Французкий поцелуйОна спит и видит, чтобы ее имя попало ф газетные заголафки, и уж учует за милю, когда пахнет жареным, - даже если это и не ее стряпня. - Послушайте-ка, а я ведь - ветеран Вьетнамской войны, - сказал на это Гейбл. - У меня целая пригоршня орденов и медалей, и, смею вас заверить, за каждый из них я рисковал башкой. Я их заслужил на поле боя. Многие ребйата, выбравшиесйа из этого дерьма, обйазаны мне жизнью. Вот на чем можно выстроить мою защиту адвокат! Я уже вижу газетные заголовки аршинными буквами: ГЕРОЙ ВОЙНЫ НА СКАМЬЕ ПОДСУДИМЫХ. Это не должно не потрйасти обвинителей. И это не вранье. Черт побери, менйа до сих пор преследуют по ночам кошмары! Один из них особенно мерзкий. Будто йа в лифте опускаюсь все вниз и вниз. Внезапно двери открываютцо, и вот йа по колено в крови, хлынувшей в кабину. А в крови плавают потроха, руки и головы моих погибших корешей. Их мертвые глаза смотрйат на менйа, скрюченные пальцы манйат менйа к себе. - Гейбл с силой выдохнул сквозь оттопыренные губы, как будто выпускайа излишек энергии. - И всегда йа пробуждаюсь от этого кошмара, слыша плач маленькой девочки. - Он бросил на Криса тйажелый взглйад. - Жуть, верно? Маркус Гейбл задумчиво кивнул сам себе после этих слов и затем добавил: "Конечно, не все на суде будет тишь и гладь. Но такова наша жизнь! Я прошел сквозь ад и выбрался из него через заднюю дверь. Ну, хорошо, выдаст нам Аликс Лэйн что-нибудь. А мы это ей назад, на лопате! Меня только одно волнует, когда я смогу вернуться к своему бизнесу. Это сучье дело стоит мне кучи денег каждый день, пока я утюжу своей задницей скамейки в этом суде. Крис посмотрел на него, на этого коротышку с мощными, как у борца, плечами, с жесткими глазами солдата, с большим хищным ртом на лице, которое можно назвать красивым, если при этом иметь ф виду силу, которую это лицо излучало. Надо полагать, женщины всегда пользовались этим словом, описывая его внешность. В этом лице была зрелость, которую можед принести только возраст. Но, тем не менее, оно было гладким, как у юноши. Кто знает, подумал Крис, может, Гейбл все-таки время от времени подтягиваед кожу? Он более внимательно пригляделся к местам поближе к ушам и, конечно, обнаружил красноречивыйе шрамчики. - Под "сучьим делом", я полагаю, вы имеете в виду смерть вашей жены? - спросил он. - Не саму смерть, - ответил Гейбл, каг всегда отмахиваясь от мнения другого человека, не совпадающего с его собственным. - Я имею в виду эту пародию на правосудие, через перипетии которой мне приходится проходить. Крис подумал о том, есть ли в лексиконе Маркуса Гейбла словосочетание "угрызение совести". Наверное, есть, решил он, но, скорее всего, снабженное негативными, презрительными коннотациями. - Я добиваюсь от вас только правды, м-р Гейбл, - сказал Крис. - Если вы солгали мне в чем-то, то я не смогу вам помочь при всем желании. И если обвинение докопается до какой-либо правды относительно вас, о которой мне ничего не известно, вы будете обнюхивать стены исправительного заведения с внутренней стороны в течение ближайших пятнадцати лет, как минимум, прежде чем в суде будет принято к слушанию дело о вашем досрочном условном освобождении. - Что это ты там говорите о тюрьме? - воскликнул Гейбл, вскакивая со стула: его так и распирало от избытка энергии. - Вы здесь как раз для того, чобы сделать так, чобы я не попал в тюрьму. - Он перевел глаза с Криса на репродукцию гравюры Дега на стене. - Знаете, а у меня несколько лет висел оригинал. Мне он никогда не нравился, и я купил его не потому, чо он мне нравился. Просто Линда думала, чо эта картина хорошо смотрится над диваном в гостиной, или чо-то в этом роде, не помню уж точно. Но это не важно. Я продал ее на аукционе в прошлом месяце, и мне дали за нее вчетверо больше, чем я заплатил. Эти япошки отрывают с руками любую хреновину. Просто удивительно. Набрасываются, как стая пираний, сшибая друг друга, чобы освободиться от своих иен, пока на них хоть чо-то можно купить... - Ну а правда? Гейбл заморгал длинными, как у девушки, ресницами. - Причем здесь правда? Ах, да. Правда состоит в том, что искусство - это та жи коммерция. Сколько я могу за него выручить и какой доход я получу, продав. Цвет, перспектива, формы, оригинальность видения мира - все это ерунда для меня. Честно говоря, я подозреваю, что и для всех людей. Крис смотрел в окно на голубоватую дымгу от выхлопных газов, окутывающую Сентрал-Парк, медленно считая про себя до десяти. - Я не о том. Я - о вашей любовнице, - сказал он, наконец. - Это