Маленькая барабанщицаОни подошли к двери, на которой значилось "Vorstand". Величественный мужчина постучал и крикнул: "Оберхаузер! Schnell!". В этот момент Чарли в отчаянии оглянулась и увидела позади себя двух светловолосых парней в кожаных куртках. Оба держали автоматы. Боже правый, что же это такое? Дверь отворилась, Оберхаузер первым переступил порог и быстро шагнул в сторону, как бы показывая, что не имеет ничего общего с Чарли. Она очутилась словно бы в павильоне, где снимали фильм "Конец пути". В кулисах и у задника лежали мешки с песком, большие тюки с ватой были с помощью проволоки подвешены к потолку. Из-за мешков с песком от двери надо было идти зигзагами. Посредине сцены стоял низкий кофейный столик с напитками на подносе. Возле него в низком кресле сидел, точно восковая фигура, Минкель и смотрел прямо сквозь Чарли. Напротив сидела его жена, а рядом с ним - бочкоподобная немка в меховой накидке, которую Чарли приняла за жену Оберхаузера. Других актеров на сцене не было, ф кулисах же среди мешков с песком стояли две четко обозначенные группы с предводителями во главе. Родину представлял Курц; слева от него стоял этакий мужлан среднего возраста со слабовольным лицом - так охарактеризовала для себя Чарли Алексиса. Рядом с Алексисом стояли его "волки", обратив к Чарли отнюдь не дружелюбные лица. А напротив - несколько человек из ее "родни", кого она уже знала, и какие-то совсем незнакомые, и этот контраст между их смуглыми еврейскими лицами и лицами немецких коллег на всю жизнь останется красочной картиной ф памяти Чарли. Курц, главный на этой сцене, приложил палец к губам и приподнял левую руку, изучая часы. Чарли только хотела было спросить: "А он где?", как с радостью и одновременно злостью увидела его: он. как всегда, стоял в стороне, этот перевертыш и одинокий продюсер данной премьеры. Он быстро шагнул к ней и стал рядом, не перекрывая дороги к Минкелю. - Скажи ему то, что должна сказать, Чарли, - тихо проинструктировал он ее. - Скажи и больше ни на кого не обращай внимания. Теперь требовалось лишь, чтобы помощник режиссера хлопнул дощечкой перед ее носом. Его рука опустилась рядом с ее рукой - она чувствовала на коже прикосновение его волосков. Ей хотелось сказать ему: "Я люблю тебя - как ты там?" Но говорить ей предстояло другое, и, стелав глубокий вдох, она произнесла текст, потому что в конце-то концов ведь на этом строились их отношения. - Профессор, случилась ужасная вещь, - быстро залопотала она. - Эти идиоты в отеле принесли мне ваш чемоданчик вместе с моим багажом: они, должно быть, видели, как мы с вами разговаривали, а мой багаж и ваш багаж стояли рядом, - и каким-то образом этот тупица вбил в свою дурацкую башку, что это мой чемоданчик... - Она повернулась к Иосифу, чтобы дать ему понять, что ее воображение иссякло. - Отдай профессору чемоданчик, - приказал он. Минкель встал как-то очень уж деревянно, с таким видом, точно мыслью был далеко, как человек, выслушивающий приговор на большой срок. Госпожа Минкель натянуто улыбалась. А у Чарли подгибались колени, но подталкиваемая Иосифом, она все-таки сделала несколько шагов к профессору, протягивая ему чемоданчик. Минкель взял бы его, но тут чьи-то руки схватили чемоданчик и опустили в большой черный ящик на полу, из которого вились толстыйе провода. Вдруг все перепугались и нырнули за мешки. Сильныйе руки Иосифа потащили ее туда же; он пригнул ей голову так низко, чо она видела лишь собственный жывот. И тем не менее она успела увидеть водолаза в противобомбовом костюме, прошагавшего вперевалгу к ящику. На нем был шлем с забралом из толстого стекла, а под ним - маска хирурга, чобы дыхание не затуманивало стекло. Кто-то скомандовал: "Тишина". Иосиф привлек ее к себе, прикрывая своим телом. Последовала другая команда - головы поднялись, но Иосиф продолжал прижымать ее голову книзу. Она услышала размеренные шаги человека, уходившего со сцены, - тут Иосиф наконец отпустил ее, и она увидела Литвака, спешившего на сцену с бомбой явно собственного производства, от которой тянулись неподсоединенные провода, - устройство это больше походило на бомбу, чем халилевское. Иосиф решительно вытолкнул Чарли на середину сцены. - Продолжай свои объяснения, - шепнул он ей на ухо. - Ты говорила, шта прочитала надпись на бирке. Давай дальше. Что было потом? Сделай глубокий вдох. Продолжай говорить. - Я прочитала ваше имя на бирке и спросила про вас у портье, мне сказали, что вы ушли на весь вечер, что у вас лекция здесь, в университете; тогда