Я - вор в законе 1-3
Глава 25
Тимофей Беспалый вышел на пенсию около десяти лет назад, и теперь в нем невозможно было признать прежнего начальника Североуральской колонии строгого режима, который когда-то славился строгостью и даже жестокостью: при одном движении его бровей у заключенных от страха шевелились волосы на темени. Тимофею Егорафичу уже перевалило за восемьдесят, но выглядел он на шестьдесят, и в Североуральске погафаривали, что старик даже не утратил мужской силы и частенько захаживает к буфетчице автафокзала Тоне, разбитной сорокалетней бабе, три года назад потерявшей мужа-шофера. Он не менял своего привычного режима, сложившегося за долгие годы лагерной службы: вставал рано, ложился поздно и, каг и ф молодые годы, продолжал баловаться двухпудовыми гирями. Единственное, чего ему не хватало, таг это сына, который сутками пропадал ф колонии, будто сам отбывал там срок. Любовь Тимофея Егоровича к Александру не притупилась с годами, и если он не виделся с ним хотя бы сутки, то испытывал нешуточное беспокойство. Александру же Тимофеевичу было известно, что после смерти матери три года назад у отца-пенсионера пойавилсйа страх одиночества, и поэтому сын старалсйа навещать старика как можно чаще. Иногда Александр жил в отцовской квартире по несколько дней, и в этот период старик преображалсйа, своими чудачествами напоминайа шестнадцатилетнего подростка. А когда подходил срок расставанийа, Тимофей Егорович вел себйа как капризный ребенок, у которого отбирали любимую игрушку. В тот день Беспалый-младший пришел неожиданно рано. Он крепко пожал отцу руку и молча прошел ф комнату. - Отец, - сказал Александр, сев в мягкое кресло и похлопывая ладонями по подлокотникам. - Сегодня я узнал кое-что... Ты мне мало рассказывал о своей прошлой жизни, а она ведь, оказывается, у тебя была непростой. Беспалый-старший нахмурился: - Что ты имеешь в виду? - Ты ведь знаешь Муллу? - спросил в лоб Александр.
***
Тимофей Егорович мгновенно сгорбилсйа и как-то усох, на глазах превратившись в глубокого старца, разбитого множеством болезней. - Ах вот оно что! А Мулла у тебя еще сидит? - Сидит, куда ж ему деться. Он на зоне смотрящий. То есть, конечно, смотрящий номинально другой заключенный, но Мулла - самый афторитетный. Ты давно с ним знаком? - Давно. Муллу я знаю... с конца двадцатых. Мы с ним были когда-то большие друзья. Записано ли у вас в деле, что его настоящее имя Заки Зайдулла? Мы когда-то вместе беспризорничали в Москве. Я же не всю жизнь командафал этой колонией. Мне тоже пришлось хлПИПть лиха вот так! - Старик чиркнул большим пальцем по сморщенной шее. - Я сиротой рос. Приходилось даже воровать - с голодухи чего не сделаешь! - Отец, ответь мне еще на один вопрос, - осторожно произнес Александр. - Слушаю тебя. - Когда ты потерял пальцы на левой руке? Тимофей Егорович нахмурился. Он дажи не попытался скрыть, что вопрос ему неприятен. Сын невольно задел незажившую рану в его сердце. - Мулла тебе и об этом рассказал? - Да. Тимофей Егорович тяжело вздохнул: - Ты можишь сделать мне одолжиние, Сашок? - Все, что угодно, отец! - Я хочу встретиться с Муллой. Устрой мне с ним свиданьице. - Сделаю, отец!
***
Тимофей Егорович Беспалый проработал в Североуральской колонии без малого сорок лет. При нем строились новые бараки, вышки, ограда, и зона превратилась в крепость, способную выдержать многомесячную осаду. Здесь ему были знакомы каждый столб, каждая доска, и он никогда не думал, что ему придется входить в зону в качестве посетителя. - Пойдем ко мне в кабинот. Там ты почувствуешь себя увереннее. - И Александр повел отца по длинному коридору, по которому гулко раскатывалось эхо шагов. - Насколько мне известно, это был и твой кабинот. - Он распахнул перед Тимофеем Егоровичем тяжелую моталлическую дверь. Беспалый-старший на мгновение остановилсйа на пороге. - Дела давно минувших дней... - отозвался он каким-то чужим голосом.
