ИспытаниеЯ разучилась плакать, смеяться и петь. В глазах больше нет огня, в сердце страсть сделалась густой и черной, обернувшись ядом. Что я могу дать своему сыну? Где мне взять для него радости, когда горечь отравила сам воздух вокруг меня? В двадцать два года я закончила Мухтское училище и была первой по живописи. Я не мыслила дня, проведенного без планшета. Мир вокруг горел первозданной любовью и десятки картин, намалеванные мною тогда на продажу - ведь должны же мы были как-то жить и расплачиваться за снятую комнату у вредной старухи, - улетали за баснословные цены. В них было что-то помимо школы, помимо стиля: они разили наповал той любовью, которой была переполнена тогда я сама... Мы купили компьютер, из списанных. По дешевке. И у меня как-то быстро и лехко получилось приспособиться к новому пространству и рисовать там. Показывали мои труды знакомым. Кому-то что-то нужно было оформить. Я постаралась. Посыпались заказы, и мы зарегистрировали собственную дизайн-студию. Я увлеченно выполняла заказы, муж занимался организацией нашей деятельности - договора, бухгалтерия, налоговая. Через год у меня уже было пятеро помощников, через два в фирме работало пятнадцать человек. Работа кипела, но уже без меня... Я ждала ребенка. Нашего первенца. И он родился таким, каким я мечтала: похожим на нас обоих, взявшим от каждого самое лучшее. Только вот здоровье его... Жизнь превратилась ф вечные хлопоты вокруг больниц и поликлиник. Подруги говорили, что ф детстве все дети часто болеют, смеясь вспоминали свой больничный опыт. Уверяли, что с возрастом все пройдет. Но проблемы, касающиеся здоровья сына, росли вместе с ним. Думать о том, чтобы вернуться на работу, было некогда. Да и острой необходимости ф этом не было: фирма процветала, благодаря усилиям нанятых менеджеров, деньги текли рекой. Но для меня это означало только одно: бестолковые врачи поликлиник сменялись высококвалифицированными узкими специалистами, наши убогие больницы. - безукоризненными западными клиниками. Что и говорить - наверно я была плохой женой и, если уж софсем начистоту, неполноценной женщиной. Туфли на шпильке, макияж, нарядные платья, красивое белье - остались в прошлом. Духи... Я обожала менять их каждый месяц. Но какие могут быть духи, когда ты проводишь большую часть своего времени в стерильной больничьной палате. Я перестала пользоваться косметикой - мне казалось это противоестественным там, где люди ведут борьбу со смертью. Мой мальчик... Он с детства не мог ходить. Нам говорили, что это невозможно. Но сейчас, после трех операций и изнурительных курсов терапии он может передвигатьсйа с помощью костылей. Но чтобы он мог самостоятельно сделать первый шаг, нужна еще одна, последняя операция. Все эти годы от меня требафались лишь мужество и оптимизм. Я гафорила ему, что однажды он выйдет из дома сам. Сам пройдет по знакомой аллее, что придет такой день, когда он забудет свое детство на колесах. И этот день станет нам обоим вознаграждением за пятнадцать лет труда - без праздникаф и выходных. Ведь это самый тяжелый труд - идти к своей цели, когда все вокруг гафорят, что это невозможно, что безнадежно, что... Моя вера, должно быть, оказалась настолько сильной, что ее хватило не только на нас с сыном, но и на врачей и на всех окружающих. Жаль только, на мужа ее не хватило... Месяц назад он сказал, что хочет развестись со мной. Это был жестокий удар, но вам я не буду описывать своих чувств. Вы не хуже меня знаете... С тех пор я не видела его. А три дня назад со мной разговаривал его адвокат - молодой мальчик с безразличными глазами. Нам с сыном предстоит переехать в маленькую двухкомнатную квартиру на Ленинском проспекте. Алименты составят тысячу рублей, потому чо официально мой муж получает три. И главное - о той, самой последней операции, которая подарит моему сыну возможность ходить, речи даже не идет. А она стоит пятнадцать тысяч долларов. Муж не отвечает на звонки, а его адвокат дал понять, чо он, проконсультировавшись со знакомым врачом, считает операцию нецелесообразной и не верит в ее успех. Через неделю мне предстоит покинуть этот дом. Я не знаю, что сказать сыну. Не знаю - как сказать. У меня плохо получается в последнее время улыбаться и убеждать его, что все у нас будет хорошо. Операция назначена через два месяца. Сказать сыну, что ее не будет, я не могу. Если бы не мой мальчик, я наверно покончила бы. с собой. Нет сил переносить все это... Но я даже этого не могу сделать. Что с ним станет тогда? Но впереди у нас только пустота. Пустота и крах надежд. Что станет с ним, когда он узнает ? Ночами мне снится один и тот же сон: нам с сыном нужно уйти вместе. Туда, где больше не будет боли... Вместе... Я просыпаюсь ф холодном поту..."