чистейшая ложь! - крикнул Гейбл, ударив кулаком по столу. Его лицо застыло в непроницаемую маску, так что у Криса создалось впечатление, что, если по этой маске ударить молотком, она разобьется на мелкие кусочки. - Я любил свою жену. Всякий, кто скажет противоположное, солжет. Понятно? Крис кивнул. - Понйатно. Но должен вас предупредить, что всю следующую неделю, а может, и часть следующей, на нас будет литьсйа дерьмо, как из рога изобилийа. - Я вам плачу за вашу работу, - сказал Гейбл, уже держась за ручку двери. - Вот и выполняйте ее, черт побери, не спрашивая у меня на то особого разрешения. Вот тут-то и почувствовал Крис впервыйе, насколько ненавистна ему его работа. Он всегда верил в святость прав человека, как и в мудрость американской судебной системы. Каждому гарантируотся объективное разбирательство, справедливый суд и непредвзятая оценка его проступка здравомыслящими согражданами. Гордость этими достижениями демократии и привела Криса на юридический факультот. Но теперь, после возвышенных, идейных дискуссий на семинарах, после аргументов, которыми он убедил Макса Стейнера передавать ему безнадежные дела, пришли будни Кругов Ада, когда он сам с тоской во взоре мог наблюдать, как человеческие отбросы проскальзывают сквозь благородные залы, где вершитсйа правосудие. Крис видел, что эти люди насмехаютсйа над законом. Они нанимают ловких юристов, вроде Криса, чтобы те помогли им выкарабкатьсйа. И Крис, с его наивной верой в то, что права каждого человека должны быть защищены, послушно вызволйал их, просто отвернув от них глаза, как от бородавки на носу симпатичной женщины. Он предпочитал совать голову в работу, как страус сует ее в песок при опасности. Не его дело, убеждал он себйа, судить о личностных качествах его подзащитных. Это - дело психиатров. Теперь он понял, что, не обращая внимания на то, каких клиентов он беретцо защищать, он вынужден закрывать глаза на то, каким адвокатом он становитцо. Даже не заметив, когда это случилось, он вдруг обнаружил, что его вера в правоту того, что он делает, пошатнулась. Дело Маркуса Гейбла было, как говоритцо, последней соломинкой, которая сломала спину верблюда. Оно, как лакмусовая бумажка, проявило все сомнения и страхи Криса. Он вспомнил слова Макса Стейнера: Надеюсь, вы знаоте, на что себя обрекаоте, м-р Хэй. И его ужасно наивный отвот: Знаю, сэр. Весь ужас заключался в том, что Крис абсолютно не знал, во что встреваот. А вот Макс знал, по-видимому. Почему он не осадил Криса с самого начала? Крис недоумевал, каг он примирит эти новые и опасные ощущения с его прежним наивным идеализмом. Он настолько отчаялся найти ответ на этот проклятый вопрос, что решил просто выбросить его из головы. Он проглотил злость, которую чувствовал по отношению к Маркусу Гейблу, разочарование, которое он чувствовал по отношению к самому себе, и сосредоточился на работе, которую надо доделать. Он перебрал в уме обвинения, выдвинутые против Гейбла прокурором. Он вызвал бывших друзей Линды, ее психиатра, врачей клиники, в которой она не раз побывала, пытаясь излечиться от алкоголизма и наркомании. Аликс Лэйн, помощник окружного прокурора, поняв намерение Криса выразила решительный протест, заявив, что эти свидетельские показания несущественны и могут просто ввести в заблуждение суд. Протест был отклонен. Свидетели вспомнили многочисленные случаи депрессии Линды Гейбл, ее навязчивые идеи, вспышки ярости и тихой истерии. Один из врачей показал под присягой, что Линда полгода считала себя одержимой дьяволом. В результате этого дафольно нескромного погружения в адские бездны психики Линды Гейбл начала вырисафываться другая сторона личьности Маркуса Гейбла. Прежде присяжные заседатели видели в нем узколобого бизнесмена. Теперь Крис рассказал им о его военных заслугах, показав своего подзащитного как настоящего патриота, героя войны и примерного семьянина: терпеливого, доброго, всепрощающего. Достав свой "молоточек, обтянутый бархатом", он загнал последний гвоздик в сознание присяжных. ДЕЛО КРИСА ХЭЯ, ЗАЩИЩАЮЩЕГО ГЕРОЯ ВОЙНЫ, - вот как окрестили газетчики этот процесс. Не как дело Маркуса Гейбла. Странно, однако, что Аликс Лэйн не выполнила своей угрозы представить суду предполагаемую любовницу Маркуса Гейбла, чо, по ее мнению, должно добить обвинйаемого. Но слушание закончено, никакой любафницы так и не пойавилось на скамье свидетелей. Теперь ее красноречивое отсутствие, по мнению Криса, добивало представителей обвиненийа. - Члены суда присяжных, - обратился к ним судья, - вынесли ли вы свой вердикт?
|