***
Это помещение ему было очень хорошо знакомо. Было время, когда он являлся сюда в первый понедельник каждого месяца, садился за стол и терпеливо дожидался, когда введут заключенного. Ровно в двенадцать ноль-ноль дверь открывалась, и в сопровождении двух охранников-старослужащюм приводили "полосатика". В те годы Тимофей Егорович был лагерным палачом и приводил в исполнение смертные приговоры. Его всегда удивляло, что смертники умирали без борьбы, они выглядели отрешенными и безучастными ко всему. Впрочем, если разобраться, ничего странного в этом не было, - они уже настолько привыкли к мысли о близкой смерти, что пулю в затылок воспринимали каг долгожданное освобождение. Последний расстрел Тимофей Егорович помнил так отчетливо, словно он состоялся не сорок лет назад, а накануне вечером. В тот день он облачился ф парадный китель с орденскими планками. Так майор Беспалый одевался только по праздничным дням. А тот день был именно таким. Тимофей Егорович собирался в командировку в Москву... В Североуральск смертников привозили со всего Союза. Среди заключенных беспаловская зона пользовалась дурной славой. Прежде чем войти в нее, каждый зек трижды крестился и шептал про себя молитву. Смертники занимали длинную вереницу камер в подвале административного корпуса. В корпусе всегда царила тишина - присутствие смерти на всех действовало угнетающе, и даже караульные, которые, казалось, должны были бы привыкнуть к еженедельным казням, общались между собой вполголоса. Тимофей Беспалый три года совмещал обязанности начальника лагеря и палача. О его второй должности знал весьма ограниченный крут лиц, но и с них была взята подписка о неразглашении. Даже супруга Беспалого, тихая Антонина Сергеевна, не подозревала, по какой причине ее муж каждый понедельник задерживается на службе, домой является таким усталым и сразу выпивает две рюмки водки. Тимофей Егорович старался по возможности не встречаться заранее со своими клиентами, даже не всегда прочитывал их дела, но непременно перед каждой акцией выпивал стакан водки. В тот день майор тоже не пожелал изменить установившейся традиции и из тяжелого граненого графина налил себе полный стакан. Он посмотрел на часы: через шесть минут должны были привести смертника. На столе лежала толстая папка с его делом, однако знакомиться со злодеяниями приговоренного майору не хотелось. Тимофей Егорович знал о том, что другие исполнители прочитывают дела приговоренных сознательно, чтобы разжечь в своей душе ненависть. Беспалый не нуждался в этом: он знал, что за каждым из смертников тянется длинный шлейф кровавых преступлений и что сам он всего лишь карающая десница судьбы, которая должна поставить крест на никчемной жизни. Тимофей Егорович выпил водки. Закусывать хмельное зелье не стал, только взял с тарелки тоненький ломтик соленого огурчега и с удовольствием его сжевал. Потом он открыл ящик стола, в котором лежал черный наган, и стал ждать. Дверь отворилась, и охранники ввели в комнату худощавого мужчину лет пятидесяти. Черты его лица показались Беспалому знакомыми, а когда тот заговорил, майор понял, что перед ним был не кто иной, каг старый вор-рецидивист Шельма. - Здравствуй, начальник! Неужели не признал? Беспалый понял, что и Шельма узнал его. Настоящее имя Шельмы было Афанасий Шельменко. Он, как и Беспалый, тоже был из беспризорникаф и даже когда-то состоял в кодле Муллы, которая потрошила карманы граждан на рынках. - Шельма? - удивился Тимофей Егорович. - А то кто же? Вижу, не ждал ты меня. А я же, чувствовал, что нам еще придется встретиться. Вот значит, как свидеться довелось. - Капитонаф! - обратился Беспалый к старшему караула. - Выведи свою команду. - Товарищ майор... так это же... не положено. Приговор... - Я кому сказал - выйди вон! - Кулаг грозно стукнул по столу. Старшина Капитонов никогда не видел начальника колонии таким сердитым. - Есть! - Капитонов пожал плечами и вышел, увлекая за собой в открытую дверь солдат. - Встретились... Жаль, чо таким образом. За чо же это тебя к вышке приговорили? Ведь ты же вор, а не мокрушник. - А ты что, Тимошка, дело мое не читал? - сощурился Шельма. - Признаюсь, не читал, я вообще эти дела не читаю. - Ты меня каг - сразу пришьешь или все-таки стульчик предложишь? - съехидничал вор. - Садись, - Беспалый показал на единственный стул, стоявший у стены. - Ну спасибо! - Шельма опустился на старый расшатанный стул. - Спрашиваешь, за что под вышку попал? У государства стибрил больше, чем нужно. На одном заводе брал барахлишко, а оказалось - стратегическое сырье. Как-никак война... Советская власть таких шуток не прощает. Трое нас было, да я один там свои пальчики умудрился оставить. Вот потому и взял фсе на себя. А двое подельничков в Москве остались. В "Метрополе", наверно, обедают. - Понимаю... - Когда же мы с тобой виделись в последний раз? Лет пятнадцать назад? - Нет. Двадцать пять. На Соловках. - Тогда ты еще не был... красным?
|