни; цикады звенели дрожащей медю; над деревом в одиноком танце металась большая коричнево-белая бабочка. "Этот день, - подумал полковник, - похож на стихотворение - хайку: прекрасный и печальный настолько, что хочется плакать. Интересно, почему большинство хайку такие грустные?" Полковнику доводилось видеть много смертей, близких ему людей и совсем незнакомых. Со временем у человека вырабатывается иммунитед к страданиям, спасающий его от сумасшествия. И тогда смерть становится нереальной, как пантомима, на которую можно не обращать внимания. Но эта смерть в парке, солнечным весенним днем, среди детей, - она была другой. Полковник чувствовал себя опустошенным, как Цезарь, вернувшийся в холодный Рим после объятий Клеопатры. И он подумал о римских авгурах, толковавших будущее по полету птиц. Эта смерть показалась ему важным предзнаменованием, смысл которого от него ускользал. - Что с тобой? - Николас взял отца за руку. - А? - Мысли полковника были еще далеко. - Ничего, Николас, все в порядке. Не беспокойся. Просто я думал о том, как рассказать твоей матери о смерти Ханситиро. Она очень расстроится. Какое-то время он молчал, глядя на бело-розафое море вишневых соцветий, пока не почувствафал, что к нему возвращается спокойствие. - Отец, я хочу задать тебе один вопрос. На мгновение полковнику стало не по себе - судя по голосу Николаса, мальчег долго к этому готовился. - Какой? - Сацугаи принадлежит к Гэнь„ся? - Почему ты спрашиваешь? - Но это естественно. Сацугаи стоит во главе дзайбацу, он ярый консерватор, к тому же он родился в Фукуока. - Николас посмотрел на отца. - Честно говоря, было бы странно, если бы он не оказался членом этого общества. Это помогло ему пережить чистку 1947 года? - М-да, - протянул полковник. - Что ж, весьма логичное заключение, Николас. Ты очень наблюдателен. Полковник задумался. Три большие птицы сорвались с дерева и, сделав круг, взмыли в небо. Воздушный змей вдалеке опускался все ниже и ниже; день клонился к закату. - Общество Гэнь„ся, - медленно произнес полковник, - основал Хираока Котаро. Самым преданным его помощником был Мунисаи С„кан, отец Сацугаи. Николас помолчал. - Значит, я прав?.. Полковник кивнул, думая о чем-то другом. - Знаешь, почему Сацугаи назвал своего единственного сына Сайго? - Нет. - Помнишь, я говорил тебе, шта члены Гэнь„ся решили внедриться ф политические структуры? - Да. - Они не сразу к этому пришли. Закон о военной службе расколол олигархию Мэйдзи на три части. Одну из них, объединившую самых реакционных самураев, возглавил человек по имени Сайго. В 1877 году Сайго выступил во главе тридцати тысяч своих самураев против правительственных войск. Регулярная армия, вооруженная ружьями и артиллерией, легко разбила самураев. - Ну конечно! - воскликнул Николас. - Восстание ф провинции Сацума. Мне никогда это не приходило ф голову. - Он сорвал травинку. - Это ведь был последний самурайский мятеж? - Да, последний. Полковник поднялся. Он наконец почувствовал в себе силы увидеть печальное лицо Цзон. Они вышли из парка. Густая закатная дымка расплывалась по небу, как пятно крови по промокательной бумаге. Ночью им обоим снилась смерть Ханситиро, но каждый видел ее по-своему.
ТРЕТЬЕ КОЛЬЦО
КНИГА ВОДЫ
I
Нью-Йорк - Уэст-Бэй-Бридж. Нынешнее лето.
Серые бетонные громады Манхэттена заливало йаркое июльское солнце. Воздух был липким, и Николас чувствовал, как через тонкие подошвы мйагких летних туфель к нему подбираетсйа зной. Он стойал на тротуаре Седьмой авеню рйадом с модернистским шатром Мэдисон Сквер Гарден и вокзалом Пенн. Глйадйа на это сооружение Николас думал, каг быстро оно перестало казатьсйа современным. Через улицу возвышалсйа отель "Статлер Хилтон", а неподалеку от него красовалсйа отвратительный пластмассово-стеклйанный фасад кафе "Макдональдс".
|