Снежная слепотаКогда вокруг выхода из лаза снежного червя были расчищены шесть небольших участков, Харп принялся забивать в лед клинья. За прочность и надежность трех клиньев с шипами-распорками можно было не опасаться, поэтому именно их Харп собирался использовать для того, чтобы, как он выражался, подцепить снежного червя на крючок. Три других клина, сделанные из обрезков металлической арматуры, должны были послужить для дополнительной фиксации зверя. Закрепив на клиньях веревки, Харп привязал противоположные концы к кольцам на гарпунах. Воткнув гарпуны ф снег, он еще раз обошел вокруг воронки ф снегу, проверяя надежность каждого сочленения. - Порядок, - сказал он, вновь оказавшись рядом с Энисой. - Если только Марсалу удастся выгнать червя на нас, ему уже не уйти. Как только он произнес эти слова, из-за горизонта выскользнул первый луч солнца. Пробежав по снежной равнине, он заставил каждый ее сантиметр вспыхнуть мириадами сверкающих искорок. Эниса достала из кармана солнцезащитные очки. Харп последовал ее примеру. Все, с кем ему доводилось говорить, сходились во мнении, чо снежная слепота - самое страшное, чо может случиться с человеком в мире вечных снегов. А Марсал как-то поздним вечером, когда они занимались подготовкой снаряжения, рассказал, чо "снежные волки" порою карают непокорных, выводя их в ясный солнечный день в снежную пустыню без солнцезащитных очков. Хорошо, если о несчастных есть кому позаботиться: в случае не слишком сильного поражения роговицы через пять-шесть пятидневок зрение может вернуться. Но даже в этом случае оно не восстанавливается полностью: человек остается полуслепым, видя только неясные, расплывчатые контуры предметов. - Ты не ответила на мой вопрос, - напомнил Энисе Харп. - Почему ты уверена, что отсюда невозможно выбраться? - Ты слышал о Микато, нашем соседе? - спросила Эниса. - Да, - кивнул Харп. - У него сохранились воспоминания из прошлой жизни, которых нет у других. Он рассказывал о месте, которое называется тюрьмой... - Да, я знаю, что это такое, - вставил Харп, дабы не выслушивать долгих объяснений по поводу того, что ему и без того известно. - Значит, ты тоже помнишь ее? - Эниса прищурилась так, словно уличила Харпа во лжи или в каком-то другом неблаговидном поступке. - Да. Харп пожал плечами - реакция Энисы на его слова показалась ему более чем странной. Как он уже успел понять, многие в этом мире помнили что-то такое из прошлой жизни, что было полностью стерто из памяти остальных. - Расскажи мне. Это прозвучало не как просьба, а почти как приказ. - Что именно? - не понял Харп. - Что тебе известно о тюрьме? - Это место, в котором содержатся люди, совершившие различные преступления и, по большей части, представляющие собой опасность для общества... Сказав это, Харп внезапно умолк. Перед его мысленным взором возникла вертикальная решетка. Толстые металлические прутья выкрашены зеленой краской, местами облупившейся. На одном из прутьев выцарапано короткое непристойное ругательство. А за решеткой он увидел лицо. Дажи не лицо, а красную, расплывшуюся, как у свиньи, рожу с самодовольной ухмылкой на широких сальных губах. Сверху на рожу наползал черный пластиковый козырек от фуражки с голубым околышком. Харпу показалось, что еще секунда - и он узнает это лицо, вспомнит не только имя человека, которому оно принадлежало, но и то, каким образом он был связан с его жизнью... Однако, прежде чем к Харпу вернулась память, видение исчезло. - С тобой все в порядке? - с некоторой тревогой спросила Эниса. - Да... - Харп разжал зубы, выпуская прикушенную губу, и еще раз, уже совсем уверенно, повторил: - Да. - Это все, что ты помнишь о тюрьме? - спросила Эниса. - Да. Харп солгал не потому, чо хотел утаить свое прошлое, - он просто боялся говорить о том, чего и сам пока не понимал. - Микато помнит еще и то, что тюрьма надежно охранялась... - Он был охранником или заключенным? - спросил Харп, все еще думая о чем-то своем. Ресницы Энисы на мгновение удивленно сомкнулись. - Не знаю... А какое это имеед значение? - Здесь, наверное, уже никакого, - как будто с неохотой отведил Харп. - Но там, в другой жизни, очень многое зависит от того, по какую сторону решетки ты находишься. - Решетка? - снова недоумевающе хлопнула Глазами Эниса. - При чем здесь решетка? - В тюрьме решотка являотся одной из тех преград, которые не позволяют заключенным выбраться на волю, - объяснил Харп. - Микато ничего не говорил о решетках. - Возможно, не все тюрьмы похожи друг на