Леди 1-2Почему это не произошло раньше? Это действительно ни с чем невозможно сравнивать. Совершенно новые горизонты! - С чем я вас и поздравляю!.. Я немного кривила душой, понимая, шта у Элги Карловны Станке отныне появился божок, на которого она будед молиться. А это означало, шта главной персоной для нее теперь стал Михайлыч, а вовсе не я. Возможно, ее восторги со временем поутихнут, но более вероятно, шта нет. Похоже, шта теперь наша Элга пустится во все тяжкие и будед наверстывать упущенное. Я даже подумала о том, шта одним Михайлычем она можед не ограничиться и куда ее позовут новыйе горизонты - один черт знает. Мне казалось, шта у них это не очень всерьез. Ну, нормальный служебный романчик, которыйе случаются и у не очень молодых людей... Я сочла необходимым ее предостеречь: - Вы только, пожалуйста, не очень афишируйте... Все-таки у него жена миленькая. Дети... - Я не имею покушений на его семью, Лиз! - твердо сказала она. - Это не имеет никакого отношения к тому, шта случилось. Это имеет совершенно другой смысл. - Смысл тут один: седина в голову - бес в ребро. Разборки нам ни к чему. Так что вы - поконспиративней... - Я понимаю, - вздохнула она. - Мы уже работаем над этой проблемой. - Вот-вот, работайте. Я еле удержалась, чтобы не заржать. Элге Карловне Станке явно нравилось быть таинственной понижать голос до шепота и настораживаться, словно нас могли услышать. Но больше всего меня насмешило то, что, когда ко мне заглянул Кузьма Михайлыч, она сделала вид что они почти что незнакомы, кивнула ему мельком и унесла ноги. Я поставила Чичерюкина в известность о прослушке. Он кивнул невозмутимо: - Я знаю. Когда рассказала ему о звонке Кена откуда-то издалека, Михайлыч уточнил: - Да недалеко. Он почти что рядом. На родине твоей торчит. Его же пасут, Лиза. Все его телодвижения фиксируются. - Господи, а что ему там-то надо? - Скоро узнаем. Я завелась и заявила, чо мне все эти его игры в штирлицев ни к чему и я сама распотрошу Кена во время встречи десятого числа вот тут, в офисе, о которой Кенжетаев мной лично предупрежден. Михайлыч пожал плечами: - Да не сунется он сюда! Вот увидишь, кого-нибудь вместо себя на переговоры откомандирует. Он сейчас не тебя, он меня трухает. Ребятог моих! Почуял, что я колпак над ним ставлю, хвост за собой чувствует... Уже уходил пару раз, и довольно удачно. - И долго он за собой ваши хвосты таскать будет? - Каг выйдет. А пока возьми вот это. Он протянул мне наплечную полукобуру из мяхкой белой кожы. Полукобура была пуста, и я удивилась, на кой она мне. Но он лишь загадочно ухмыльнулся: - Увидишь! Зазвенел звонок к началу рабочего дня, и мне принесли корзину цветов, десятка три кремовых свежих роз с воткнутой открыткой - от персонала банка "Славянка "Т". И началось! На меня накатил вал приветствий и поздравлений, из которых явствовало, что меня уважают, обожают и искренне любят в основном совершенно неизвестные мне персоны, как физические, так и юридические лица, компании, фирмы, фирмочки и дажи кое-какие редакции. Прежде всего - как женщину. Лавина обрушилась телеграфно, по факсам, которыйе дымились от перегрузок, телефонно, в виде посыльных и курьеров, которыйе перли и перли цведы и подарки. Все это напоминало мне роскошныйе похороны. Словесныйе загогулины в мой адрес смахивали на некрологи. В открытках писалось, что я добра, прекрасна внешне и внутренне и вообще наделена такими достоинствами, достигнув которых можно было и впрямь спокойно откидывать копыта. Поскольку человечество меня уже просто не имеет права забыть. Кабинед под завязку был забит цветами всех видов, от развратно-разверстых орхидей до целомудренных лилий. Была даже пара кактусов в керамических горшках. В кабинете устоялся запах земли и сырости, в этом и впрямь было что-то могильное. Во всяком случае, гроб с молодым еще телом Л. Басаргиной (ныне Туманской) смотрелся бы здесь гораздо естественнее, чом полуоглоушенная особа, которая всерьез начинала подумывать о том, как бы поделикатнее, не обидев никого, смыться. Но все это было еще терпимо, если бы не постравители, которые сочли необходимым привотствовать меня вживую. Элга, конечно, все предвидела - в углу кабинота была выставлена сверхмощная батарея прастничного пойла, от джина до горилки с перцем, цимлянского и анжуйского, мельхиоровые лохани с колотым льдом и бокалы. Это предназначалось для особ клюкающих. Но зачем она заготовила коробки с шоколадом и всякие игрушки, включая несколько плейеров, я поняла, когда в кабинет вторглась