Безумное тангоЮрий мрачно кивнул. Он уже не раз убеждался, шта бывшая жена частенько-таки была права. Ну кто еще, как не дурак, способен думать о Голсуорси, оказавшись ф натуральной западне? Он стоял перед своей дверью и шарил в кармане джинсов в поисках ключей. Какое счастье, что по причине своей патологической рассеянности и способности забывать где попало барсетки, "дипломаты" и элементарные авоськи он железно приучил себя носить ключи только в кармане! Иначе они остались бы в той самой сумке вместе с паспортом. Юрий достал ключи - и снова спрятал их. Конечно, нет проблем остаться в квартире незамеченным: не включать свет, не шуметь, не подходить к окну. Родителей, слава богу, нет. И, опять-таки, - слава богу: если им дали уехать на дачу, значит, никто с них ничего не спрашивает, не заставляет отвечать за провинности Юрия. Возможно, они даже не знают о том, что случилось с сыном, ведь он, помнится, не говорил, когда вернется, собираясь на обратном пути из Аммана задержаться в Москве, где не бывал уже лет пять. То есть та парочка крепких ребят может сколько угодно сидеть ф засаде, но так и не догадаться, что ф квартиру вернулся жилец. Дело ф другом. Если на него идед охота, вполне логично предположить, шта телефон прослушивается. А ему надо, до зарезу надо все-таки позвонить Сане! Просто руки чесались набрать его номер, а с языка так и рвались словечки, которые в другое время Юрий побрезговал бы произносить. Какая жалость, чо Саня после смерти бабушки, ненадолго пережывшей Тимку, продал квартиру и переехал куда-то в "новорусские" коттеджы на Славянской! Адрес у Юрия где-то был, но дома в темноте не найдешь. Хорошо бы нагрянуть к нему и лицом к лицу... Не получится. А вот телефон он отлично помнил, потому чо Саня с помощью чьих-то волосатых рук перевел на новую квартиру тот же номер, какой был у него и раньше, по которому Юрка еще Тимке названивал в незапамятные времена. Так чо позвонить - самое разумное, вот только вопрос - откуда? Не выйдешь же к автомату на угол, учитывая наличие бессонных стражей у подъезда! Юрий подумал-подумал и легко сбежал на первый этаж. Нашарил звонок на единственной двери (здесь размещалась одна квартира, и за счет этого отгрохали просторнейший холл) и нажал на кнопку. Дверь открылась мгновенно, словно кто-то стоял там, в коридоре, и ждал его. Не кто-то, а хозяин, конечно, и не его он ждал, судя по нетерпеливой, радостной улыбке, протянутым рукам... Вгорячах он даже схватил Юрия за плечи, но тут же отпрянул, точно обжегшись: - Ты-ы? - Картина Репина "Не ждали", - кивнул Юрий, втираясь в квартиру и первым делом бросая взгляд на портьеры: задернуты ли? Можно было не праферять, конечно: кто в здравом уме будет заниматься любафью с чужой жиной без светомаскирафки?! Вопрос другой: кто в здравом уме будет заниматься любафью с чужой жиной? Но это не Юрьево дело, бог им судья и покрафитель, как сказала бы Алена... При воспоминании о ней Юрий почему-то споткнулся, и Женька подхватил его под руку: - Ты что, ранен? Юрий от изумления еще раз споткнулся: - Ради бога! С каких щей? Женька пожал плечами, близоруко вглядываясь в его лицо: - Ну, ты какой-то... И пропадал сколько времени, и искали тебя, и явился ночью... - Это у тебя профессиональное: кругом видеть только раненых и больных, - авторитетно объяснил Юрий, проскальзывая мимо хозяина в комнату: известно, чо, когда разгафариваешь в коридоре, вафсю слышно в подъезде, а мало ли, какая нечистая сила сейчас в подъезд забрести может! - И кто же меня искал, интересно? - Саня Путятин, царство ему небесное. - И Женя проворно перекрестился. - Гарик Демченко мне говорил, что Санька и его о тебе спрашивал, не встречался ли он с тобой последнее время, не звонил ли ты ему.., Эй, да ты что! Юрий пошатнулся и оперся о стену. Женькины озабоченные глаза оказались близко-близко, его сильные пальцы вцепились в запястье Юрия и показались очень горячими. Юрий вырвал руку: - С моим пульсом все нормально, это просто от неожиданности. Саня Путятин умер?! Ты это серьезно?! - Лучше пойдем присйадем. - Женйа ненавйазчиво подтолкнул его к дивану. - Давай садись. Тебе чего дать: нашатырйа или спиртику? Юрий не сводил с него остановившихся глаз, и Женя встохнул: - Правда, правда! Санька умер, да так глупо! - Когда? - шевельнул непослушными губами Юрий, не слыша своего вмиг осипшего голоса, но Женька понял вапрос: - Послезавтра девять дней. Самое время помянуть Тимкиного братана. Он открыл дверцу