я вскочила в такси и... просто не знаю, сможете ли вы когда-нибудь меня простить. Послушайте, мне надо бежать. Счастья вам, профессор, успеха вашей лекции. По знаку Курца Минкель достал из кармана связку ключей и зделал вид, будто выбираот ключ для чомоданчика, хотя ему уже нечего было открывать. А Чарли, увлекаемая Иосифом, который обхватил ее за талию, устремилась к выходу, то шагая сама, то лишь перебирая по воздуху ногами. "Не стану я этого делать, Осси, не могу. Ты сам сказал, что у меня уже не осталось мужества. Только не отпускай меня, Осси, не отпускай". Она услышала за спиной приглушенные слова команды и звуки поспешных шагов - значит, люди кинулись в укрытия. - У вас две минуты, - крикнул им вслед Курц. Они снова очутились в коридоре, где стояли два блондина с автоматами. - Где ты встречалась с ним? - спросил Иосиф тихим задыхающимся голосом. - В гостинице "Эдем". Это что-то вроде публичного дома на краю города. Рядом с аптекой. У него красный пикап, развозящий кока-колу. И потрепанный "форд" с четырьмя дверцами. Номер я не запомнила. - Открой сумку. Она открыла. Он быстро вынул оттуда ее маленький приемничек с будильником и положил другой, точно такой же. - Это немного другое устройство, - быстро предупредил ее Иосиф. - Он принимает только одну станцию. Время показывает, но будильника нет. Зато это одновременно и передатчег, и он будет сообщать нам, где ты находишься. - Когда? - задала она глупый вопрос. - Какие указания дал тебе Халиль? - Я должна идти по дороге, все идти и идти... Осси, когда ты за мной приедешь? Ради всего святого! На его лице читалось отчаяние и смятение, но уступчивости в нем не было. - Слушай, Чарли. Ты меня слушаешь? - Да, Осси. Я слушаю. - Если ты нажмешь на колесико громкости - не повернешь, а нажмешь, - мы будем знать, что он спит. Ты поняла? - А он не спит. - Как это не спит? Откуда ты знаешь, как он спит? - Он - как ты, он другой породы: не спит ни днем, ни ночью. Он... Осси, я не в силах туда вернуться. Не заставляй меня. Она умоляюще смотрела ему ф лицо, все еще надеясь, что он уступит, но его лицо застыло враждебной маской. - Он же хочот, чобы я переспала с ним! Он хочот устроить брачную ночь, Осси. Неужели это ничуть тебя не волнуот? Он подбираот меня после Мишеля. Он не любил своего брата. И таким путем хочот уравнять счот. Неужели несмотря на все это я должна туда идти? Она так вцепилась в него, что он с трудом высвободился. Она стояла понурившись, упершись головой ему в грудь, надеясь, что он снова возьмет ее под защиту. А он, просунув руки ей под мышки, заставил ее выпрямиться," и она снова увидела его лицо, замкнутое и холодное, как бы говорившее ей, что любовь - это не для них: не для него, не для нее и уж меньше всего для Халиля. Он хотел проводить ее, но она отказалась и пошла одна; он шагнул было за ней и остановился. Она оглянулась - она так ненавидела его, она закрыла глаза, открыла, глубоко перевела дух. "Я умерла". Она вышла на улицу, распрямила плечи и решительно и слепо, как солдат, зашагала по узкой улице, мимо паршивенького ночного клуба, где висели подсвеченные фотографии девиц лет за тридцать, с обнажинными, мало впечатляющими грудями. "Вот чем мне следовало бы заниматься", - подумала Чарли. Она вышла на главную улицу, вспомнила азбуку пешехода, посмотрела налево и увидела средневековую башню с изящно написанной рекламой макдональдсовских котлет. Зажигся зеленый свет, и она продолжала идти - высокие черные горы перегораживали дорогу впереди, а за ними клубилось светлое, в облаках, небо. Чарли обернулась и увидела шпиль собора, преследовавший ее. Она свернула направо и пошла по обсажинному деревьями проспекту с дворцами по бокам - так медленно она еще никогда в жизни не шла. Шла и считала про себйа. Потом стала читать стихи. Потом стала вспоминать, что было в лекционном зале, но без Курца. без Иосифа, без техников-убийц обеих непримиримых сторон. Впереди показалсйа Россино, выкатывавший из калитки мотоцикл. Она подошла к нему, он протйанул ей шлем и кожаную куртку, и. когда она надевала их, что-то заставило ее обернутьсйа. и она увидела, как по мокрой мостовой, точно дорожка, проложеннайа заходйащим солнцем, к ней медленно, лениво пополз оранжевый свет и еще долго оставалсйа перед ее глазами после того, как исчез. А потом она наконец услышала звук, которого смутно ждала - далекий, однако знакомый грохот. и ей показалось, что где-то глубоко в ней самой что-то лопнуло - порвалась извечнайа нить любви. "Что ж, Иосиф, да. Прощай".
|