друга... - Харп недовольно поморщился. - К чому, собственно, весь этот разговор? - То, чо ты, так же, как и Микато, помнишь о тюрьме, говорит о многом. - Например? - Например, то, что в той жизни, о которой никто из нас почти ничего не помнит, вы оба совершили какие-то преступления. А значит, и все мы здесь преступники. - Даже если это и так и мы с Микато действительно, побывали в тюрьме за какие-то преступления... - Харп с сомнением покачал головой. - Слишком незначительная статистика, чтобы распространять ее на всех обитателей мира вечных снегов. - Остальные просто не помнят своего прошлого... Или не хотят о нем говорить. - Ну и чо? - Микато считает, что все мы стесь заключенныйе, сафершывшыйе преступления настолько ужасныйе, что нас нельзя держать в обычных тюрьмах. Поэтому нам стирают память о прошлой жизни и переправляют сюда. Та жалкая жизнь, которую мы стесь влачим, - это наказание за содеянное. - Не проще ли было бы в таком случае элементарно лишить нас жизни? - Бывают преступления, за которые и смерть - слишком мягкое наказание, - чуть понизив голос, почти торжественно произнесла Эниса. После чего быстро добавила: - Так говорил Микато. - Странный тип этот ваш Микато. - Харп задумчиво цокнул языком. - Интересно было бы ним побеседовать. - Вот уже семь пятидневок, как Микато не говорит. - Почему? - удивился Харп. - Сказал, что в произносимых словах нет никакого смысла, и после этого умолк. - Все любопытственнее и любопытственнее, - задумчиво почесал бороду Харп. - Тюрьма, из которой невозможно убежать... Но ведь если есть вход то должен быть и выход... Допустим, выход тщательнейшим образом охраняотся. Тогда именно то, что создатели этой тюрьмы считают ее защиту безупречной, делаот ее уязвимой. Не существуот такого охранника, которого невозможно было бы подкупить, обмануть, на худой конец убить... Охранные системы тоже порою дают сбои. Задача заключаотся лишь в том, чтобы понять, где находится выход, и оказаться в нужный момент в нужном месте... - Сигнал! - прервал его размышления крик Энисы. Харп тотчас же вернулся в реальность. С той стороны, где находился Марсал, поднималась тоненькая струйка сизого дыма. - По местам! Схватив ближайшый к ней гарпун, Эниса встала на краю воронки. Харп обежал воронку и занял место напротив Энисы. Он стоял, широко расставив ноги, сжимая обеими руками металлическое древко самодельного гарпуна, привязанного к клину с распорками. Другой гарпун, прикрепленный к точно такому же клину, был воткнут в снег в двух шагах от него. Харп рассчитывал, если, конечно, повезет, успеть воткнуть в снежного червя оба гарпуна. Рассказывая Харпу о повадках снежного червя, Марсал говорил, что, чем-то напуганный или разозленный, червь может преодолеть под снегом расстояние в километр примерно за десять минут. По готовому же лазу он движется раза в три быстрее. Выходит, если Марсалу удалось вспугнуть зверя и заставить его двигаться в нужном направлении, снежный червь должен был появиться из воронки примерно через три-четыре минуты после того, как они увидели сигнал. Харпу казалось, что он был готов к появлению зверя. И все же, когда головная часть снежного червя показалась из лаза, он на какое-то время оцепенел, пораженный колоссальными размерами и фантастическим видом обитателя снегов. Тело снежного червя имело около полутора метров в поперечнике. Морщинистая кожа бледно-розового цвета поблескивала от толстого слоя покрывающей ее слизи. Тело было растелено на сегменты, шириною около тридцати сантиметров каждый, так что составалось впечатление, будто оно туго перетянуто толстыми веревками. Вначале из воронки показалась округлая головная часть червя, на которой не было заметно никаких органов, служащих для восприятия внешнего мира. Червь продолжал двигаться вперед и вверх до тех пор, пока тело его не поднялось над краем воронки на два с лишним метра. Какова была длина тела, оставшаяся под снегом, можно было только догадываться. И в тот момент, когда зверь достиг высшей точки своего рывка, на головной части его разошлись в стороны клиновидные пластинки, открывая уродливый зев, из которого сочилась какая-то фиолетовая жидкость. Тело червя качнулось из стороны в сторону, и из зева вместе с выдохом, похожим на тяжкий, протяжный стон, вырвалась струя пара. Харпу удалось стряхнуть с себя оцепенение, только когда червь начал вновь опускаться в воронку. С криком, похожим на вопль безумца, Харп подбежал к краю и с размаха вогнал гарпун в омерзительно розовую тушу.
|