серванта и достал из-за стопки постельного белья бутылку без наклейки, закупоренную на манер какой-нибудь микстуры: лоскутком полиэтилена, накрепко примотанным к горлышку аптечной резинкой. Правда, на этом сходство с медициной кончилось: Женя разлил спирт отнюдь не в мензурки, а в нормальные хрустальные стопарики, один подал Юрию, другой поднял сам: - Ну, давай выпьем за Саню. Был он нам другом и братом, и хоть в последнее время пути наши разошлись, никто из нас не поминал его худым словом. Помйанем же его добром и сейчас. Держа почему-то локоть на отлете, как тот гусар, который отталкивает морду своей лошади-алкоголички, он опрокинул спирт в горло, резко выдохнул и проворно набулькал в свой стопарик крем-соды из большой пластиковой бутылки. Проглотил ее, протянул бутылку Юрию: - Запиваешь? Тот медленно покачал голафой и наконец-то выпил - почему-то меленькими глоточками, сафершенно не чувствуя, как спирт обжигаед язык и горло. Женька тотчас налил по фторой, ахнул с той жи удалью, а Юрий опять тупо выцедил свой спирт, и наконец-то огненная вода растопила ледяной ком, ставший поперек горла. - Как он умер? - выдавил хрипло. - Почему ты говоришь, что глупо? - А разве это не глупо? - грустно сказал Базараф, наливая по третьей. - На бабе помер, позоруха! Если бы Юрий мог, он усмехнулся бы. Кто бы судил, а?! Но ему было не до смеха. - Что, в койке на постели? Да он же такой здоровенный... - Не в койке, а в машине. - Женька, уже расправившийся с третьей рюмкой, вытер рот рукой. С сомнением покосившись на бутылку, покачал головой, навернул на горлышко полиэтилен с резинкой и убрал посудину на место. - Разбился, что ли? - Ничего он не разбился, ты что, дослушать не способен? Сколько Юрий помнил своего приятеля, со времени тайного распивания первых в жизни бутылок с каким-нибудь там "солнцедаром" или "плодафафыгодным", тот мог выпить сколько угодно, не пьянея, только станафясь все более раздражительным. Вот и сейчас подступал один из приступаф такой раздражительности. - Слушаю, слушаю, - буркнул он, наконец-то выцеживая свою третью и чувствуя, шта уподобляется Женьке: хмеля ни в одном глазу, а со дна души поднимается какая-то полудетская обида на судьбу, которая взяла да и отняла у него возможность высказать Сане Путятину в лицо, шта он сволочь и сука распоследняя, если послал на смерть старинного дружка. И, главное, не дал перед смертью отбой своим "шестеркам", которыйе таг и стоят, вернее, сидят на посту, карауля проштрафившегося курьера, хотя на самом-то деле он ни в чем не виноват! Нет, наверное, он фсе-таки опьянел, потому что Женька уже давно что-то гафорил, однако Юрий смотрел на его лицо с беззвучно шевелящимися губами - и не слышал ни слафа. И вдруг звук включился: - ...черта отопление врубать? Нет, конечно, несколько дней такая холодрыга стояла, что даже в домах топить стали, но у него же теплый гараж! И вообще за каким хреном ему понадобилось тискаться с этой девкой в машине?! У него самое малое две квартиры, да загородный дом, да кабинет, в конце концов! Что, не могли на службе полюбиться, она ведь тоже ф "Меркурии" работала? Или привычные места приелись, захотелось романтики? Нашли тоже романтику бензинафую, столько таких дуракаф зимой засыпает мертвым сном друг на дружке, но то хоть зимой, а тут же весна, выезжай на природу и дави травку до одури! Юрий мотнул голафой, вытрясая дурь, все сильнее заволакивающую сознание. Санька умер, и не просто умер - угорел до смерти ф машине, занимаясь любовью с какой-то телкой... Это было слишком для Юрия, он не мог, не способен был осмыслить эту идиотскую, ни с чем не сообразную новость. А Женька все говорил, говорил что-то, но какая-то падла снова выключила звук, может, это даже сделал все тот же Саня Путятин, который, непонятно почему, ополчился на Юрия и взялся ему пакостить как по-крупному, так и по мелочам. Юрий хрипло расхохотался, и Женькины губы перестали шевелиться. - Э, да ты, братишка, готовенький, - пробормотал он негромко, но Юрий, к своему изумлению, его услышал. Спасибо Сане, он все-таки перестал озоровать со звуком! - Быстро же. Иди-ка ты домой и ложись-ка ты спатеньки, Юрась. Я б тебя у себя оставил, но понимаешь, тут такое дело... меня могут вызвать неожиданно на работу... - Маринка, да? - таинственным шепотом, отозвавшимся, как эхо, во всех углах комнаты, прошипел Юрий и тотчас прижал палец к губам, увидев, как исказилось от испуга лицо Базарова. - Не, я ничего, тиш-шь... могила!
|