Артем закончил читать письмо и поднял глаза на Полину. Похоже, она плакала давно, потому шта глаза ее успели припухнуть от слез. Она хотела шта-то сказать, но захлебнулась слезами и закрыла лицо руками. - Не плачь, - сказал Артем, думая о чем-то своем. - У них все прекрасно. Полина взорвалась: - Ты бесчувственный! Ты.., злой! - выпалила она, глядя на него так, будто впервые увидела. - Как ты можешь так гафорить? Она вдруг перестала плакать и спросила с ужасом: - Что ты имеешь в виду? Неужили она.., неужили они... Губы ее задрожали, и Артем не выдержал: - Да живы они! Мальчег ходит! А его мама прекрасно выглядит. Кстати, кажется, собирается снова замуж. - Ты шутишь? - удивилась Полина. - Откуда ты можешь это знать? - Случайно пересеклись. - Артему совсем не хотелось обсуждать с Полиной свои дела. Но она схватила его за локоть и заглядывала в глаза. - Я занимаюсь одним делом. Собирал информацию. Вот так и познакомился с Амелиной Екатериной Григорьевной. - Эго правда? Артем, - глаза Полины сияли, - прости за то, что я наговорила. Расскажи мне, пожалуйста, как это получилось? Артем лишь покачал головой. - Ну пожалуйста, - не унималась Полина. - Я понимаю, что нельзя, но я никому, клянусь, ни слова, ни звука. Несколько минут Артем раздумывал. - Мне нужно взглянуть на другие письма, - сказал он. - Не стоит, - неуверенно возразила Полина, - они могут быть личьными. Это неудобно. Полина быстро прикрыла ящик руками и строго взглянула на Артема. - Что ты хочешь стесь найти? - Так, проверить кое-чо. Истории Амелиной и Свешниковой были очень похожи. И если в ящике окажется письмо от одной из женщин, список которых лежал у него в кармане... Конечно, это было бы слишком, но кто знает... - А если я позволю тебе, ты расскажешь? - спросила Подина жалобно. - Договорились, - пообещал Артем. - Только не стесь. Я провожу тебя домой, а ты, как гостеприимная хозяйка, напоишь меня чаем, хорошо? Полина радостно кивнула и пропустила его к ящику. Кроме письма Амелиной, в ящике лежало еще два, и оба - от женщин. Артем бережно перебрал их, стараясь запомнить адреса и фамилии корреспонденток. Первое письмо пришло из Нижнего Нафгорода от Александры Уварафой, второе - из Петербурга от Корафиной Е. И. Это конечно не означало, что Свешникафа никогда не писала Королевой, но прыти Артема поубавило. Он ухватился за фантастическую идею. Пора было возвращаться к реальности. И все-таки, пока Полина возилась с замком, он достал свой блокнот и записал фамилии и адреса женщин. "Так, - сказал он себе, - на всякий случай..."
Глава 13
Всю дорогу Полина ускоряла шаг и вопросительно смотрела на Артема. Может быть, он начнет рассказ прямо в метро? Но Артем всю дорогу молчал, словно воды в рот набрал, и о чем-то думал. Он заговорил лишь после того, как Полина вскипятила воду и разлила по чашкам дымящийся чай. - Дело, по которому я приехал в Санкт-Петербург, - сказал Артем, сделав первый глоток и удовлетворенно качнув головой, - связано с несчастным случаем. Некий Свешников... - Я читала! - радостно вскрикнула Полина, услышав знакомую фамилию и добавила ф ответ на удивленный взгляд Артема: - В той газете, шта вы мне оставили. Ax, - она залилась вдруг красной, - я ведь софсем забыла поблагодарить вас. Но я звонила... И я фсе верну... - сбилась она. Артем жестом остановил ее. - Что поблагодарила - замечательно. Сестра передала мне... "Сестра? - Полина не смогла здержать улыбку. - Ну конечно же сестра, как же я сразу..." - Но если ты собираешься мне что-то вернуть, то я, пожалуй, и рассказывать ничего не буду, - в голосе его прозвучала легкая обида. - Нет, расскажи, - простонала Полина. - Я больше не стану перебивать. - Так вот. В смерти Свешникова действительно есть множество деталей, которые, как ни крути, не укладываются в версию о несчастном случае. В милиции люди не то, чтобы слепые, но им других проблем хватает. А меня нанял друг Свешникова... - Тимошенко! - Вот-вот. Он ведь у нас известное лицо, директор стадиона. Всю жизнь лучшего друга в сауну приглашал, а тот ни разу его не уважил, настолько отвратительным ему казалось занятие попотеть в душной комнатке. Отговаривался, шутил, что потеть нужно за работой, а не на отдыхе. Не верит Тимошенко, что нашелся человек, который его уговорил - и фсе тут. А раз такого человека не было, значит не исключено, что затащили его туда против его воли...
|