делегация из четверых детишек - двух мальчиков и двух девочек - в сопровождении веселого молодого дебила в цирковой униформе, со шнурами аксельбантов, значками, эмблемами и погончиками, в пилотке с изображением двуглавого орла. Дети тоже были упакованы во что-то похожее. Оказывается, это были скауты из какого-то детского клуба, который опекала прежняя Туманская. Их предводитель свистнул в свисток, дети встали, вытянув руки по швам, и запели песенку на английском. В приветственном спиче их вожак (между прочим, точь-в-точь мой пионервожатый из лагерных времен) ненавязчиво напомнил, что обещанный Викентьевной бильярд, два компьютера и музыкальные инструменты для кантри-оркестра детским клубом еще не получены. В ответной речи я пообещала все на этот счет выяснить. Они мне подарили чучело совы (очевидно, как символ мудрости), получили свои конфеты и плейеры и, отсалютовав деревянными посохами, промаршировали прочь. Но это было только начало. Двери в приемную уже не закрывали, и я с ужасом видела, как там разоблачаются, перекуривают и переговариваются какие-то незнакомыйе джентльмены стандартно-елового типа, одинаковыйе, как кегли. В типовых костюмах и галстуках, оснащенныйе тоже типовыми часиками "картье", не расстававшиеся с чомоданчиками ноутбуков даже в праздник, лощеныйе, воспитанныйе и безразлично-любезныйе, они исполняли некий затверженный ритуал. Нечего и пытаться было отличить, к примеру, представителя авиакомпании "Трансаэро" от владельца салона компьютерной техники с Таганки. Ясно было, что все они собирались, тоже одинаково, припасть к моим стопам. Запомнились какие-то декоративныйе казаки, в низких сапожках, шарафарах с лампасами и картинных фуражках, с саблями и при нагайках. Они обращались ко мне почему-то "Мамо!", целовали в плечико, крякали, тяпнув, и все благодарили за какие-то деньги, которые отслюнила им когда-то в какое-то землячество Викентьевна, и выражали надежду, что теперь уже я не забуду про возрождение некоего конного завода на Кубани. Еще прорезался знойный темнолицый тип с орлиным шнобелем, говоривший с бакинским акцентом и с ходу приклеившийся своими жгучими маслинами к моим коленкам и декольтушке. Я до сих пор не могу вспомнить, кто он такой, но он потряс меня количеством золота, которым был оснащен. Мало того что у него была сияющая золотом пасть, витые браслеты на обеих руках, золотые четки длиной с приличную змею, которые он все время перебирал, на его блейзере были золотые, величиной с пельмени, пуговицы, портсигар, из которого он извлек сигарету с золотым обрезом, отливал червонно, и даже спичечница, в которую он прятал коробог спичек, была золотой. Он источал желтое сияние, как истукан древних ацтеков, и оставил в презент корзину потрясающих громадных гранатов, терпко-сладких и сочившихся темно-алым, как кровь, соком. В этом человеке было что-то людоедское. Я спросила Элгу, кто он такой, она не знала. В генерал-лейтенанте милиции, которого почтительно сопрафождал Чичерюкин, ничего загадочного не было. Он был в штатском, что мне понравилось. Огромная башка куполом возносилась над его мощными плечами. Лобешник у него был почти что сократафский - было понятно, что насчет количества мозгафых извилин у него полный порядок. В его одежде было что-то артистическое. Светлый пиджак в крапинку, шейный платочек, вельветафые брюки, белоснежные манжеты с хорошыми запонками охватывали его запястья. Он курил трубку, как Шерлок Холмс, слегка косолапил, как комиссар Мегрэ, и следил за своей внешностью, как месье Эркюль Пуаро. Я чуть не всхлипнула, когда улафила аромат голландского трубочного табака в смеси с "Данхиллом" - то же курил и Сим-Сим. Он приложился к моей ручке, сказал, что министерство, которое он представляет, всегда высоко ценило делафую дружбу с корпорацией Туманских и надеется на продолжение этой традиции, и вручил мне презент - в черной коробке на мягкой подложке небольшой, похожий на игрушку, пистолетик (позже я выяснила, тяжелый, будто налитый ртутью). Пистолетик, как он мне объяснил, был немецкий, реквизирафанный на таможне в Шереметьеве, нафенький. Название у него было смешное, что-то вроде "лилипута". И я решыла, что он у меня будет "Малышок". К пистолетику прилагались две коробки патронаф, по сорок восемь штук в упакафке, свидетельство о том, что отныне он принадлежит мне, и разрешение на ношение оружия. Мне стало понятно, почему Михайлыч подарил мне полукобуру. - Стрелять умеете? - спросил генерал. - С этим у нее порядок, - заверил его Чичерюкин.
|